Филип Пулман - Северное сияние

Лира холодно смотрела ей вслед и, когда она скрылась из виду, подняла глаза к небу.

Под сводом его висел дивный город.

Безмолвный и безлюдный, он словно только что родился и ждал обитателей — или спал и ждал, чтобы его разбудили. Солнце того мира светило в этот, оно золотило руки Лиры, растапливало лед на меховом капюшоне Роджера, пронизывало насквозь его бледные прозрачные щеки, блестело в открытых невидящих глазах.

Ее душило горе. И гнев — она готова была убить отца; если бы она могла вырвать у него сердце, то сделала бы это не задумываясь. Сотворить такое с Роджером. И с ней — обманул ее… Как он посмел?

Тело Роджера все еще лежало у нее на руках. Пантелеймон что-то говорил, но голова у нее пылала, и она не слышала его, пока он не впился кошачьими когтями в ее руку. Она моргнула.

— Что? Что?

— Пыль! — сказал он.

— О чем ты говоришь?

— Пыль. Он хочет добраться до источника Пыли и уничтожить его, да?

— Так он сказал.

— А Жертвенный Совет, и церковь, и Больвангар, и миссис Колтер, они тоже хотят ее уничтожить, да?

— Да… Или чтобы она не действовала на людей… Ну?

— Если все они думают, что Пыль плохая, значит, она хорошая.

Лира не ответила. У нее перехватило горло. Пантелеймон продолжал:

— Мы слышали, что они говорят о Пыли, они боятся ее, и знаешь? Мы им верили, хотя видели, что дела их неправильные, жестокие и злые… Мы тоже думали, что Пыль плохая, раз они так говорят — ведь они взрослые. А если это не так? Если она…

Лира закончила одним духом:

— Да! Если она хорошая…

В его зеленых кошачьих глазах отражалось ее волнение. У нее кружилась голова, будто весь мир поворачивался под ногами.

Если Пыль хорошая… Если ее надо искать, если надо радоваться ей и лелеять ее…

— Мы могли бы пойти за ней, Пан! — сказала она. Это Пантелеймон и хотел услышать.

— Мы могли бы прийти туда раньше него, — договорил он.

Оба умолкли, вдруг осознав огромность задачи. Она подумала о том, как малы они в этой огромной и величественной вселенной, как ничтожно их знание о ее необъятных тайнах.

— Мы сможем, — настаивал Пантелеймон.

— Смотри, сколько мы прошли, правда? Мы сможем.

— Мы будем одни. Йорек Бирнисон больше не поможет нам. И Фардер Корам, и Серафина Пеккала, и Ли Скорсби — никто.

— Значит, сами. Неважно. Мы ведь не одни, как…

Она понимала, что он хотел сказать: как Тони Макариос; как одинокие деймоны в Больвангаре; мы — одно существо; нас двое, и мы одно.

— И у нас есть алетиометр, — сказала она.

— Да. Мы пойдем туда и будем искать Пыль, а когда найдем, мы поймем, что надо делать.

Тело Роджера лежало у нее на руках. Она бережно опустила его на снег.

— И мы это сделаем, — сказала она.

Лира повернулась. Позади были боль, смерть, страх, впереди — сомнение, опасность и необъятная тайна. Но их было двое.

И Лира со своим деймоном отвернулась от мира, где они родились, подняла глаза к солнцу и взошла на небо.