та история о стране, лежащей за спиной северного ветра. Давным-давно один историк — он жил в Древней Греции — написал, что страну эту населяют счастливые и беззаботные люди. Жизнь они проводят в пирах и веселье, а когда развлечения им надоедают, они бросаются в море и тонут. Моя история совсем другая. По-моему, Геродот сильно ошибался. Вот послушайте, что случилось с мальчиком, который там побывал.
Жил он в низенькой комнатушке над конюшней, которая была сколочена из досок, настолько старых, что кое-где их без труда можно было проткнуть перочинным ножом. Если снаружи ножик встречался с северным ветром, они тотчас начинали спорить, кто больнее колется. А стоило ножик вытащить, ветер бросался вслед за ним, словно кошка за мышкой, не оставляя никаких сомнений — всё происходило никак не за спиной северного ветра. Но внутри комнатка была не такой уж и холодной, разве что ветер слишком разгуляется, не то, что дом, в котором я сейчас живу, — в нём тепло только летом. Её и комнатой-то можно было назвать с трудом, это был обычный сеновал, где хранили сено, солому и овёс для лошадей.
И когда маленький Алмаз… — но постойте, я забыл рассказать, что его отец, служивший кучером, захотел назвать мальчика именем любимой лошади, и мама, не долго думая, согласилась. Так вот, когда маленький Алмаз забирался в кровать, он слышал, как под ним лошади жуют сено или переступают во сне с ноги на ногу. Комната, в которой жили его родители, была совсем маленькой, поэтому отец и сколотил для Алмаза кровать на сеновале. А прямо под ним в стойле стоял старый Алмаз — мудрый и спокойный конь.
В отличие от молодых и легкомысленных собратьев, он никогда не спал стоя, а удобно устраивался на соломенной подстилке. Просыпаясь иногда по ночам от сильных порывов ветра, маленький Алмаз боялся, как бы не рухнул дом — ведь тогда он провалится прямо в ясли к старому Алмазу, и хотя тот и был на редкость разумным созданием, но вдруг он спросонья не признает маленького хозяина и съест его. По ночам старого Алмаза было совсем не слышно, зато когда на рассвете он поднимался, казалось, что начинается землетрясение. Маленький Алмаз знал почти наверняка, что ещё очень рано, и лучше всего закутаться потеплее в одеяло и снова заснуть.
Иногда душистое сено окружало кровать со всех сторон от пола до потолка, и мальчику приходилось пробираться к ней узкой извилистой тропкой, будто специально выкопанной для него в сене. В другой раз сеновал стоял почти пустой, и по ночам звёзды заглядывали к Алмазу в маленькие окошки под потолком. А ещё, после того, как мама переодевала его в пижаму и отправляла спать, он любил забраться на сено и лёжа представлять, как холодно и ветрено там, на дворе, и как тепло ему будет в своей кроватке, куда он сейчас заберётся. Ещё только чуточку подождёт, ведь чем больше он замёрзнет, тем теплее будет под одеялом. Наконец, не выдержав, он пулей мчался в кровать, сворачивался калачиком под одеялом и думал, какой он счастливый. Алмазу и в голову не приходило, что всю ночь над ним кружил ветер, пробравшийся сквозь щели в стене. Это было несложно, поскольку их с холодным ветром разделяли лишь несколько неплотно пригнанных досок.
Я уже рассказывал вам, что конюшня была старая и её стены во многих местах стали трухлявыми. Однажды вечером, ложась спать, Алмаз заметил, что доска у его изголовья в одном месте прогнила и из неё выпал сучок, а в щель настойчиво дует холодный ветер. Он не любил оставлять непорядок там, где его можно исправить, поэтому спрыгнул с кровати, вытащил пучок сена, скрутил нечто, похожее на пробку, и заткнул дырку в стене. Довольный своей работой Алмаз забрался в кровать и стал засыпать. Но ветер начал дуть сильнее, и пробка, выскочив от очередного порыва, щелкнула мальчика по носу, да так сильно, что тот проснулся. С пронзительным свистом ветер врывался в щель. Алмаз нашел свою пробку и воткнул её поглубже. Но только он закрыл глаза, как — хлоп! — пробка вылетела снова, на этот раз ударив его по щеке. Тогда мальчик скрутил новую пробку и плотно-плотно заткнул дырку. Не успел он лечь, как — хлоп! — пробка больно стукнула его по лбу. Алмазу это надоело, он забрался под одеяло с головой и тут же заснул.
Следующий день выдался на редкость ветреным, но мальчик уже и думать забыл про дырку в стене — он был поглощён сооружением пещеры из сломанного стула, колченогой табуретки и одеяла. Пещера была рядом с камином, и в ней было так здорово сидеть. Но щель заметила мама и заклеила ее куском оберточной бумаги. Вечером, устраиваясь поудобней под одеялом, Алмаз даже не вспомнил про вчерашнюю историю. Вдруг ему что-то послышалось. Он привстал на кровати и прислушался. Кто бы это мог быть? Снова поднялся ветер, но Алмаз был уверен, что между завываниями и свистом ветра он слышит чей-то голос. Он раздавался где-то совсем близко. Мальчик еще не научился бояться, поэтому просто сел в кровати и затаил дыхание. Мягкий, но слегка рассерженный голос послышался снова. Он шёл откуда-то из-за кровати. Алмаз пододвинулся ближе и приложил ухо к стене. Ничего, только воет ветер. Стоило ему отнять голову от стены, как опять раздался голос, теперь у самого его уха. Он ощупал стену, пальцы наткнулись на оберточную бумагу, которой мама заклеила дырку. Мальчик приложил ухо к этому месту, голос звучал оттуда. Уголок бумаги отклеился, и казалось, что говорит сама щёлка.
— Зачем же ты, малыш, закрыл моё окно?
— Какое окно? — удивился Алмаз.
— Вчера ночью ты трижды засовывал туда сено. А мне каждый раз приходилось его выкидывать.
— Вы про ту маленькую дырку говорите? Это вовсе не окно, а дырка рядом с моей кроватью.
— Я говорю не про окно, а про МОЁ окно.
— Так не бывает. Окна нужны, чтобы смотреть из дома на улицу.
— Как раз для этого оно мне и понадобилось.
— Вы ведь и так на улице, зачем вам туда смотреть?
— Ты ошибаешься. По-твоему, окна нужны, чтобы смотреть из дома. Так вот, я у себя дома, и мне хочется посмотреть, что происходит снаружи.
— Но вы проделали окно ко мне в кровать!
— А что тут странного? Три окна твоей мамы выходят в мою бальную залу, а твои — ко мне на чердак.
— Когда мама просила папу сделать ещё одно окно, он сказал, что по закону нельзя этого делать, ведь оно бы смотрело в сад мистера Дайвса.
Голос рассмеялся:
— Закону будет нелегко меня поймать!
— Если вы поступили плохо, это неважно, — сказал Алмаз. — Вы не должны больше так делать.
— При моём росте я выше закона, — ответил голос.
— Тогда у вас, наверно, очень высокий дом, — задумчиво произнёс Алмаз. — Непременно высокий, туда даже облака помещаются. Ой! — воскликнул мальчик и, помолчав немного, продолжил. — Вряд ли вам подойдет окно в мою кровать. Вам лучше сделать окно в кровать мистера Дайвса.
— Кому нужно окно в печку с золой? — печально заметил голос. — Я хочу, чтобы из моих окон открывался красивый вид.
— У него, наверно, кровать гораздо лучше моей. Хотя моя тоже красивая, мне другой не надо.
— Дело не в кровати, а в том, кто в ней спит. Открой, всё-таки, моё окно.
— Мама говорит, что старших нужно слушаться, но я даже не знаю. Понимаете, если я его открою, мне в лицо будет дуть холодный северный ветер.
— Я и есть Северный Ветер.
— Вот это да! — задумчиво протянул Алмаз. — А вы обещаете не дуть на меня, если я открою окно?
— Я не могу пообещать.
— У меня заболят зубы! У мамы вот уже разболелись.
— А что станет со мной, если ты не отроешь окно?
— Откуда мне знать? Я только говорю, что мне будет хуже, чем вам.
— Нет, тебе не будет хуже, это я обещаю. Увидишь, с тобой все будет хорошо. Доверься мне и сделай, как я прошу.
— Ну хорошо, я ведь могу натянуть одеяло на голову, — решил Алмаз. Он нащупал отклеившийся уголок бумаги и маленькими ноготочками быстро ее отодрал.
Тут же холодный ветер стрелой ворвался внутрь и уколол мальчика в раскрытую грудь. Алмаз тотчас с головой залез под одеяло и постарался свернуться клубком. Теперь, когда он отодрал бумагу, его больше ничто не отделяло от загадочного голоса. Не то, чтобы он испугался — я уже говорил вам, что Алмаз ещё не умел бояться — но ему стало как-то не по себе. До чего же странный этот северный ветер, и живёт он в огромном доме, «который называется Наружа», — догадался Алмаз, и окна делает к другим людям в кровати! Тут снова раздался голос. Теперь он звучал так громко и раскатисто, что Алмаз отчётливо его слышал даже под одеялом. Однако голос был нежнее прежнего и напоминал мамин.
— Как же тебя зовут, малыш?
— Алмаз, — ответил мальчик из-под одеяла.
— Странное имя!
— Очень красивое имя, — возразил его обладатель.
