Ежики растерянно глянул назад. Оказалось, он вышел из каменного домика, похожего на старинную трансформаторную будку, какие иногда попадаются еще на окраинных улицах. Но города не было и здесь. Позади будки тянулся прямой и неширокий канал, облицованный серым гранитом. Справа и слева, далеко, он уходил в нависшие деревья. Ежики вышел на берег. Здесь на низких каменных постаментах лежали два адмиралтейских якоря. Ржавые, трехметровые. Они были положены наклонно, упирались в плиты деревянными поперечинами-штоками. Дубовые штоки были изъедены морским червем, их железные оковки кое-где лопнули.
Ежики задумчиво потрогал якорную лапу. Он почти не удивлялся. Так не удивляются странностям во сне. Он глянул вниз. У берега к вделанному в гранит кольцу была привязана лодка. В ней тоже лежал якорь, но маленький и новый. Лодка была неподвижна, потому что не двигалась и темная гладкая вода. «Холодная», — понял Ежики и даже передернул плечами.
Впрочем, зябкости в воздухе не ощущалось. Но не было и духоты, как в городе. Все здесь оказалось не так. Воздух стоял ясным, в нем растворялась прохлада с еле заметным запахом северных тополей. В небе исчезла желтизна. Часть его укрывали серовато-белые, с пасмурным налетом облака, и солнце пряталось за ними. Но половина неба оставалась чистой и светилась бледной голубизной, в которой был уже намек на вечер.
Ежики опять взглянул на кирпичное, похожее на крепость здание. И пошел к нему по траве. Среди тишины и безлюдья.
Невысокая трава казалась седой от множества отцветших и опушенных семенами одуванчиков. Они были крупные, с кулак Ежики. Он старался не задевать пушистые эти шары, но их было очень много, и семена-парашютики то и дело стаями взлетали до коленей. Тогда он перестал смотреть под ноги и снова глянул кругом.
И увидел то, что раньше не бросилось в глаза. Всюду были якоря.
Заросшие, ушедшие в землю почти целиком, наполовину или совсем немного, они лежали и торчали там и тут. Маленькие, как в лодке, и крупные, и громадные, как на камнях у канала. Большей частью ржавые, но были и такие, что темнели чистым железом. Чаще всего попадались якоря старых, знакомых по картинкам форм, но встречались и современные — с поворотными и выдвижными лапами, хитрыми скобами, изогнутыми и составными штоками… В общем, куда ни глянешь — якоря. Видимо, сюда их свозили отовсюду — и те, что снимали со старых кораблей, и те, что находили на дне моря, на местах давних битв и крушений. Как в музей под открытым небом. Свозили, свозили и забывали…
Несколько больших якорей стояли на пригорках, как памятники. Один из них — четырехпалый, со странно выгнутым туловищем-веретеном — показался Ежики особенно интересным. Он пошел к этому якорю, а навстречу, из-за бугра, вышли трое ребят.
Девочка и двое мальчишек.
Старшему было лет четырнадцать, девочка — наверно, ровесница Ежики, а младший — совсем пацаненок, лет восьми. Подходили медленно, и Ежики успел разглядеть каждого.
Малыш — босиком, в голубой полинялой майке и серых, похожих на юбочку штанах: они забавно болтались вокруг бедер. Большеголовый он был и чумазый или такой чернявый, что просто казался неумытым. Девочка — в бледно-желтом клетчатом платьице, а поверх него замшевая курточка без рукавов и со шнурками вместо пуговиц. Старший — в зеленой рубашке и в пятнистых, как у десантников из кино, брюках-комбинезоне. Он и девочка — светлоголовые, с тонкими, даже острыми лицами и спокойными глазами. Они шли шеренгой (малыш посредине) и смотрели на Ежики. По-хорошему смотрели, он сразу понял, что от них не будет ни обиды, ни насмешки.
— Здравствуй, — сказал старший, когда все остановились.
И Ежики поймал себя, что ответил лицейским коротким наклоном головы (вот ведь, въелось все-таки!). И торопливо сказал:
— Здрасте… — Замигал от неловкости.
Старший мальчик спросил с ноткой тревожной заботы:
— Скажи, ты кого-то ищешь?
— Я… нет. Не знаю. Я ехал, и тут эта станция. Раньше не было. Я пошел… посмотреть.
Девочка слегка улыбнулась и сказала участливо:
— Ты, наверно, пришел поиграть?
— Не знаю. Поиграть… как?
— Ну, у тебя же вот… — Она острым подбородком указала на шар в руке у Ежики.
— А… Я нашел его там, на лестнице. Иду, а он лежит.
— Тогда это, значит, мой! — подпрыгнул чумазый пацаненок. — Он вчера укатился, а мы не нашли!..
— Филипп! — строго сказала девочка.
Мальчишка со странным взрослым именем Филипп дернулся, отвернулся. Глянул из-за плеча, как сердитый вороненок из-за приподнятого крылышка.
Было немного жаль находку, но как препираться с маленьким? Да к тому же это и в самом деле его шар, наверно…
— Возьми, раз твой.
Филипп обрадованно протянул руку, а старший сказал мягко, но решительно:
— Так ведь нельзя. Кто нашел — того и шар. А хочешь, чтобы снова твой был, надо выиграть.
— Ну, тогда давайте играть, — потребовал Филипп громко и со слезинкой.
— А правда, — примирительно проговорила девочка. — Пошли играть в шары.
— А… как это? — Ежики никогда не слышал про такую игру.
— Да просто это. Любой сразу поймет, — сказал старший мальчик. — Пошли, площадка тут рядом…
Пока шагали, Ежики спросил наконец:
— А что здесь такое? Ну, вокруг, вот это…
Старший мальчик (он шел впереди) ответил сразу, но со спрятанной неохотой:
— Так, заповедник. Старый…
— Музей?
— Ну… вроде…
— А еще застава, — сунулся сбоку Филипп. — Видишь кронверк? — Он махнул в сторону красного дома. — Там раньше пушки стояли, а теперь…
— Фи-ли-пп, — сказала девочка. А старший быстро спросил у Ежики:
— Но скажи: ты правда никого не ищешь?
— Да нет же… Кого мне искать?
В душе уже появилось чувство, что он и правда хочет найти кого-то или что-то. Но как скажешь о неясном?
— А может, ты тоже пограничник? — опять ввинтился в разговор малыш.
— Фи-ли-пп…
Он снова превратился в сердитого вороненка:
— Ну чего?.. Спросить нельзя.
Ежики сказал, чтобы замять неловкость:
— Это, что ли, игра такая — пограничники?
— Вроде… — отозвался старший и быстро глянул на Филиппа. — Вот, пришли…
Среди мелких горок открылась хотя и заросшая, тоже в одуванчиках, но ровная поляна.
Игра в шары оказалась похожей сразу на крокет, бильярд, гольф и кегельбан. Но правила и правда были нехитрые. Нужно было пустить по земле свой шар, попасть им по другому и тот, другой, загнать в лунку или воротца из проволоки. Лунка — три очка, воротца — пять, а через воротца в лунку — сразу пятнадцать. Кто сто очков набрал, тот и победитель.
Тяжелые, из небьющегося сплошного стекла шары без задержки летели сквозь траву, отряхивали одуванчики. И рикошетно стукались друг о друга — чак, чак… Все одного размера, блестящие, но такого красивого, как у Ежики, вишневого, больше не было. Были белые, прозрачные, или бутылочно-зеленые, да еще два лимонных…
Ежики увлекся игрой. Он купался в веселой беззаботности: как птаха, удравшая из клетки. Все вокруг было так не похоже на недавнюю жизнь, на лицей, на громады и многолюдье мегаполиса. И дышалось так… ну, будто долго-долго сидел он в духоте липкой желтой палатки и вдруг кто-то с размаху распорол тканевый полог. И оказалось, что снаружи — чистота и свежесть… Ежики сбросил капитанку. Он смеялся, отдувал от лица семена-парашютики и пускал сквозь траву скользкий шар. Научился он быстро…
Где-то позади азарта и радости в памяти у него сидело: «Надо все-таки выяснить до конца, откуда станция и что за Якорное поле…» Но шары притягивали к себе, и порой казалось даже, что это не совсем игра, а еще и задача. Словно у Кая в сказке про Снежную королеву, когда он должен был сложить из льдин заветное слово. Если Ежики выиграет, может случиться что-то хорошее. Или раскроется какая-то загадка. «Какая?» — облачком набегала секундная тревога. И улетала…
Никто пока не выигрывал. У всех почти поровну очков, даже Филипп отстал не намного.
… — Филипп, у тебя совесть-то есть? Опять шар пяткой подталкиваешь!
— Я?! Подталкиваю?! Рэм, ну чего она!.. Мне камушек под пятку попал, нога и дернулась! А шар и не двинулся…
— Не ходил бы босиком, не попадались бы камешки, — снисходительно сказал старший мальчик.
В ребячьих компаниях, когда собираются для игры, не принято знакомиться специально. Имена узнают между делом, в считалках, в перекличках… Итак, Филипп и Рэм. Девочку же окликали коротко: «Лис!» А полное имя Ежики узнал, когда поспорил. Она сказала:
— Постой… Твой шар сдвинул воротца.
— Где же сдвинул! — Ссориться не хотелось, но «ежики» в характере ощетинили колючки. К тому же сдвинутые воротца — это минус десять очков. — Их просто стеблем качнуло. А стебель ведь не шар!
— Но все равно же сдвинулись, — спокойно сказала она.
