И в самом деле, бочка была гнилая, трухлявая, но гремела громко.
Жили на небе тучки. Десять тучек, сто, тысяча… Но все они жили, можно сказать, по отдельности. Одна тучка там, другая сям, а третья – вообще неизвестно где.
Меж тучек изредка летали птички, а ещё реже – самолётики. Иногда они прямо врезались в какую-нибудь тучку во время полёта и, честно говоря, тучкам это не слишком нравилось. Не то, что им было больно, а как-то неприятно, не по себе. Небо любило оставаться спокойным.
И только когда налетал Ветер, тучки приходили в движение, на небе начиналась какая-то бурная, непредсказуемая жизнь.
Ветер возникал чаще всего неожиданно, без предупреждения.
Он говорил:
– Я художник. Я работаю интуитивно.
Последнее слово означало, что он никогда не знал, что хочет, и очень высоко ценил то, что сам не понимал.
Всё у Ветра получалось как бы само собой, но особенно он радовался, когда у него ничего не получалось.
Тут он говорил:
– А я, собственно, того и хотел. Чтобы вам стало ясно, чего я хочу.
Но яснее не становилось. Тогда Ветер смеялся:
– Ну, и ладно. Буду гулять непонятый.
А гулять он любил. Целыми неделями мог шастать по небу из конца в конец. Иногда пел. Иногда свистел. И никогда не затихал.
В эти дни небо хмурилось, даже, бывало, плакало дождём.
Это тучки испуганно собирались вместе где-нибудь у неба на краю и пережидали, пока Ветер не угомонится или не улетит в неизвестном направлении…
Но вот однажды под утро Ветер прилетел будто пьяный, будто сумасшедший. Начал бушевать: то ему не так, это ему не этак… Согнал несколько туч вместе и кричит:
– Вы не тучи теперь. А… коровы!
И действительно: посмотрели тучи друг на друга и видят, что приобрели очертания огромнейших коров. И это всё благодаря Ветру. А он:
– Вы моё стадо. Я – ваш пастух.
«Ну, хорошо, пастух, так пастух», – подумали тучки. Они и знать не знали, что это такое.
Ветер говорит:
– А теперь… дайте мне молочка!
И давай одну тучку «доить». То есть ка-ак схватит её за то самое место, что у коровы под животом. Тучка ка-ак замычит:
– Муу-у…
И рогами Ветра ка-ак наподдаст!
Ветер с неба-то и свалился. Куда?
А на Землю, куда же ещё!
А по Земле в это время проходило стадо настоящих коров. Ветер подумал было: вот сейчас возьму, да как налечу на какую-нибудь. А она окажется тучкой.
Нет, решил, не буду этого делать. А то ещё боднет, куда я тогда?.. С Земли уже не свалишься. Это только с Неба можно свалиться.
Так Ветер перестал работать интуитивно.
Это его тучки небесные проучили.
А может, коровы.
Надо у него самого спросить, да разве Ветер хоть когда-нибудь правду скажет?..
Эх, Ветер, Ветер, а ещё считает себя Художником!
В Школе Начинающих Мудрецов шли приёмные экзамены в первый класс.
– Объясните, пожалуйста, смысл поговорки «Не в свои сани не садись!»
По очереди отвечали 10 претендентов, и все одинаково:
– Ну-у… Вот улица. Зима… На улице стоят сани. Они – чужие. Потому в них садиться и нельзя…
И вдруг одиннадцатый малыш отвечает:
– «Не в свои сани не садись» – это значит «Не своим делом не занимайся».
Его-то и приняли в Школу.
За образное мышление.
А других направили в Школу Начинающих Дебилов.
За отсутствие всякого мышления.
И встали кролики на ролики.
И начались их великие-превеликие катания по асфальту древнего города.
И стали шарахаться от них непохожие на них прохожие – волки, медведи, олени. А те, на которых они налетели, ругались непотребно, и некоторые попали в больницу с переломами после столкновения.
Но кролики на роликах продолжали своё быстрое и ловкое катание.
Некоторые из них научились ездить задним ходом, то есть, не видя того, на кого они могли налететь.
Количество наездов увеличилось. Особенно на неповоротливых бегемотов и мирно гуляющих тигров. Но когда какой-то кролик на роликах сбил тихо шедшего по тротуару слона (дело кончилось для слона реанимацией!), животные окончательно озверели.
Они потребовали от городских властей прекратить кроличий беспредел.
Но кролики на роликах продолжали размножаться.
Их становилось день ото дня всё больше и больше. Напрасно городские власти выделили им специальные площадки, где эти нежные от природы красноглазые существа могли скользить по асфальту сколько им заблагорассудится. Кролики так и шастали по улицам, переулкам и площадям.
Более того, им будто бы нравились места, где возникало, как нарочно, большое скопление зверей и именно там они юлили на больших скоростях перед носом добропорядочных животных, которые сгорали от ненависти и к роликам, и к кроликам, и, особенно, к кроликам на роликах.
И тут вдруг один маленький Бегемотик весь затрясся и сказал своим родителям – большому Бегемоту и отнюдь не крохотной Бегемотихе:
– Хочу.
– Чего? – спросили наивные тугодумные родители.
– На ролики, – сказал Бегемотик.
Его тотчас поддержал в другом конце города какой-то Чижик.
– И я, – сказал он.
– Что? – спросили его Чиж и Чижиха.
– Буду кататься.
– На чём?
– На роликах.
Он мог ничего и не объяснять. Умные родители Чижика и сами давно поняли, чего желает, о чём мечтает их маленький сынок.
– Послушай, – сказали ему, – твоё призвание летать. Зачем тебе лишний раз соприкасаться с этой землёй?
– Я буду летать, – уверенно ответил Чижик. – Но на роликах!.. И, пожалуйста, не мешайте мне!..
Но самый большой скандал возник в семье пресмыкающихся. Там на ролики взгромоздилась старая-престарая Кобра. И сразу стала похожа на длинный извивающийся поезд, который наводил на всех страх при первом появлении в центре города. Глаза её светились, как две фары огромного локомотива и всем казалось, что она на каждого смотрит, как удав на кролика. Ужас! Ужас! Ужас!
Но кролики на роликах никого и ничего не боялись. Они двигались по-прежнему с такой быстротой, что тяжёлая Кобра, лежащая плашмя на колёсах, совершенно была для них неопасна.
Получилось, что змеи стали уступать кроликам. И всё из-за роликов.
Скоро все животные и птицы города встали на ролики и началось что-то невообразимое.
Метро отменили. Автобусы и троллейбусы даже не выходили из своих парков. Зачем? И такси, которого вечно не хватало, тоже стало совершенно ненужным видом транспорта.
Ролики победили. Весь город стал шнырять на них по всем направлениям.
Столкновения прекратились. Скорость возросла.
Конечно, Саша, признайся, тебе хотелось бы жить в этом городе. И кататься, кататься, кататься!
Но для этого ты должна сначала стать кроликом. А ролики, обещаю, я тебе куплю и подарю.
В одной никому неизвестной стране жили два палача. Один вешал, другой рубил головы.
Работали они через день в одну смену без выходных, ибо в той никому неизвестной стране казнить надо было безостановочно. Это, можно сказать, были будни. А само слово «воскресение» из недели было вычеркнуто как несоответствующее действительности.
И всё бы шло хорошо в этой стране – день за днём, казнь за казнью, кабы палачи были одинаковые, похожие друг на друга. Ан нет!
Один был палач, как палач, вполне нормальный профессиональный убийца. А другой был добрый и совестливый. Ну, в общем, не такой, как все палачи.
Вот этот второй палач как придёт домой после смены, сразу начинает мучиться и терзаться:
– Ох, и зачем я это сегодня сделал?..
Жена спрашивает:
– Что, дорогой?
А дорогой отвечает:
– По шее… топором… человеку…
Жена говорит:
– Да ведь он же преступник небось?..
– Да, – говорит палач, – конечно, преступник… Но прежде всего он ведь ещё и человек…
И плачет. И рыдает. Настоящими, представьте, слезами. Потому что этому палачу ничто человеческое не чуждо.
В другой раз жена ему говорит:
– Кончай плакать и рыдать. Если ты такой добрый, уходи со своей работы, меняй профессию и живи спокойно…
– Нет, – говорит палач. – Не могу. Я свою работу люблю. Мне моя профессия нравится. Только…
– Только что? – спрашивает жена и смеётся.
– Только, – говорит палач, – крови много. А я крови совсем не переношу. И ещё меня тошнить начинает, когда я вижу, как обезглавленное тело дёргается.
– А как оно дёргается?..
– А так. Сначала резко, потом меньше, потом уж и совсем затихает и уже не вздрагивает… Ты себе не представляешь, дорогая, до чего это гадкая картина. Я прямо волнуюсь. Переживаю страшно. Смотреть противно, честное слово… – Почему не представляю?.. Очень даже хорошо представляю, – говорит жена. – Я всё же кто?.. Жена палача!.. Знала, за кого выходила.
Палач вздыхает:
– Да, но ведь я только исполняю свой долг. Я честный. А ведь на моём месте служит ещё мой напарник, которому абсолютно всё равно, который равнодушен в своей жестокости, а я больше всего ненавижу это страшное равнодушие. Ты знаешь, как он намыливает верёвку?
