– Сто-о-о-ой! – крикнул Лео в отчаянии, но, поднявшись, зашатался и чуть не упал. Голова после удара, казалось, расходилась по швам.
Остальные друзья выглядели не лучше. Донателло долго лежал, широко открыв рот и прерывисто дыша – ему опять досталось больше остальных. Раф вытирал кровь, тонкой струйкой бегущую из носа. Мик всё ещё лежал у дерева, едва не плача от боли и досады: победа 6ыла так близко!
– Такого случая нам больше не представится, – хмуро заключил Раф. – Теперь он знает, кто мы такие, и с чем нас едят. И будет коварен, как росомаха.
– И получше запрячет Эйприл, – добавил Лео.
– И вместо гарпуна станет носить с собой зенитную установку… – попытался пошутить отдышавшийся Дон. – Ребята, зато мы поняли, что победить Охотника может не только сказочный герой!
– Но и самые заурядные черепашки-ниндзя, – с невесёлой улыбкой добавил Раф.
– Честно говоря, я до сих пор не понимаю, почему Хищник ушёл, – рассуждал Лео, – ещё чуть-чуть, и он мог нас просто слопать, как молочных поросят.
– Ай да черепашки! – подытожил Мик.
В таком мрачном состоянии духа и застал их Кейси. Уже по тому, как резко они вскочили, едва заслышав его шаги, Кейси понял – что-то произошло… По дороге к Сплинтеру, ожидавшему их на просеке, черепашки рассказали о своих приключениях. Донателло несколько раз останавливался и со стоном распрямлял больную спину, Микеланджело хромал, Раф шмыгал носом, а Лео просто молчал, не встревая в разговор, упорно смотрел себе под ноги и думал, как изменится судьба Эйприл после сегодняшнего приключения с Охотником…
Глава 7. Крик Хомбречильо
– Ты слышал крик Хомбречильо? – спросил пекарь, сплёвывая на траву прилипший к языку табак.
– Слышал, – отозвался Фердинандо, бродяга, затесавшийся на днях в спасательную команду сержанта Даглиша.
Правда, сержант его сейчас не узнал бы: чумазый туповатый парень, глупо улыбавшийся в ответ на любую реплику Даглиша, теперь, в кругу знакомых, держался с достоинством. Даже пекарь, считавшийся в окрестностях большим авторитетом, на время позабыл свой менторский тон. Разговаривая с Фердинандо, он заглядывал ему в глаза, потел и, очевидно, старался произвести впечатление на парня, сонно покачивающегося с трубкой неочищенного опиума в руке.
Вся команда, за исключением Хосе и Даглиша, устроилась на крохотной лужайке метрах в пятидесяти от просеки. Усевшись в кружок, они курили табак и наркотики и чувствовали себя замечательно вдали от этих белолицых гринго с их машинами и неадекватным восприятием окружающего мира. Теперь они могли спокойно поговорить и о важных вещах, посвящать в которые чужаков совсем необязательно.
– Так расскажи нам, о чём кричал Хомбречильо? Нашёл ли он наш подарок? Остался ли доволен? – Пекарь часто дышал и с нетерпением поглядывал на невозмутимого Фердинандо. Глаза бродяги были полузакрыты. Он сидел, выпрямившись, пускал из ноздрей дым и не торопился отвечать.
– Фердинандо, – робко вступил в разговор ещё один парень, Луис. – Мы очень волнуемся. Ведь это первый большой подарок нашему повелителю. Он кричал. И я слышал, как кричал гринго, которого мы решили ему отдать. Но мы не понимаем языка Хомбречильо. Мы не понимаем языка смерти. Только ты можешь нам помочь. Будь милостив. Мы первые поверили тебе. Если хочешь, возьми ещё опиум, у меня есть пара унций для тебя.
Фердинандо открыл глаза. Глядя прямо перед собой, он наконец сказал:
– Ладно. Я буду говорить с вами от имени Слуги Ветра, могучего Хомбречильо, чей коготь да защитит нас от железной армии гринго.
Бродяга помолчал, растягивая потухшую трубку. Когда слабый огонёк вновь осветил его небритое лицо с грубым вздёрнутым носом, Фердинандо заговорил.
– Я говорю вам, Первым Четырём, которые поверили мне и моему всесильному повелителю, что подарок ваш принят благосклонно. Крик Хомбречильо, который все вы слышали, означает вот что:
«Долог был мой путь от звезды к звезде, от жертвы к жертве, от пустоты к пустоте. Мои руки обнимали жаркое Солнце, я купался в студёных водах Луны, и имя моё – Хомбречильо. Я раскрываю по утрам занавес неба, а ночью задёргиваю его, чтобы был порядок на земле. Чтобы утром игуана пила воду с листа, и вода была покорна её воле, и чтобы ночью сарыч рвал игуану, и игуана была покорна его воле…»
– Точно, точно! – возбуждённо зашептал Луис. – Я помню это место. Когда он кричал так: «aaaaыыы», я подумал, что не иначе как он что-то такое сказать хочет…
– 3аткнись и слушай, – жёстко прервал его пекарь.
«…И долго не решался я довериться людям, которые нарушили мой порядок, и чья воля размякла, как плод банана в грязной луже. Я приходил на землю в обличье ночной обезьяны и, не увидев, что ваше племя возжелало порядка, плакал в глухой ночи, и ваши женщины пугали детей: «Смотри, малыш, Хомбречильо придёт, заберёт тебя на высокое дерево»…
Но вот пришло время, и родился детёныш, который сказал: «Мама, пусть Хомбречильо придёт за мной». И звали этого детёныша Фердинандо, и я пришёл к нему, потому что наступило время порядка, и размокшие бананы должны стать удобрением для крепких высоких деревьев, которые вырастут на древней земле. Сегодня большой день. Первые Четверо принесли большую жертву своему Хомбречильо. Я доволен. Я насытился. Я увидел, как игуана спешит найти чистую воду, как тень сарыча настигает морщинистое тело игуаны. Скоро здесь будет порядок. Будет много порядка. Много жертв должны принести для Хомбречильо Первые Четверо, но это хорошая работа. Слава Бодо!»
Долго сидели потрясённые люди, не проронив ни слова. Ну, Фердинандо и голова! Расслышать столько слов в одном-единственном крике – тут Итон и Кембридж не помогут. Тут надо родиться с мозгами.
– Фердинандо, ты великий человек, – наконец вымолвил на полном серьёзе пекарь.
Фердинандо не проронил ни слова. Покачиваясь и прикрыв глаза сморщенными красными веками, он с шумом втягивал в себя сладковатый дым.
– Я сержанта сразу невзлюбил, – вдруг произнёс Луис.
– И я тоже, – эхом отозвался Михель, его товарищ, который работал на плантации маниока у одного из местных фермеров.
– Он нас тоже не любил, этот самодовольный гринго, – хмуро сказал пекарь, – он смеялся над нами. И он хотел, чтобы мы нашли ему сеньору в мужских штанах, которая натравила на Хомбречильо белых солдат… Теперь мы смеёмся над ними. Все гринго, которые топчутся на земле повелителя, будут принесены ему в жертву. Мы, Первые Четверо, сделаем это…
– А где твоя Луча, пекарь? – спросил Михель. – Она хорошо потрудилась сегодня. Я принесу для неё ящерицу.
– Не стоит. – Пекарь покачал головой, затем оглянулся по сторонам и негромко свистнул. Огромная змея выползла из зарослей и застыла, приподняв голову с двумя ямками посередине. В её сонных, безжизненных глазах отражался огонёк трубки Фердинандо.
– Видишь, какая она спокойная, – кивнул на змею пекарь. – Луча уже наверняка слопала выводок мышей. Если бы она была голодна, ты уже забирался бы от страха на дерево.
Пекарь издал тихий неприятный смешок.
– Я её два дня держал в клетке, не давая даже птичьей лапки. Потому Хосе так досталось от неё. Она, видно, хотела откусить ему ногу и удрать с ней в джунгли.
Михель натужно улыбнулся, со страхом наблюдая, как перекатываются мускулы под пёстрой кожей сурукуку… Сегодня он, простой сельскохозяйственный рабочий, такой же бесправный и угнетённый, какими были его отец, дед и прадед, отметил свой второй день служения Хомбречильо. Он уже не батрак. Он один из Первых Четверых.
Однажды вечером, загоняя хозяйскую скотину в сарай, Михель остановился поболтать с Луизой Мачадо, дочкой угрюмого фермера, отвоевавшего у леса несколько акров худосочной земли. Михелю нравилась девушка, и он специально сделал так, чтобы одна из овец забежала во двор Мачадо. Михель извинился перед Луизой. Её отец рубил лес неподалёку, так что парню грех было не задержаться на пару минут рядом с пышнотелой смуглой красавицей… Только Михель эффектно облокотился на ограду и открыл рот, как небо над ним вспыхнуло рождественскими огнями. Раздался грохот, мощный, тяжёлый, какой бывает лишь в начале сезона дождей. С открытым ртом Михель наблюдал, как тёмное брюхо огромной машины, по форме напоминающей коровью лепёшку, проплыло над ним, оставив в небе грязно-серый след. Тогда он подумал: вот настоящий цвет неба, которое кто-то замазал легкомысленной голубой краской. Неведомая летающая машина, словно маисовый лист, которым женщины чистят окна, прошлась по небу, и оно открыло Михелю всю свою глубину и значение.
Михель не помнит особого удивления. Он никогда не интересовался звёздами и зелёными человечками. Он попрощался с Луизой, загнал овец в сарай, наскоро умылся и пошёл домой. И у него было такое ощущение, будто он чего-то ждал.
На следующий день он встретил в городке Луиса, своего давнего знакомого.
