Когда Корнелий снова поднял голову, перед ним стояли ребята. Все тринадцать. Тихие, молчаливые. Илья держал фаянсовую кружку.
— Выпейте горячей воды, господин воспитатель. Тогда скорее пройдет.
«Боже мой, а они-то как выдерживают такое?» Корнелий закусил край кружки. Потом, обжигаясь, глотнул. Выпил все, отдышался. Ребята по-прежнему молчали. Только маленькая Тышка задела у Корнелия кожу на локтевом сгибе, рядом с пунцовым овальным бугорком, и серьезно сказала:
— Теперь это долго будет…
Тупо болела голова. Корнелий сцепил зубы, взял с пола шприц. Скрутив стон, поднялся, вынул из аптечки все лимонные ампулы.
— Антон…
— Да, господин воспитатель…
— Здесь есть где-нибудь мусоропровод?
— Да, господин воспитатель…
— Выбрось это к… чертовой матери… Ты слышал?
Антон сгреб шприц и ампулы, кинулся к двери.
— Сволочи… — выдохнул в пространство Корнелий.
Ребята поняли: это не им. Ножик сказал без обычного «господин воспитатель»:
— Вы наберите воздуха и считайте до ста. Тогда легче станет.
— Хорошо, — сказал Корнелий.
Они завтракали в небольшой и чистой кухне-столовой с окном автоматической раздачи. Две старших, лет по двенадцати, девочки — кругленькая ловкая Лючка и молчаливая, похожая на Антона Дина — привычно и быстро ставили перед ребятами тарелки и стаканы, уносили пустую посуду к люку автоматической мойки. Ребята почти не разговаривали. Если скажут слово, то вполголоса. В динамике тренькала веселенькая мелодия.
Корнелий сидел в конце стола.
— Вам двойную порцию, господин воспитатель? — Это Лючка неслышно подскочила сбоку.
— Меня зовут Корнелий… Хватит одной порции.
— Хорошо, господин Корнелий…
Он почти с удовольствием съел кашу с прожилками консервированной говядины, хотя это блюдо весьма напоминало завтрак в милицейской казарме. Проглотил жидкий, сладковатый кофе. Голова уже не болела, но была пустая и гулкая, мысли в ней проскакивали, как отдельные горошины.
«Почему они не удивились, когда я сделал себе инъекцию? Или удивились, но смолчали?.. Робкие… Или себе на уме? Почему я почти не вспоминаю дом и Клавдию?.. А что будет дальше?»
Ребятишки встали и дружно, отчетливо сказали в пространство:
— Бла-го-да-рим страну за хлеб наш!
Затем Антон посмотрел на Корнелия:
— Господин воспитатель, вы будете проверять, как мы собрались в школу?
В спальне и на дворе они ходили кто в чем и выглядели довольно замызганно. А к школе оделись вполне аккуратно и одинаково: мальчики — в черные штанишки, голубые рубашки и синие жилетики с блестящими застежками-крючками; девочки — в клетчатые платьица с белыми откидными воротниками. И все это оказалось чистое, глаженое и по размеру. Лишь Антон выглядел в детском костюмчике слишком длинным и угловатым.
Они выстроились в коридоре рядом со спальней. Все хотя и смирные, но с повеселевшими лицами. Лишь Гурик по-прежнему стоял понурый и с розовыми ушами.
Антон обошел каждого — и мальчиков, и девочек. Одному одернул жилетик, другому поправил воротник. Головастому, тонкошеему коротышке полушепотом сказал:
— Подтяни штаны, Чижик.
Тот старательно и торопливо подтянул. И на худенькой ноге малыша, над колючей коленкой, Корнелий увидел темно-розовый овальный бугорок. Уже старый, потускневший.
«Сволочи», — опять сказал он. Только одними губами.
…Школа была на первом этаже. Просторная комната с пластиковыми кабинками для каждого ученика. В кабинках обычные ОМИПы — обучающие машины индивидуального пользования. Не очень новые и не очень старые модели. Длинный, с кадыком и плохо сбритой щетиной учитель обошел всех, включил каждому программу и позвал Корнелия в преподавательскую комнатушку.
— Выпить хочешь?
Корнелий помотал головой:
— Все-таки на работе…
Учитель не настаивал. Спросил сочувственно:
— Недавно поступил?
— Подзаработать надо… — неохотно сказал Корнелий. — Куча оттяжек по платежам, нанялся на время отпуска… Я здесь пока ни черта не понимаю, работа новая…
— Разберешься. Дело унылое, зато деньга…
«Видать, платят и правда прилично», — с усмешкой подумал Корнелий. Вспомнил Альбина.
А учитель тем временем рассказывал — многословно и с монотонной доверительностью, — что попал сюда волей случая. Преподавал биологию в Рельском колледже и, будучи в дурном расположении духа, вляпал по физиономии одному пятикласснику. Родители оказались принципиальные, подняли вой. Штрафная Машина отсчитала неудачливому наставнику полутысячный шанс («Холера с ним, пронесло, конечно»), а из колледжа пришлось убраться…
— Думаешь, жалею? Да провались они!.. Пускай обзывают уланом, зато сам себе хозяин… Слышь, ты как хочешь, а я все-таки глотну…
Чем-то он похож был на инспектора Мука. Интонациями, что ли? Может, здешняя система на всех кладет отпечаток?
Когда наставник юношества, дернув кадыком, глотнул, Корнелий спросил:
— Ну а как пацанята эти? Правда говорят, что недоразвитые?
— А откуда мне знать? Машина учит, машина проверяет… Если на оценки глядеть, то вроде все нормально, как в колледже… Тем более что учатся без каникул, сам видишь…
— А почему?
— Ну, посуди, что им еще делать-то? Взаперти живут. Знай учись… Хотя, конечно, без толку это. Академические мужи говорят, что машинная педагогика, без живого учителя, ни фига не стоит… Глотнуть еще, что ли?
— Постой… Скажи, а тебе их не бывает жалко? Ты же все-таки как раз и есть учитель. Живой вроде…
— А какой прок от моей жалости? Они все равно безнадежные.
— Как это?
— Ну, как с неизлечимой болезнью… Ты правда, будто с Луны… Хотя я такой же был сперва… Что у них впереди-то? На работу их почти не берут, значит, рано или поздно все равно уголовная статья. А девчонкам куда? Замуж кто возьмет безындексную? Одна дорога…
— И никакого выхода?
— А какой выход? Машинное законодательство просто не предусматривает бичей…
— Кого?
— Бичей! Бич — без-индексный человек. Официальный термин уланских канцелярий. Не слыхал, что ли?
— Я слыхал проще: безында…
— Один черт… Обожди, я сейчас… Вот так… По правде говоря, их, по-моему, лучше сразу было бы… безболезненно… Да ты так на меня не гляди, я не зверь какой-нибудь. Только если уж мы себе машинную стабильность выбрали, то чего уж изображать гнилой гуманизм, как в кино… Ты ведь на старинном клавесине компьютерные задачки решать не будешь…
Корнелий сел у стены в глубокое пыльное кресло. Закинул ногу на ногу. Сказал раздумчиво:
— Я эту машинную стабильность не выбирал, туда ее… и туда… Меня взяли за шиворот и поставили перед ней навытяжку, я не просился…
— Ну и что? Недоволен?
— Иди глотни… — вздохнул Корнелий.
— Ага… Послушай, ты через полчаса перемени им программу на грамматический курс… А младшим — на чтение. Красную кнопку на зеленую. А я пока… посижу тут…
…После обеда заглянул в каморку Корнелия Альбин. Ребята в спальне мальчиков играли на полу в электронное лото. И слышно было иногда негромкое: «Гуси-гуси, га-га-га…»
— Ну как? — бодро спросил Альбин.
Корнелий лежал навзничь на тахте.
— Шеф, — сказал он медленно. — А чего это вы так паршиво содержите ребятишек-то? Они в родительских грехах не виноваты.
— Почему паршиво? В соответствии с инструкциями Управления по…
— Иди ты с Управлением. В доме даже экрана нет.
— Они смотрят кино на учебных машинах. Сколько положено…
— Их отсюда хоть куда-нибудь выпускают? В парк, в город…
— Должны быть прогулки… От тебя зависит.
— Да?.. Я смотрю, тут многое зависит от любого… А что, шприц — это узаконенный метод воспитания?
— Какой еще шприц?
Корнелий, морщась, рассказал.
— Ну, это свинство, — поморщился и Альбин. — Это Эмма. Она, конечно, стерва. Давай я ее совсем прогоню, а? И никого больше брать не буду. Ты же все равно здесь безвылазно. .
— Надолго ли… — усмехнулся Корнелий. И почуял, что страха нет. Устал он бояться.
— А чего тебе. Живи… — Альбин тоже заусмехался. — Пока я тут на должности, все в ажуре… Только ты это… Ты не обижайся на это дело…
— Какое?
— Да, понимаешь… Предписание-то надо выполнять. Я, значит, поднагреб там золы, в банку запечатал и послал на адрес супруги твоей. Как положено…
Интересно, что Корнелий почти ничего не почувствовал. Он лишь с любопытством ощупал стоявшего над ним Альбина взглядом.
— Ты чего? — Альбин вроде бы смутился.
— Да так… Думаю: ты человек? Может, биоробот? Говорят, были такие. В эпоху неконтролируемых экспериментов…
Инспектор Мук не обиделся. Сказал примирительно:
— Тебя бы в мою шкуру… Бытие определяет сознание. Не слыхал про такое?
