Мила не настаивала. Это было уже не так важно. И Казимир Послушник был прав: главное она увидела. Теперь она знала, что Некропулос не обманул ее. Он сказал правду. Впрочем, кое-что о правде она все-таки хотела знать прямо сейчас.
— Некропулос сказал, что Асидора предала волшебный мир. Что она выдала других волшебников, — тихо произнесла Мила и прямо посмотрела в глаза Девятого Ключника. — Это правда?
Казимир Послушник с минуту задумчиво смотрел на нее, потом медленно опустился на стул, стоящий напротив нее.
— А как ты сама думаешь — она могла сделать это? — мягко спросил он своим удивительно молодым для старика голосом.
Мила покачала головой.
— Я не верю, — твердо сказала она.
Девятый Ключник кивнул, на мгновение прикрыв веки, и снова устремил свой взгляд на Милу.
— После того как Гильдия во главе с твоим прадедом начала действовать, Некропулос был первым, кто обвинил Асидору в предательстве. Как один из Ключников он, разумеется, знал все подробности смерти твоей прабабки. Он заявил, что предводитель Гильдии слишком много знает о волшебном мире и магах Таврики. Вывод Некропулоса был категоричен: человек, который возглавлял Гильдию и был мужем колдуньи, только от нее мог узнать о нас так много.
Казимир Послушник тяжело вздохнул и потер пальцами лоб, отгоняя тяжелые воспоминания.
— Даниил действительно знал слишком много, — снова заговорил он. — Но нет никаких прямых указаний на то, что сведения он получил от Асидоры. — Глаза Девятого Ключника посмотрели на Милу с непоколебимой убежденностью, и он сказал: — Я знал ее, Мила. Она никого не могла предать.
Мила почувствовала, как по щекам текут слезы. Она быстро вытерла их рукой, не желая, чтобы, заметив эти слезы, ее начали жалеть.
Но ни Казимир Послушник, ни Велемир, даже если они и заметили что-то, ничего не сказали.
— Некропулос так и не понял, почему ни его заклятия, ни тень его мертвой матери не смогли причинить мне вреда, — сказала Мила. — А ведь все дело в Метке. В Черной Метке, которую мой прадед надел на шею Асидоры перед смертью и которая сейчас со мной. Черная Метка снова спасла меня от смерти, и даже от того, что хуже смерти. Что Асидора сделала с ней?
Мила требовательно посмотрела сначала на Велемира, а потом на Девятого Ключника.
— Почему эта Метка такая могущественная?
— Этого никто не знает, Мила, — ответил Велемир. — Эту тайну Асидора унесла с собой. Могу только с уверенностью сказать, что к могуществу этой Метки твой прадед не может иметь никакого отношения — сделать столь могущественную вещь ему было не под силу. Заложенная в Черной Метке, которую ты носишь, сила досталась тебе по наследству от Асидоры. И мне кажется, что именно тебе, а не кому-то другому когда-нибудь предстоит разгадать эту тайну.
Мила вздохнула и, догадавшись, что пора уходить, встала со стула. Но, поднявшись, почему-то растерянно замерла на месте, словно боялась вернуться из этой комнаты, где было переплетено прошлое и настоящее, в привычный мир. Она не знала, как ей теперь жить со всем тем, что она здесь узнала.
— Это трудно, — раздался возле нее голос букиниста.
Мила устремила взгляд на его лицо: голубые глаза проницательно смотрели на нее поверх очков.
— Трудно сделать первый шаг в мир, который остался прежним, тогда как тебе кажется, что сама ты изменилась. Так ведь?
Мила кивнула, решив, что Девятый Ключник, наверное, прочитал на ее лице все ее чувства.
— Я открою тебе маленькую тайну, — серьезно сказал он. — Пока ты была здесь, в этой комнате, мир там, снаружи, тоже изменился. Он никогда не стоит на месте.
Голубые глаза Девятого Ключника неотрывно следили за ее лицом, словно искали что-то важное.
— Ты ведь знала, что мир вокруг тебя не идеален? — спросил старый букинист, глядя Миле в глаза. — Ты всегда это знала, правда?
Мила нерешительно кивнула.
— Так вот, девочка, — строго и одновременно спокойно сказал Девятый Ключник. — Каждый человек однажды понимает, что он часть этого неидеального мира. Его неотъемлемая часть. А значит, он тоже не идеален.
Он помолчал немного, потом добавил:
— Не оглядывайся назад, девочка. Ищи свой путь.
Мила смотрела на Казимира Послушника, старого букиниста на заброшенной окраине города, бывшего могущественного Девятого Ключника, и не понимала — не могла понять, о чем он говорит.
— Ты поймешь, — прикрыв на мгновение уставшие веки, сказал старик голосом вечной молодости. — Однажды ты поймешь.
* * *
В один из последних весенних дней, когда учителя должны были объявить окончательные результаты экзаменов, Мила, Ромка и Белка в общем потоке студентов поднимались на Думгротский холм.
— Ромка, — вдруг смущенно начала Белка. — Только честно! Скажи, у тебя что, действительно не было никаких страхов?
Ромка тяжело выдохнул, а потом вдруг усмехнулся.
— Да, в общем-то… был один.
— Серьезно? — удивилась Мила. — А по тебе не было заметно.
— И что это был за страх? — спросила Белка и тут же, покраснев, стушевалась: — Ой, извини, если не хочешь, ты не говори, конечно.
— Если честно, странно, что никто не заметил, — удивился Ромка. — Больше всего я боялся оказаться не самым лучшим.
Мила округлила глаза и, многозначительно моргая, покосилась на Ромку с вопросом во взгляде.
— А ты думаешь, почему я с тобой все время спорил? — усмехнулся Ромка. — От одной мысли, что ты права, а я ошибаюсь, мне так паршиво становилось…
До самой лестницы друзья молчали. Белка с Милой озадаченно размышляли над тем, что сказал Ромка.
— Ну и страхи у некоторых! — фыркнула вдруг Белка. — Тут боишься, как бы не стать самой худшей, а он…
Ромка хмыкнул.
— Кто бы говорил о худших! — возмутился он. — Кто тут весь в Сфинксах и Драконах с ног до головы? Я, что ли?
Белка порозовела от удовольствия. Хоть результаты экзаменов еще не объявили, но подавляющее большинство учеников уже имели представление о том, какие примерно оценки они получили у разных преподавателей.
— Ну, вообще-то я не уверена, что у меня будут только Сфинксы и Драконы, — озабоченно произнесла Белка. — Мне кажется, профессор Лучезарный поставил мне Ехидну по практическому заданию.
— Ничего, — отмахнулся Ромка. — От одной Ехидны еще никто не умирал. К тому же она породила целую армию самых опасных монстров, так что… — Ромка косо поглядел на Белку. — Я тут подумываю, а не опасно ли с тобой иметь дело…
— Ты просто невыносим, — со вздохом закатила глаза Белка, но было заметно, что она не обижается.
Когда они уже поднялись на площадку перед Главным входом в замок, Мила повернулась к Ромке и негромко спросила:
— Ром, а для тебя действительно так важно быть самым лучшим?
Лапшин вздохнул и, состроив озадаченную мину, ответил:
— Честно говоря… я уже и сам не знаю, важно или нет.
В этот момент Ромку кто-то окликнул, и, обернувшись, друзья увидели поднимающуюся по лестнице Анфису Лютик. Выглядела она хорошо и улыбалась сияющей улыбкой. Как и с Лютова, Платины и еще одной девочки из Золотого глаза, с Анфисы были сняты чары некроманта. Когда Некропулос рассказал все об этих чарах, знахари довольно быстро нашли способ их снять. Тем более что чары не подействовали на ребят в полную силу, так как адресованы были не им. Если бы чары порабощения поразили Милу или Бледо, то у них обоих не было бы шансов выжить.
— Можно тебя на минуту? — спросила Анфиса, глядя на Ромку.
Лапшин кивнул, и они вместе отошли в сторону.
Мила и Белка деликатно оставили Ромку с Анфисой и вошли в замок.
— Догонит, — взвешенно заметила Белка, пытаясь скрыть улыбку в уголках губ.
Мила промычала согласное «угу», но улыбаться не стала. Ей просто хотелось побыстрее уйти с глаз Анфисы, чтобы больше не было никаких недоразумений. Она очень надеялась, что в этот раз Ромка с Анфисой все-таки договорятся о свидании. Как бы там ни было, а она чувствовала себя виноватой, что эти двое потеряли столько времени из-за заклятия Некропулоса, под которое случайно вместо Милы попала Анфиса. Ей очень хотелось, чтобы их свидание состоялось и чтобы они оба хорошо провели время где-нибудь в «Слепой курице».
Мила шла вслед за Белкой, не глядя по сторонам и не отрывая взгляда от пола, и отчаянно цеплялась за мысли о Ромке и Анфисе, чтобы они хоть на какое-то время вытеснили из ее головы все то, что она недавно о себе узнала. То, что поведал ей Некропулос, и воспоминания букиниста — Казимира Послушника — словно перевернули ее мир с ног на голову. Ей не хотелось об этом думать, но, как бы она ни старалась отгораживаться от этих мыслей, ощущение гадливости по отношению к самой себе незримо присутствовало, как въевшийся в кожу запах, который не отмыть, как ни три мылом.
Она боялась встречаться взглядом со студентами и учителями — а вдруг кто-то знает, кем был ее прадед? — поэтому тупо пялилась на свои ботинки. Шаг — носок левого ботинка, шаг — носок правого ботинка… И когда с разглядывания ботинок она переключилась на изучение мраморных ступеней лестницы, ведущей на второй этаж, ее окликнули:
