Шар, однако, не очень-то хотел улетать. Он поднялся на три-четыре метра над землёй и повис, как привязанный. На борту лодки были ещё люди. Расцарапанный сорванным голосом командовал им:
— Навались! И-и — раз! И-и — два!
Руся догадался, что они хотят привести в действие вёсла-крылья. Аэростат напоминал Руське объевшегося дракона: брюхо толстое, а перепончатые крылышки — махонькие. Игрушечные крылышки не могли сдвинуть раздутое драконье тулово с места.
— И-и — раз, и-и — два! — надрывался осипший голос сверху.
Внезапно Русе показалось, что дракон вывихнул себе крыло: оно совсем перестало двигаться. За первым бессильно замерло и второе.
Ругаясь по-немецки на чём свет стоит, вверх по веревочной лестнице полез какой-то человек в чулках и башмаках. Руся понял, что он тут главный.
— Опять рессора лопнула, — заметил кто-то неподалёку. — Вот тебе и англицка сталь.
— Ну, стало быть, надо крылья откреплять.
Не успел Руся оглянуться, как заскрипели лебёдки, и рабочие, словно термиты, споро и аккуратно лишили дракона его крыльев.
Надо было выяснить, кто же здесь Йордан. Руся почему-то подумал на того сердитого немца. Мальчик мялся, не решаясь спросить. Он боялся попасть под горячую руку. Люди вокруг были хмурые. Казалось, даже воздух вокруг наэлектризован, как перед грозой.
Тут раздался гром. Точнее — лай. Оглушительный собачий лай!
Кот взвыл и молнией метнулся в сторону, оцарапав Русе шею и грудь. Руся с воплем бросился за своим удиравшим трофеем.
Котяра пулей долетел до каната и, повинуясь инстинкту, стал карабкаться наверх, в опустевшую гондолу. Руся полез туда же, только по верёвочной лестнице.
Здоровенная псина не унималась. Кот, зацепившись когтем за веревку, застрял между небом и землёй, и заорал благим матом.
Руся тянулся к коту, но не доставал. Поднялся ветер. Канат мотало. Верёвочная лестница раскачивалась.
Наконец, кто-то прикрикнул на собаку. Лай внизу прекратился.
Кот сделал судорожный рывок, расстался с когтем и полетел вниз. Кувырнувшись в воздухе, он приземлился на голову расцарапанному в мундире и всеми уцелевшими когтями впился бедняге в лицо. Тот взвыл от боли и негодования, и выпустил из рук конец каната, которым швартовал гондолу. Канат удавом заскользил по вытоптанной траве. В суматохе этого никто не заметил.
Не пришвартованный, шар медленно поплыл вверх.
Руся глянул вниз, и обомлел. Мама моя! Земля была далеко, и уходила всё дальше и дальше.
— Мальчик, спускайся! — кричали ему люди.
Быстро спуститься до нижней перекладины, и — спрыгнуть. Надо решаться! Руся застыл в сомнении. Нет, поздно! Это ведь не в воду прыгать. Земля — она твёрдая…
Конец верёвочного трапа уже не волочился по земле, а висел в воздухе. Аэростат поднимался всё выше и выше. Момент был упущен.
Руся судорожно вцепился в перекладину. Мамочка, что же делать?
Вдруг снизу послышался пронзительный девичий вопль:
— Ру-у-ся-а!
Руся опустил голову. Там, на земле, он увидел чёткую тень от гондолы, и бегущую ей вслед девочку.
— Ру-у-ся-а! Держи-и-ись! — кричала девочка, задрав голову в небо.
Лушка?! Это же она!
— Лу! Я держусь! — заорал Руся.
Он вдруг понял, что не всё ещё потеряно.
Нужно стать капитаном этого корабля! Руслан собрал волю в кулак и медленно полез кверху, на борт влекомого ветром аэростата.
Оглохший от ветра Руся мешком перевалился через борт, на свежеоструганные доски палубы. В гондоле было относительно тихо. По крайней мере, здесь не било по лицу и ушам тяжёлое покрывало воздушного потока.
Мальчик с облегчением перевёл дух.
Пальцы не разгибались: пожалуй, он держался за перекладины чересчур крепко. Ожидая, пока к нему вернётся временно утраченная возможность ковырять в носу, он бездумно сидел на палубе, привалившись спиной к борту. Это было неизмеримо приятнее, чем болтаться на трапе, да ещё с наветренной стороны.
Аэростат уверенно двигался вперёд. Руся, как ни странно, почувствовал себя в безопасности. Он посидел ещё немного. Потом ещё.
— Пожалуй, нам пора, — осторожно предположило Русино любопытство голосом медвежонка Пуха.
Руся хмыкнул. Это был их с Лушкой пароль. Отзывом считались слова Кролика.
— Ну, если вы больше ничего не хотите… — проговорил Руслан за Лушу её реплику, раз уж сестры рядом не было, и с интересом высунул голову наружу.
Зрелище было просто фантастическое. Испустив двойной вопль страха и восторга, Руся окунулся в небо и ветер. Расширенными от восхищения глазами мальчик глядел на землю и круглящийся внизу горизонт. С высоты птичьего полёта он видел блестящие ленты рек и речушек, желтеющие поля, перелески. Позади, на востоке, раскинулся на холмах волшебный город в царственном сиянии августовского солнца: это была Москва.
Она была вся как на ладони. Как снимок со спутника, высвеченный на компьютерном мониторе. Но Руся не мог придвинуть её к себе курсором. Москва — не выпуклая трёхмерная обманка, а самая что ни на есть настоящая Москва — уплывала от него, чуть покачиваясь вместе с горизонтом.
Отодвигались и казались игрушечными её дворцы, башни и сверкающие на солнце кресты колоколен. Растворялся в дрожащем воздухе жар и блеск её куполов, в изобилии рассыпанных среди зелени садов и бульваров.
Руся сощурился от ветра. Сквозь ресницы маковки церквей показались мальчику золотыми яблоками в заповедном саду, от которого его всё дальше и дальше уносил безжалостный ветер.
Устав от впечатлений, Руся улёгся на палубу, грея ладонями замёрзшие уши, и на какое-то время даже задремал.
Ему чудилось, что он во дворе дома и хочет спрыгнуть с гаража. Внизу стояла Луша. Она беспокоилась и всё повторяла — слезай, я маме расскажу. Руся делал вид, что не слышит и примеряясь, топтался на краю крыши. Наконец, он прыгнул, и уже в полёте понял, что гараж многоэтажный…
Руся в испуге открыл глаза. Явь тоже была тревожной.
Солнце уже не стояло в зените. Шар опустился ниже. Тень его, скользящая по земле, стала заметно крупнее. Внизу обнаружилось скопление войск. Множество военных — пеших и конных, в разного цвета мундирах — двигались вдоль дороги сплошным потоком.
Тень аэростата следовала параллельно, встречным маршем. Такая проворная с утра, она уже не бежала, а устало ползла. Ветер, как назло, поутих. Вскоре аэростат завис прямо над дорогой.
Русю заметили — внизу закричали, забегали, замахали руками, позадирали кверху ружья. Руся увидел облачка дыма и услышал выстрелы. Оп-па! Что это они, по мне стреляют?
Тюк-тюк, глухо застукали пули по плетеной обшивке. Если прострелят оболочку, я рухну к этим приятелям… то есть неприятелям… вместе с шаром. Э, да у них и пушки есть…наверное…
— Я им покажу! Я им такой тюк-тюк устрою!
Мальчик заметался по гондоле. На корме лежали мешки с песком. Руся вцепился в один и волоком подтащил его к люку.
— А вдруг это наши? — внезапно спохватился он, потирая переносицу. Мальчик прислуша лся. — Не-ет. Кричат вроде не по-русски… Тяжёлый, зараза!
Руся сдвинул крышку люка и столкнул балласт в образовавшуюся дыру.
— Ага!!! — Мешок упал прямо на телегу, идущую в середине обоза. — Есть!
Послышались громкие крики и испуганное лошадиное ржание. Свалившийся с неба мешок, похоже, внёс смятение в размеренное движение войска. Руся в азарте схватился за второй. Бах! Так-то! Бомбарада максима !
Эх, если бы у него были настоящие снаряды! Ну-ка, ещё!
«Бомбардир» поднатужился, и очередной балласт полетел вниз. Теперь выстрелы были почти не слышны, — шар снова набрал высоту и его уносило в сторону. Мешки с песком кончились. Резервов больше не было, но фанат воздушной артиллерии ещё долго в беспечном воодушевлении пританцовывал босыми ногами и выкрикивал: «Йес!» и «Раша, Раша, победа будет наша!»
Близился вечер. Высокое летнее небо плавно вращалось на запад. Вместе с ним медленно двигался летучий корабль, озарённый оранжевым вечерним светом. Внизу петляла река, в её зеркальных изгибах блистало клонящееся к закату солнце.
Шар неторопливо снижался: шёлковая оболочка из тафты пропускала водород.
Руся, наконец, признался себе, что шар не может летать вечно. Пора было подумать о приземлении. Руся стал осматривать снасти.
Он давно приметил рукав с клапаном, выходящий из оболочки аэростата, к которому была привязана веревка.
— Интересно, это что за хобот? Газ, что ли выпускать? Ну, точно! Значит, это — тормоз!
Вовсе это был не тормоз. Но отворив клапан, действительно можно было выпустить излишек газа.
«Хобот» был устройством для выравнивания давлений. На оболочку воздушного шара снаружи всегда давит воздух, а изнутри — заполняющий её газ. На большой высоте давление воздуха заметно меньше, чем у поверхности земли. Если шар поднимется очень высоко, а давление водорода в нём останется прежним, он может взорваться. В истории воздухоплавания уже были известны трагические случаи, когда водород распирал оболочку изнутри и разрывал шар. Поэтому инженер Леппих и снабдил аэростат подобным устройством.
