На пустыре проживали бездомные псы и юркие крысы. Между ними шла неустанная война. Но в эту ночь крыс и собак как ветром сдуло, зато другие существа заполнили незадачливый котлован.
Если бы кто-то осмелился заглянуть туда в эту ночь, он бы отшатнулся в испуге. Всё дно котлована кишело месивом из лоснящихся тел. Они подпрыгивали, стукались друг о друга, тёрлись, отчего к небу поднимался тяжёлый утробный звук.
Внезапно на краю котлована появилась знакомая нам Голова. Это была фарфоровая Голова профессора Драгосмыслова. Как она оказалась здесь, какие силы собрали сюда тысячи прочих голов, сказать невозможно. Но ясно, что все они вместе соединились в решающий час.
— Я Голова! — хрипло и гулко выкрикнул фарфоровый предводитель. Тотчас утробный стук прекратился, море голов затихло, внимая своему вожаку.
— Я в каждом из вас! Вы моя мощь и надежда! А ну, покажите зубы.
Тотчас с лязгом распахнулись тысяча пастей и захлопнулись, выбросив искры. От этого лязга шарахнулись в стороны собаки и крысы, ожидавшие за забором конца неожиданного нашествия.
— С такими зубами нам всё по зубам! — крикнула Голова. — Мы переделаем мир! Он будет ровным и гладким! Мы срежем каждый бугорок, каждый кустик, засыплем каждую ямку! Мы наведём здесь порядок!
Головы дружно щёлкнули челюстями.
— Живущие на земле возгордились. — Голова обвела взглядом своих солдат. — Они твердят: «Человек — это звучит гордо». Ха-ха! Презренные! Разве они не знают, что гордо звучит только одна Голова! Голова и только Голова звучит гордо!
— Голова звучит гордо! — проскрежетали тысячи челюстей.
— Кто сомневался? — спросила Голова. — Может, найдутся слабые, гнилозубые, мягкоголовые? Таких мы закопаем в помойной яме!
Цокот одобрения прокатился по котловану.
— Может, кто-то собрался жалеть кукол с голубыми глазами? Нет ничего на свете вреднее кукол! Они набиваются к вам в друзья, выведывают военные тайны, а потом предают и убегают к своим хозяйкам. Смерть куклам!
— Смерть! — громыхнул котлован.
— А также другим игрушкам. Нет ничего вреднее игрушек! Может, кому-то хочется поиграть, забыться, бросить главное дело? Смерть игрушкам!
— Смерть! — загремели глиняные солдаты.
— У меня, например, в детстве была игрушка, — в голосе Головы послышалась обида, — называлась Добрая Мысль. Но она не хотела со мной играть, так я её выкинула! — Голова обвела соратников торжествующим взором. — Хватит играть! Пора жить серьёзно! Всё должно быть ровно, чисто, отмыто, отглажено, отутюжено, отшлифовано и подметено! Ни одной соринки, ни одной пылинки, ни одного мыльного пузыря! Не должно быть ветра, снега, дождя и других беспорядков погоды. Смерть погоде! Смерть кустам и деревьям! Смерть всему лишнему, смерть беспорядку!
— Смерть! — отозвался котлован.
— Я верю в вас, братья! — Голова помолчала. — А теперь по местам! Бегам-буарам-бугавок!
— Бегам-буарам-бугавок! — глухо прокатилось по морю голов, и тотчас оно взорвалось бурым фонтаном, рассеявшись по сторонам.
Фарфоровая Голова очутилась за дверцей шкафа в кабинете профессора, а остальные там, где находились до этого, — в квартирах, подвалах и на прилавках.
С одной из них чуть не столкнулась Мисюсь, влекомая по воздуху к старому особняку.
Ванька и Встанька ловко протащили Мисюсь в форточку и поставили её на подоконник. Ещё через мгновение она сидела на постели Кати.
Катя спала. Сегодня луна не струила свой бледный свет. Её вообще не было, только отблеск ночных фонарей колебался на белой подушке. Мисюсь прикоснулась к Катиной голове и погладила распавшиеся пряди. Катя открыла глаза.
— Это ты? — спросила она.
— Здравствуй, — прошептала Мисюсь.
— Как хорошо, — сказала Катя, — я давно ждала, что ты мне приснишься.
Она взяла маленькую руку Мисюсь:
— Какая тёплая. А я болела. Куда ты пропала?
— Меня унесли две птицы, — ответила Мисюсь.
— Ах, птицы! Я так и знала! — воскликнула Катя. — А там хорошо?
— Да, — сказала Мисюсь. — Мы грелись на солнце, а потом моя голова наполнилась солнечным светом.
Катя потрогала головку Мисюсь. Сквозь золотые локоны струилось сияние.
— Как жалко, что это сон, — проговорила Катя. — Я хотела сходить с тобой в зоопарк. Там есть жёлтая кошка с чёрными полосами, она всегда на меня смотрит.
— Я видела эту кошку, — сказала Мисюсь.
— Странная, странная кошка, — задумчиво проговорила Катя.
— Ты ей понравилась, — сказала Мисюсь.
— Ах, Мисюсь, — Катя вздохнула, — меня никто не понимает… — На глаза её навернулись слёзы. — Даже мама. Она, например, считает, что ты простая игрушка. Можно купить другую.
— Но мы-то понимаем друг друга, — значительно проговорила Мисюсь.
— Да, да, — пролепетала Катя, — жалко, что это сон. Во сне всё понятно и просто. Я не хочу расставаться с тобой, Мисюсь. — Слёзы покатились по её щекам.
Мисюсь заботливо вытерла их тёплой ладошкой и погладила Катю по голове.
— Ничего, ничего, — проговорила Катя, — это я так. Я стала ужасная плакса. Мне надоела арифметика, и я не хочу учиться.
— Но ты же сама учила меня, — возразила Мисюсь.
— Да, да, — Катя вздохнула, — я понимаю, что так надо.
— Ты учила всем помогать и жалеть бездомных животных.
Катя немножечко оживилась:
— Мы будем учиться вместе, Мисюсь! Я слышала, скоро откроют школу для кукол. Я попрошусь туда вместе с тобой.
— Хорошо бы! — сказала Мисюсь. Они ещё долго шептались, и этот славный ночной разговор мог продолжаться до самого рассвета, но щеглы Ванька и Встанька застучали клювами по стеклу.
— Мне пора, — сказала Мисюсь.
— Так скоро? — с сожалением воскликнула Катя.
— Я завтра вернусь, — обещала Мисюсь.
— Правда вернёшься?
— Рано утром.
— Когда я проснусь?
— Ты ещё будешь спать.
— Оставайся сейчас, — попросила Катя.
— У меня очень важное дело, — сказала Мисюсь.
— Расскажи, расскажи! — воскликнула Катя.
— Сейчас не время, — сказала Мисюсь.
Щеглы тут же постукали клювами, поторапливая Мисюсь.
— Смотри же, — сказала Катя, — я жду тебя утром. Хоть сумочку мне оставь.
— Сумочку не могу. — Мисюсь приоткрыла сумку. — Зеркальце вот возьми.
Катя зажала зеркальце в руке.
— До свидания, — сказала Мисюсь и вскарабкалась на подоконник.
Катя видела, как её подхватили птицы, как мелькнуло в листве белое платьице. На этом сон оборвался, только ветерком пахнуло в окно. Катя закрыла глаза и с удовольствием подумала, какие бывают хорошие сны. Она думала минуту, другую, а потом и вправду заснула.
Профессор Драгосмыслов в двадцать три двадцать две
Профессор Драгосмыслов достал из кармана затейливый ключик, вставил в замочную скважину, повернул три раза налево, два раза направо, произнёс громко: «Тюк!» — и дверца шкафчика отворилась.
«Затюкал», — злобно подумала Голова, но в то же время на лице её расплылась вежливая улыбка.
Профессор Драгосмыслов посмотрел на часы.
— Двадцать три двадцать две, — сказал он. — Ну что, кумир восходящего солнца, пришёл наш час?
«Мой час!» — подумала Голова.
— Сейчас закраим на полквартона и своего добьёмся!
«Добьёмся, но только моего», — мысленно ответила Голова и угодливо наклонилась.
— Это будет величайшее достижение кукаретных наук! — громко сказал профессор и, поведя рукой поверх разноцветных кнопок, нажал зелёную. Тотчас в дверях возникли люди в зелёных фуражках.
— Распутаньте корреспондента, — приказал профессор, — он увековечит наш образ в веках!
Тем временем Дулис, Творожная и Стократьев тащили в зал упиравшегося Звонарёва. Рядом шествовал Евдоким Пистонович Даровых и протирал тряпочкой никелированные пуговицы на голубых халатах.
— Не втянет гужок! — кричал отчаянно Звонарёв.
— Собрание постановило, — гудел Стократьев.
— И всего-то — повернуть ободок, — увещевала Творожная.
— Опыт не подготовлен! — кричал Звонарёв.
— Молчать! — пискнул Дулис.
В это мгновение в зал торжественно вступил профессор Артабальд Поликанович Драгосмыслов. За ним вкатился красный от возбуждения корреспондент.
Профессор Драгосмыслов взглянул на часы.
— Друзья! — сказал он. — Осталось всего пять минут. Всего лишь каких-нибудь триста секунд до. Но и этого много! Я принял решение гужевать досрочно! Мотнём полквартона в двадцать три пятьдесят девять!
— Я восхищаюсь вами! — выкрикнул корреспондент.
— Всем перейти в кукаретную! — приказал профессор.
