— Что вы имеете в виду? — спросила Люсинда. — Это такое удивительное место!
Рагнар поднял несколько тяжелых мешков и бухнул их на землю, подняв облачко пыли.
— Друзья, которых я здесь встретил, говорят, что мы, скандинавы, угрюмый народ. Но я все равно не могу отделаться от мысли, что и этот дом, да и вся магия этого места прокляты. Так мне стало казаться после того, как исчезла жена Гидеона.
— Исчезла? — Люсинда вспомнила небольшую гостиную, где она видела столько фотографий темноволосой женщины, что комната казалась молельней. — Я думала, что она умерла.
— Не так все просто, — нахмурился он. — Ее поглотила Линия сдвига.
Люсинда похолодела от ужаса и на мгновение потеряла дар речи.
— Поглотила?
— Так я это называю. Я не умею говорить ученым языком, как Гидеон. Она ушла через Линию и не вернулась. Это была самая злосчастная ночь.
— Где? — требовательно спросил Тайлер. — Где она была, когда это случилось?
Рагнар как-то странно на него посмотрел.
— Я не знаю. Где-то на Линии сдвига. Может, это и дар для семьи, но мне иногда кажется, что такой дар хуже проклятия. — Внезапно он вскинул голову и испуганно посмотрел на них. — Простите! Ну я и дурак!
— За что вы извиняетесь? — спросила Люсинда.
— За то, что назвал вашу семью проклятой.
Люсинда не сразу поняла, что он имеет в виду.
— Ах да. Я все забываю, что мы с Гидеоном родственники.
— По правде говоря, не с Гидеоном, — сказал Рагнар. — С его женой. А через нее вы в родстве с самим Октавио.
Теперь Тайлер уже совсем ничего не понимал.
— Что это значит?
— Вы происходите из рода Тинкер. Грейс тоже была из Тинкеров — она внучка Октавио. У Гидеона и Грейс детей не было. Вы не Гидеону кровная родня, а Октавио.
— Так вот почему мы здесь? — медленно проговорил Тайлер. — Я и Люсинда. Потому что мы кровные родственники старика Октавио?
Рагнар взвалил на плечо еще несколько мешков с кормом.
— Не знаю я, почему вы здесь, парень. У Гидеона идей полная голова, и он со мной ими не делится. Но я рад, что вы приехали. Вы словно вдохнули новую жизнь в это место, а этого так не хватало здесь.
Он вдруг затосковал.
У Люсинды было такое чувство, что долгий туман рассеялся и она наконец-то видит все отчетливо и ясно.
— Значит, Гидеон стал членом семьи после своей женитьбы.
— Да. И старик Октавио был против этого, по крайней мере первое время, — сказал Рагнар. — Гидеон приехал работать со стариком, помогал ему делать тот самый прибор, а потом взял да и влюбился в его внучку, которую Октавио растил с младенчества. Когда они поженились, старик очень сердился, сначала уж точно.
— Октавио сердился?
— Так мне говорили, но потом он все-таки смирился с их браком. И на несколько лет все успокоилось. Потом настала та страшная ночь, когда Грейс исчезла в Линии сдвига и навсегда пропала. В ту же ночь сердце Октавио Тинкера не выдержало, и он умер.
— О господи! — воскликнула Люсинда. — Какой ужас! Как же это случилось?
Рагнар покачал головой.
— Меня еще здесь не было. Не мне и рассказывать. Я уж и так болтаю и болтаю, даже лишнего наболтал. А у нас полно работы. Да и зачем вам знать больше? Гидеон в одну ночь потерял и жену, и тана — вот и вся история.
— Тана? Это еще что такое? — спросил Тайлер.
— Забыл — это же слово из моих времен, не из ваших. Тот, кому он клятву принес, его хозяин, можно сказать и так.
— Это Америка, — не удержался Тайлер. — У нас нет хозяев.
Рагнар снова улыбнулся своей сдержанной улыбкой.
— Слова меняются, люди — никогда. Как ни называй, Октавио был хозяином Гидеона. Но именно потеря Грейс подкосила его. Много лет он искал ее, а потом пропал и континуаскоп. — Рагнар огляделся, затем слегка втянул голову в плечи и тихо проговорил: — Думаю, к тому моменту, когда прибор сгинул в огне пожара в лаборатории, Гидеон уже был слегка не в себе, а теперь и подавно не мог продолжать поиски.
Он покачал головой.
— Значит, она просто исчезла в Линии сдвига, — медленно, словно обдумывая каждое слово, проговорил Тайлер.
Люсинда с удивлением смотрела на брата. Странно задумчивый, он глядел в одну точку, словно дошел в какой-нибудь игре до последнего уровня и теперь был предельно собран и сосредоточен. Нашел время зависать, подумала она, ведь они только начали получать ответы на свои вопросы.
— А зачем Гидеон привел вас и всех остальных сюда? — спросила она.
Гигант фыркнул.
— Вам бы только болтать, а не работать, как я погляжу. Привел, потому что ему нужны были работники на ферме. Да такие, чтобы умели хранить секреты.
Тайлер вдруг встал.
— Мне надо вернуться в дом!
Он развернулся и рысцой побежал в сторону дома.
— А кто работать за тебя будет, парень? — крикнул вслед Рагнар.
— Я вернусь, обещаю!
Люсинда смотрела вслед брату, ни капельки не понимая, что происходит. Но у нее появилось стойкое ощущение, что его работу придется выполнять ей.
Прошел еще один час этого жаркого, душного дня, и Рагнар наконец-то отправил ее домой обедать, а сам пошел потолковать с мистером Уоквеллом об изгороди.
Люсинда смывала с лица и рук слой пыли возле уличной колонки рядом с лазаретом, как вдруг почувствовала, что волосы на затылке встают дыбом. Она даже обернулась посмотреть, не стоит ли кто-нибудь за спиной, но никого не увидела. Люсинда была совершенно одна перед бетонной громадой лазарета. В следующую секунду ее снова захлестнула волна чужих эмоций, это было внезапное чувство невыносимой утраты, горькое и мучительное.
«Пропал… пропал… пропал!..»
Первым ее побуждением было немедленно убежать отсюда, но как убежать от своих мыслей?
Люсинда поднесла руки к лицу и поняла, что щеки мокры от слез. Кто бы ни внушал ей это чувство, сила его горя была безмерна.
«Отстань от меня, призрак, — безнадежно подумала она. — Оставь меня в покое!»
Ничего не изменилось, и Люсинда в отчаянии начала описывать круги, сжав голову руками. Когда она повернулась к солнцу с закрытыми глазами и почувствовала его жар, она вдруг поняла, что знает, откуда исходят эти тягостные мысли.
Из лазарета.
Люсинда огляделась — по-прежнему никого. Она медленно пошла к огромной бетонной трубе. Болезненное чувство, терзавшее ее мозг, немного ослабло, но по-прежнему не отпускало.
Дверь в лазарет была открыта и подперта камнем. С бешено бьющимся сердцем Люсинда просунула голову в дверной проем, готовая к любым ужасам. Но смотреть было особо не на что. Кроме, конечно, огромной туши дремлющей Мезерэ, привязанной к полу крепкими брезентовыми лентами, и ее менее интересных соседей в загонах и клетках поменьше. Но кто же подложил подпорку под дверь? И чьи скорбные мысли так бесцеремонно вторглись в ее мозг? Может, это призрак из зеркала в библиотеке? Или, еще того хуже, какой-нибудь жуткий пришелец из прошлого, проникший через таинственную линию Гидеона?
Неожиданно огромный красный глаз Мезерэ дернулся и распахнулся, как будто цыганка сдернула платок со своего хрустального гадального шара. Длинный узкий зрачок драконихи слегка расширился, и в сознание Люсинды ураганом ворвался новый поток мыслей.
НЕТ ЯЙЦА УКРАЛ.
ОСТАВЬТЕ МЕНЯ.
ГОРЕ, КАКОЕ ГОРЕ!
Люсинда не слышала отдельных слов, но чувствовала их значение с той беспощадной ясностью, с какой пятно краски могло бы крикнуть о себе, если бы умело: «Я красное!» И пока чужие мысли захлестывали ее, она совершенно отчетливо поняла, что скорбь, которую она ошибочно приписывала призракам, исходила от Мезерэ.
Дракониха каким-то непостижимым образом проникла в ее сознание.
Она не могла даже убежать — безмерное горе, которое ощущалось физически, как жар или холод, не отпускало ее. Огромная рептилия издала рык, отчего содрогнулся пол, и попыталась встать, но тугие крепкие путы шириной с простыню плотно прижимали ее брюхо к полу, а крылатые передние лапы к туловищу.
— Бедная ты, бедная… — сказала Люсинда и тут же осеклась от страха, потому что дракониха перестала вырываться и перевела свой жуткий глаз на нее. — Мне так жаль… что тебя привязали, — еле слышно пропищала она. — А еще мне очень жаль, что яйцо… твой детеныш… умер.
И тогда случилось совсем уж невероятное. Словно чувства девочки каким-то неведомым образом передались драконихе, как до этого мысли животного запрыгнули в голову Люсинды. Мезерэ вздрогнула и медленно покачала головой из стороны в сторону, будто пыталась освободиться от чего-то. По ее заторможенным движениям Люсинда поняла, что дракониха находится под действием лекарств.
НЕ УМЕР!
Но даже лекарства не ослабили мощи, с которой Мезерэ снова ворвалась в мысли Люсинды. В голову словно ударило молнией.
