Пострадал лишь рюкзак с опалами: осталась только кучка белого пепла. Да ещё мачете: лезвие оплавилось, свернулось, а рукоятка обуглилась. Вскоре мы выяснили, что молния вывела из строя и датчики, вмонтированные в браслеты.
— Не беда! — успокоила тётя Павлина. Вертолёт всё равно прилетит, а мы постараемся добраться до того места, где он нас высадил.
Ливень вскоре утих. Посверкал на прощание молниями и ушёл в сторону джунглей. Мы вышли из пещеры: прямо под ногами, выплёскиваясь из глубокой расселины, ревела вода. В бурном потоке, сплошь покрытом пеной, мелькали то кусты, то целые стволы деревьев. Вода бросала их от стены к стене, переворачивала, подбрасывала вверх. Я с ужасом подумал, что бы было, если бы мы не успели удрать из этой расселины. И как мы теперь переберёмся на ту сторону? Ведь даже когда спадёт вода, нам всё равно ни спуститься, ни подняться по крутым стенам.
Оставалось лишь как-то обойти расселину.
Сначала полезли наверх, но через какую-то сотню метров уткнулись в каменный выступ: даже Жорка не смог забраться на него. Попробовали обойти, да только время потеряли — выступ тянулся на много километров, и весь был как обструганный: ни одной, хоть крошечной, трещинки, за которую можно бы было зацепиться.
— Придётся спускаться вниз, — сказала тётя Павлина.
Оны была хмурая и встревоженная. И я её понимал: внизу расселина расширяется, так что там ещё меньше шансов перебраться через этот бурный поток.
А мы ведь должны до захода солнца дойти до того места, где высадились!
— Не вешайте носы, ребятки! Проберёмся!
Тётя Павлина снова бодрая и уверенная. И, глада на неё, веселеем и мы.
Осторожно спускаемся вниз. Кругом скалы и скалы, мокрые, скользкие, только и смотри, чтобы не сорваться, а попадаешь на глину — ещё хуже. Всё из-под ног так и плывёт, спасают лишь кусты, за которые мы цепляемся…
— Площадка! — кричит Жорка, который идёт впереди.
Мы осторожно подходим: Жорка стоит на краю обрыва, а внизу зеленеет трава и огромное дерево над самым ущельем. Оно как раз поднимает вверх опущенные ветви, расправляет свёрнутые листья. Мне даже не верится, что это — растение, а не какое-то фантастическое существо.
А немного ниже начинаются джунгли.
— Ну, кажется, выбрались, — бодро говорит тётя Павлина.
Выбраться-то выбрались, но как мы туда спустимся? И где найдём брод через поток, который разлился настоящей рекой.
А Жорка уже лезет вниз. Вцепился в куст, нависший над обрывом, покачался-покачался и прыгнул на узкий выступ, торчащий прямо под нами.
— Давайте сюда! — кричит.
Я глянул вниз и попятился: выступ торчал нас самой пропастью, сорвёшься — костей не соберёшь.
Тётя Павлина ухватилась за куст, раскачалась. Потом, широко расставив руки, прыгнула. Я аж глаза зажмурил от страха: показалось, что тётя не удержится на это порядке.
— Витя, прыгай!
Открыл глаза, а тётя Павлина уже рядом с Жоркой.
— Прыгай! — кричит мне снизу. — Мы тебя подстрахуем!
Что есть силы вцепившись в куст, ложусь на живот, осторожно сползаю в жуткую пустоту. Ползу, и мне уже кажется, что внизу ничего сейчас нет: ни порожка, ни тётя Павлины, ни Жорки — лишь пропасть. Ветки трещат, вот-вот оборвутся, а мне же ещё надо раскачаться, чтобы запрыгнуть на тот порожек.
— Прыгай, Витя!.. Прыгай! — голос Жорки доносится словно сквозь вату.
Никак не могу отцепиться от куста. Пальцы словно не мои: хочу их разжать, а они не разжимаются.
— Да прыгай же!
Легко ему говорит! Наконец, прыгнул.
Немного постояли, собираясь с духом, потом Жорка осторожно двинулся вправо. Миновал острый выступ, закричал из-за него:
— Здесь ущелье! Идите сюда!
— Иди впереди, — говорит тётя Павлина. — Я тебя подстрахую. И не смотри вниз.
Вцепившись в стену, осторожно продвигаюсь вперёд. Карниз не такой уж узкий, как казалось сверху, если бы не этот выступ: нависает над карнизом, ни подлезть под него, ни перелезть.
Мои ладони прикипают к скале, пальцы судорожно нащупывают малейший выступ. Карниз упирается в грудь, толкает назад, словно хочет сбросить меня в пропасть, во мне всё начинает дрожать, и тут звучит спокойный голос тёти Павлины:
— Так… так….молодец!.. Спокойно… спокойно…
Тётина рука ложится мне на плечо, прижимает к скале, и я уже смелее переставляю ноги. А с той стороны меня хватает Жорка.
Ф-фу, перебрался наконец.
— Где твоё ущелье? — спрашиваю, отдышавшись.
— Вот.
И только теперь вижу узенькое ущелье. Прорезанное водой, оно опускается вниз, да ещё и заросло, на наше счастье, кустами. Без кустов мы бы не спустились ни за что, а так через полчаса оказались внизу.
Уставшие, измученные, побрели по высокой траве — под дерево, на высокие корни, где было не так мокро.
Я, сколько живу, так ещё не уставал. Сидел, упёршись спиной в ствол, разбросав руки и ноги. Не хотелось даже думать про поток, который всё ещё ревел неподалёку и через который надо будет перебраться. Да и с чего, собственно, нам через него брести? Разве нельзя подождать, пока спадёт вода? Пока он совсем не пересохнет?.. Ведь Жорка практически не умеет плавать — утопнет ещё! К тому же. от грозы не осталось и следа — небо снова чистое-чистое.
И солнце вон сияет… Непривычное тут солнце. Большое-большое, и какое-то размытое.
— Держи-дерево! — Тревожный вскрик Жорки звучит, как выстрел.
Я как раз задремал, и теперь аж подпрыгнул.
Тётя Павлина тоже поднялась на ноги: смотрит в ту сторону, куда показывает Жорка.
— Вон, в траве!..
Теперь вижу и я: оно надвигается прямо на нас, подминая под себя траву, тёмное и похожее на холмик.
Мы какое-то время стоим, онемев, а потом тётя Павлина резко хватает нас за руки:
— Быстро вниз!..
Кидаемся от скалы, откуда движется держи-дерево, но и там вырастает навстречу такой же тёмный холмик. Огромным полукругом, охватывающим берег потока, неумолимо подступает к нам, и мы снова отступаем под дерево. Я бросаю взгляд на поток: жёлтые пенистые валы так и бушуют, а берег аж дрожит под напором воды. Через него нам сейчас не перебраться ни за что, и держи-дерево, словно понимая это, не торопится: медленно и словно бы нехотя подступает к нам.
— Спасение одно: забраться на дерево, — говорит тётя Павлина. — Ну, Жора, выручай ещё раз!
Потому что на это дерево способен забраться только Жорка. И это ещё не факт: толстенный ствол словно отполирован, и самая нижняя ветка так высоко, что ни за что не достать. Но тётя Павлина уже что-то придумала: стала лицом к стволу, упёрлась руками в колени:
— Витя, залазь мне на плечи!
— Всё равно не достану, — мрачно отвечаю тёте.
— Залазь, говорю! — кричит она сердито, и я взбираюсь к ней на плечи.
— А теперь, Жора, ты!.. Лезь на Витю!.. Витя, прислонись к стволу, чтобы не упасть!
Прижимаюсь что есть сил к стволу. Жорка царапается, как кот, но я терплю.
— Ну как? — глухо спрашивает тётя.
— Достал!
Жоркины ноги, что топтались мне по плечам, исчезают.
— Не слазь! — кричит мне тётя. — Жора, тяни его к себе!
— Давай сюда руку! — Это уже Жорка.
Уткнувшись лицом в ствол, вслепую поднимаю руку. Жоркины пальцы обхватывают моё запястье, тащат наверх. Немного, ещё немного… Кто бы мог подумать, что Жорка такой сильный… Наконец!.. Обхватываю руками толстенную ветку, подтягиваюсь.
Ф-фу, аж спина взмокла.
А тётя Павлина внизу. И держи-дерево подступает к ней.
— Снимайте ремни и давайте сюда! Быстро!
Нас подгонять не нужно; сорвали ремни, кинули тёте. Она их связала вместе, добавила ещё и свой. С одной стороны сладила петлю, бросила нам.
— Обвяжите вокруг ветки! Только покрепче!
Мы, как могли, обвязали , тётя Павлина, подпрыгнув, ухватилась за кончик ремня, упёрлась ногами в дерево. Её лицо аж покраснело от натуги, она что есть сил вцепилась в ремень, подтягиваясь, ноги скользили по склизкому стволу, ища, за что зацепиться.
Вот она сорвалась, упала вниз.
Держи-дерево подступало всё ближе и ближе. Вот оно остановилось, стало расти вверх — сотни гибких, усеянных колючками плетей поднялись над тётей.
— Тётя, залазьте! — закричал я во всё горло.
— Ничего, Витя, ничего.
Тётя Павлина снова подпрыгнула, вцепилась в ремень, но ноги скользили по проклятому стволу, а держи-дерево было уже рядом: почти доставало её своими плетьми.
— Не могу! — простонала тётя Павлина.
Она всё ещё висела на ремне, из последних сил сжимая пальцы.
Я, кажется, закричал, а Жорка быстро скинул один ботинок, потом другой, перелез через меня, обхватил ветвь ногами, повис вниз головой. Протянул длинные руки и ухватил тётю за воротник штормовки.
Ткань аж трещала, так он её тянул, а я вцепился в Жоркины ноги, прижал их что есть сил к ветви.
Выше!.. Ещё выше!.. Тётя Павлина последний раз перехватила руками связанные ремни, её разбухшее лицо посерело… Ещё, Жора, ещё!.. Вот тётина рука достала до ветви, вот другая впилась в дерево, и я, оставив Жоркины ноги, вцепился в тётины руки.
