Игра здесь шла часами, и Стасик тоже сидел подолгу. То в книжку заглянет, то смотрит, как прыгает через сетку туда-сюда веселый белый шарик. Чтобы самому поиграть, Стасик не мечтал. Но приятно было иногда просто подержать в руках твердый целлулоидный шарик. Такой гладкий, легонький и даже будто живой. Словно из него вот-вот пушистый цыпленок проклюнется.
А Чича один раз сунулся, так сразу по ступенькам застучал — от пенделя, который дал ему командир Костя Каширов.
…Но однажды Чича довел Стасика так, что никаких сил не стало. Подучил он Хрына, когда Стасик дежурил в столовой, натянуть в дверях бечевку. Вот Вильсон и грохнулся со стопкой алюминиевых мисок. Шум, лязг, локти и колени в синяках. А тут ему кто-то еще остатки компота вылил за майку. Дежурная вожатая наорала на Хрына, а Чича опять ни при чем. Ухмыляется, белыми ресницами хлопает… У Стасика даже злости не осталось, только появилась такая тоска, что хоть пешком домой топай за полсотни километров… И впервые он до горьких слез, отчаянно затосковал по дому. По маме и даже по Юлию Генриховичу. И по своей улице, и по Андреевскому саду с пыльной травой, жесткой желтой акацией и футбольным гвалтом. Там, бывает, и стукнут сгоряча, но специально никто не издевается.
После отбоя Стасик тихо-тихо плакал в подушку. На следующий день свет ему не светился, хотя слез уже не было. А после ужина, в «свободный час» перед сном, Стасик опять сидел в уголке недалеко от стола с пинг-понгом.
В два широких окна светило вечернее солнце, и шарик — живой, прыгучий — казался золотистым. Но теперь ничто не радовало Стасика. На коленях он держал «Сказки» Андерсена, однако в книжку не смотрел. Он мечтал о другой сказке: произнести бы волшебное заклинание и оказаться дома…
Шарик вдруг отлетел в сторону и запрыгал вниз по ступенькам. Стасик — следом. Это у него само собой всегда получалось — стрелой за шариком, если тот ускакал. Хоть ты грустишь, хоть читаешь, хоть задумался — все равно!
Шарик с последней ступеньки прыгнул к стене, отскочил и закатился под лестницу. Стасик полез, конечно, следом. Под лестницей — какие-то корзины, ящики и мешки. И темно…
— Эй, Вильсон! Чего застрял?! — кричали сверху.
— Сейчас… Он куда-то… завалился… — отвечал Стасик, но негромко и сипло, потому что здесь, в пыли и сумраке, на него стала наваливаться новая тоска. Отчаянная печаль одиночества. Он машинально шарил в темноте, а слезы теперь без удержки бежали на голые руки.
Костя Каширов громко сказал наверху:
— Да ну его, он там копается. Давайте запасной… — И опять часто застучало по столу.
Стасик же все ползал по пыли, царапаясь о корзины, а душа его изнемогала от горечи. Не нужен был ему этот проклятый лагерь. Не нужны ни сытные обеды с компотом, ни прогулки в настоящий лес, которого он раньше никогда не видел, ни купанье в пруду, где он почти научился плавать… Ничего не надо! Не может он один!
Стасик нащупал наконец шарик, но из-под лестницы не вылез, а съежился здесь между ящиком и корзиной, прислонился к скользкой бутыли. Взял шарик в ладони — легонький, гладкий, теплый. Опять подумалось: будто живой. И оттого, что не было рядом никого-никого, только этот вот шарик, Стасик погладил его и сказал, как пригревшемуся котенку:
— Маленький ты… хороший…
И снова поднялась в нем такая печаль, что, казалось, весь мир заполнила. Понеслась до неба — до луны, до звезд, до солнца, которое тускнело, как закопченная керосиновая лампа. И даже странно, что нигде ничего не откликнулось, не застонало в ответ… А шарик затеплел в ладони еще сильнее и будто шевельнулся. И спросил неслышным, но отчетливым голоском:
— Ты кто?
— Ты кто?
Стасик почти не удивился. Слишком плохо ему было, не до удивления. Но все же он растерялся немного. Сказал шепотом:
— Я… Стасик…
— Стасик — это кто? — Нет, не голос это был, а будто чья-то чужая мысль проникала в Стасика, щекотала в голове. — Стасик — это шарик?
— Сам ты шарик, — уже не сказал, а скорее подумал Стасик. Не обидно, а ласково, как неразумному малышу.
— Конечно, — отозвался тот. — Я шарик. А ты?
— Я… мальчик. Разве не видишь?
— Что значит — «не видишь»?
Ох, да у него же и глаз-то нет. И темнота здесь… И вообще — что же такое делается? Правда, что ли, шарик живой? Или в мозгах у Стасика что-то расклеилось? «Ну и пусть, — сумрачно подумал он. — Хуже не будет, потому что некуда хуже-то… А может, это я просто сам с собой разговариваю?..»
— Что значит — «не видишь»? Не ощущаешь импульс?
— А что такое импульс?
— Ты послал импульс. Очень плохой, с отрицательным потенциалом. И был резонанс, но без радости…
— Чего? — прошептал Стасик.
— Я подумал, что ты можешь погаснуть.
— Могу… — Стасик всхлипнул.
— Не надо. У нас резонанс. Тебе плохо — и мне плохо. Но с двух точек мы можем изменить частоту и трансформировать спектр. Или, в крайнем случае, нейтрализовать негативный фон…
— Не понимаю тебя, — вздохнул Стасик. — Ты будто с Луны свалился.
— Луна — это что?
— Ну что… планета… То есть шар такой, вокруг Земли летает… А Земля вокруг Солнца… Да я просто так сказал!
— Подожди. Я прощупаю твои локальные импульсы… Понял! Земля — голубой шарик. Луна — серый шарик. Оба — неконтактного типа… Нет, я не с Луны. Я вообще с другой грани Кристалла. Было трудно пробить межпространственный вакуум…
— Ты можешь по-человечески разговаривать? — жалобно спросил Стасик.
— Что такое «по-человечески»?
— Ну… от слова «человек». Не знаешь, что ли?
— Мальчик — это человек?
— Да… Только который еще не взрослый.
— Не достигший Возрастания? Тогда понятно… — Стасик ощутил в шарике вполне мальчишечий живой вздох. — Ясно, почему у нас резонанс… Тебе очень плохо?
— Еще бы…
— Ты выбит из привычной системы координат и лишен возможности принимать позитивные импульсы. Я правильно сделал вывод?
— Не знаю… Чича все время привязывается, гад такой…
— Подожди… Гад — это существо, обитающее во влажных областях голубого шара.
— Да здесь он обитает, в лагере! Каждый день лезут, житья нет… Он да еще несколько… Хрын этот, полудурок…
— Тоже гады?
— Еще бы!
— «Лезут» — это что? Действуют негативными импульсами?
Стасик опять вздохнул, вытер о голое плечо мокрую щеку.
— А ты не можешь воздействовать ответно?
— Ага, попробуй! Если один…
Шарик опять будто шевельнулся в ладони.
— Один и один — это не один. Ты и я… Можно рассчитать систему нейтрализации вредного воздействия гадов. Если они активно нарушают гармонию локальной структуры, можно расщепить их до уровня первичного вещества.
— Как это?
— Развеять в самую мелкую пыль!
— Ты разве можешь? — чуть усмехнулся Стасик.
Шарик ощутимо затяжелел.
— Еще не знаю, пока мой контакт на информационном уровне. Но можно попробовать.
Тогда Стасик испугался:
— Не надо… в пыль-то. Вот если бы напинать их…
— «Напинать» — это комплекс нейтрализующих мер ограниченного воздействия?
— Ага… — на всякий случай сказал Стасик. И подумал: «Это я сам с собой? Или правда — с ним?»
Шарик опять стал легким, но зато пульсировал в ладони, словно сердечко билось. Или это колотилась жилка под кожей? Чудо такое… «Один и один — не один. Ты и я…»
Шарик отозвался неслышно:
— Ты и я… Тебе лучше? Черное излучение прекратилось.
Стасик благодарно взял шарик в обе ладони. Как птенца… Далеко и хрипло затрубил горнист Володька Жухин. Отбой…
— Шарик, ты потом еще со мной поговоришь?
— Да.
Стасик сунул его под майку.
В палате он так и залез под одеяло — в пыльной майке. Укрылся с головой, перепрятал шарик под подушку. И там опять обнял его пальцами.
— Ты меня слышишь?
— Да. Воспринимаю.
— Шарик… Ты кто? Ты по правде… такой?
— Я… такой.
— Ты откуда появился?
— Я не появлялся. Я там. И я здесь. Сразу… Стасик! Я пока сам не могу понять.
— Что понять?
— Много. Про тебя и про себя.
— Про меня… я могу объяснить.
— Лучше я сам прощупаю твое информативное поле. А ты — мое.
— Я не умею…
— Тогда отключайся. У тебя циклический потенциал на исходе. Накопишь энергию — снова будет контакт…
Стасик хотел спросить о чем-то еще, но поплыл, поплыл в ласковой синей тьме среди неярких огоньков. Огоньки эти вдруг превратились в маленькие желтые окна. Словно засветился в сумраке уютный вечерний город… А потом всю ночь Стасику снились хорошие сны, но он их не запомнил…
Утром Стасик проснулся с ясным и радостным осознанием, что у него есть чудо, сказка, друг. Сунул руку под подушку.
— Шарик…
— Стасик…
И в этот миг Стасика накрыл тугой удар. Чужой подушкой.
— Вильсон! Чё возишься, опять поплыл в Сиксотное море? А ну, вставай! Матросы на зарядку не опаздывают, они герои!
И снова — трах подушкой! Так, что он слетел с кровати, а шарик запрыгал по половицам.
