– Это последнее, что у меня осталось, – предупредил он. От аппетитно приготовленной капусты по всей комнате распространялись дразнящие запахи. – У меня был отличный огород – там, наверху. Всё сожжено дотла! Ох, я думал, мои усики поседеют… Видимо, придётся всё-таки перебираться – запасы кончаются.
Капуста была съедена так быстро, что хомяк от растерянности захлопал глазами.
– Ну, теперь вы сыты, – сказал он с надеждой. – Посмотрим, не улетели ли уже те чёрные птицы…
Оставшись одни, дети с тоской огляделись. Так грустно было покидать это симпатичное жилище…
Из задумчивости их вывели торопливые шаги хозяина. На мордочке его отражалась сильная обеспокоенность.
– О боги и все волшебники! Они всё ещё там!
Хомяк в волнении плюхнулся на диванчик, подвинув к себе капусту.
– И чего им от меня нужно? Если они ищут детей, то пусть их и ищут, а не осаждают бедного хомяка. Я ведь не держу у себя никаких детей, они мне и даром…
Тут взгляд его остановился на Томе с Катариной. Страшная догадка пронзила его бедное сердце.
– Ну-ка, сейчас же скажите мне правду: вы – дети?
Под недоверчивым взглядом хомяка дети виновато съёжились.
– Э-э… гм… – начал Том, – собственно говоря… да…
– Но мы же спасались от коршунов! – воскликнула Катарина. – И нам просто подвернулась ваша нора…
Девочка осеклась. Бедный хомяк выглядел таким несчастным, будто уже попал в лапы к коршунам, и те собираются разделать его на ужин. Размякший, с опавшими ушами, он жалобно бормотал:
– Но почему именно моя нора?.. Какая несправедливость… – Хомяк принялся всхлипывать. – Принял… согрел… накормил – из последних запасов!.. И где благодарность? – Всхлип-всхлип! – Сижу, осаждённый стаей коршунов… А я как раз собирался отправиться к моей доброй старой тётушке!.. Ведь я никому… никогда… ничего… не делал плохого!
Тут усатый хозяин горько зарыдал.
Дети почувствовали себя страшными злодеями.
– Может быть, коршуны скоро улетят, – предположил Том, – а мы могли бы пока переждать здесь.
– А запасы? – возразил хомяк. – Кто съел мою последнюю капусту?
Дети почувствовали себя ужасными обжорами.
– И почему именно в мою нору? – продолжал жаловаться хомяк. – Ведь есть же норы соседей!
Вдруг мордочка его просияла, а уши снова встали торчком:
– Соседка-мышь! Она оставила мне ключ от своей норы, когда уходила… Её нора соединяется с моей! А кончается по ту сторону холма.
Глаза хомяка заблестели, он даже заулыбался.
– Ну вот! Слава всем богам и волшебникам! Я нашёл выход! Я проведу вас на ту сторону холма. И ночью, пока коршуны будут спать, вы тихонько выберетесь наружу и спокойно отправитесь своей дорогой.
Ключи зазвенели, дверь, разделявшая жилища хомяка и мыши, заскрипела, дети вошли в тёмный коридор.
Коридоры в мышиной норе были гораздо уже, и толстым хомячьим щекам было тесно, но такая мелочь не могла выбить из обладателя хорошего настроения.
Протискиваясь тёмными коридорами со свечкой в лапе, он весело лопотал:
– Вам просто повезло, что я такой сообразительный. Можете спокойно идти всю ночь. Коршуны будут думать, что вы всё ещё у меня в гостях, а вас то уже и след простыл! Ну а утречком я вывешу белый флаг и извещу их, что вы уже ушли и нечего больше осаждать бедного хомяка. Тогда эти разбойники наконец оставят меня в покое и можно будет спокойно укладывать чемоданы.
– Пожалуйста, – обеспокоился Том, – не говорите коршунам так скоро, что мы ушли! Мы можем не успеть добраться до горы к утру, а они уже бросятся за нами вслед. Посидите в вашей норке подольше: парочку дней…
– А что я буду есть? – возразил хомяк. – Одну морковь? Так можно и ослабнуть! И потом, – успокоил он их, – до горы вы несомненно доберётесь к утру. Нужно только, не останавливаясь, быстро бежать всю ночь.
Бодро напевая, хомяк вёл детей длинными коридорами – направо, налево, налево, направо, вниз, вверх, назад…
Нора соседки-мыши оказалась довольно запутанной, и вскоре хомяк остановился озадаченный.
– Здесь мы уже проходили, – то ли сказал, то ли спросил он, освещая свечой одинаковые двери. – У соседки много кладовых… Очень хозяйственная особа.
Поразмыслив немного, он снова двинулся вперёд, внимательно оглядывая при свете свечи каждую дверь.
– Гмм… Сдаётся мне, это та самая… Да, можно ведь попробовать!
Ключ – в замок, дверь отворилась.
Свеча тускло осветила… полочки, полочки, заставленные мешочками, ещё мешочками, какими-то бочонками…
– Нет, это просто кладовая, – разочаровался он.
Вторая попытка – в соседнем коридоре – оказалась тоже неудачной.
На пороге третьей кладовой хомяк задел щеками какой-то горшок, и ему на голову сейчас же что-то просыпалось, затушив свечу, а горшок, судя по звуку во тьме, разбился на мелкие черепки.
– Ах, какая незадача, – огорчился хомяк, торопливо закрывая дверь.
После посещения седьмой кладовой нашим героям наконец повезло: свернув в новый коридор, они явственно почувствовали на лицах дуновение свежего ветерка.
– Ну вот и чудненько! – обрадовался хомяк и резво поскакал к выходу, сверкавшему впереди белым пятном.
Но, добравшись до пятна, повёл себя, на взгляд детей, довольно странно: пару раз подпрыгнул и бросился прочь. Пронёся мимо серым комком и остановился, весь дрожа, только за поворотом. Глаза хомяка были полны такого смертельного ужаса, что детям стало уж совсем не по себе.
Некоторое время хомяк просто трясся, глядя остекленевшими глазами перед собой во тьму. Наконец, собравшись с силами, хрипло пискнул:
– Там… там…
– Что?
– Там… коршуны… жарят какого-то хомяка!
* * *
Тихонечко, по стенке, чтобы не заметили, Том пробирался к выходу из норы, готовый в любую минуту, если понадобится, сорваться прочь. Запах костра донёсся до его носа, а до ушей – хриплые голоса коршунов.
Тогда он прокрался на цыпочках к самому-самому выходу и осторожно высунул нос наружу.
Внезапно огромная когтистая лапа взрыла землю под самым носом у мальчика, а грозный голос проклекотал:
– Этакие бестолочи… Немедля тушить костёр! Сегодня уже поздно, приближается ночь. Выкуривать начнём завтра с первыми лучами солнца! Девчонку с мальчишкой не заклёвывать – приказ господина Уморта! Ночные посты везде расставлены.
– У каждой норы, господин обер-коршун! – ответил другой голос.
– Смотреть в оба! – проклекотал обер-коршун.
Когтистая лапа оторвалась от земли, и Тома чуть не сбило волной ветра, поднятой мощными крыльями.
Ещё раз взглянув на холм, чернеющий от коршунов, Том помчался обратно. В голове стучало: "С первыми лучами… с первыми лучами…"
К удивлению мальчика, хомяк, выслушав его сбивчивый рассказ, не только не испугался, но даже успокоился. Это так приятно, когда никто никого не жарит! Ему тут же захотелось стать таким добрым, таким милым…
Заметив, что мальчик уж больно перепуган, он ободряюще похлопал его по плечу:
– Ну, не надо так переживать. У меня отличная нора, а запасов ещё хватит на пару дней. Из моркови ведь тоже можно приготовить что-нибудь… гм… морковное. Если покопаться в кулинарной книге моей бабушки… Кстати, а что означает «выкуривать»? – поинтересовался он между прочим.
– Я так себе это представляю, – объяснил Том, – что у главного входа они разведут костёр, а дым от него направят в нору.
– Зачем? – удивился хомяк.
– Ну-у, наглотавшись дыма, мы станем задыхаться… и-и… нам придётся выбраться наружу, где нас уже будут поджидать…
Не дослушав до конца объяснения, хомяк упал без чувств, едва не придавив Катарину.
Я совсем не согласна, чтобы меня отсюда выкуривали, – обиженно сказала Катарина, забившись в угол дивана.
– Я думаю, что им нужна та книга, ноты, – предположил мальчик. – Помнишь, как они её искали?
– Ну и отдай её тогда! Она нам совсем и не нужна. Пусть заберут её себе на здоровье и оставят нас в покое. Я хочу скорее к фее Тортинелле!
– Я бы, пожалуй, и отдал, – согласился Том, – но у меня её нет. Она осталась в городе эльфов, у Грушкинса…
Том решил рассказать про свой странный сон. Но тут внезапно из гостиной, где они оставили своего щекастого хозяина, послышался душераздирающий крик.
Подскочив, как ужаленные, дети кинулись к дверям.
На хомяка было страшно смотреть. Глядя в зеркало, он дёргал себя за усы и жалобно стонал:
– Мои усики! Мои усики! Они совсем поседели!
И это была совершеннейшая правда: усы стали белыми, как снег.
Катарина не выдержала. Переживая за бедного хомяка, она разревелась так громко, что заглушила даже всхлипывания хозяина.
Бедняга! Не только усы, но и шерсть на голове у хомяка от пережитых несчастий побелела, словно её хорошенько присыпали мукой.
Тут Том, следуя внезапному наитию, выхватил из угла метёлку, прошёлся ею легонько по хомячьей шкурке и… – о, чудо! – хомяк помолодел на глазах. Ещё пара взмахов – и с драгоценных усов тоже ссыпалась мука.
