Буря не могла удержаться от улыбки — ей показались такими потешными и песня, и певец. Закончив, заяц приветственно взмахнул своими длинными ушами:
— Слышь, мышка, чем могу служить?
Буря сокрушенно вздохнула:
— Право, не знаю. Я потерялась.
Заяц огорченно покачал головой:
— Вот беда-то! Кто же тебя потерял, горемыку? Или нет, скажем лучше так — кто должен тебя найти?
— Никто меня не терял. И найти никто не должен.
Я ищу аббатство Рэдволл. Разве аббатство может кого-нибудь найти?
— Ей-ей, ты права. Но, слышь, не имею чести знать, как тебя звать, не переживай попусту. Я тоже иду в аббатство Рэдволл. Так что мы с тобой два сапога пара, так вот!
— Ты тоже заблудился?
— Ну вот еще! Да будет тебе известно, я ни разу в жизни не заблудился… или не заблуждался?.. Разве похоже, что я блуждаю? Просто сижу здесь, отдыхаю, играю на своей старой харолине.
Чтобы как-то утихомирить возмущенного зайца, Буря перевела разговор на другое:
— Так вот как называется эта штука — харолина. Замечательный инструмент. Никогда раньше такого не видела.
— Хорошенькое дело! Харолины не видела! Ого, да у тебя на шее медаль нашего дозорного отряда!
— Да. Мне дали ее зайцы, полковник Клэри, бригадир Тим и Хон Рози…
Не успела Буря договорить, как морда чудака-зайца расплылась в мечтательной улыбке.
— Красотища! — перебил он. — Так тебе посчастливилось встретить Хон Рози, это дивное создание, достойнейшую из всех юных леди заячьего племени! Слышь, скажи, не вспоминала ли она, часом, обо мне?
— Скажи сначала, кто ты такой?
— При рождении меня нарекли Тарквин Долгопрыг.
Но она могла называть меня Старина Тарк или попросту Таркер. Не томи, скажи, что она обо мне говорила!
Бедняга пришел в такое исступление, что Буря решила немного приврать:
— Ах, так это ты Таркер! Вот ты какой! Представляешь, она твердила о тебе без умолку.
— Ясное дело! О ком же ей еще твердить! Ну давай же, выкладывай, что она про меня говорила!
— Разве все сразу припомнишь… Ах да… отличный он парень, говорит, этот Таркер, красавец и все такое… А уж как поет, как играет — заслушаешься. Жаль, говорит, его нет с нами в отряде, а то я соскучилась, прямо истосковалась вся!
Тарквин повалился навзничь, в восторге размахивая всеми четырьмя длинными лапами:
— Ух! Душечка моя-милочка-лапочка! Уххуххохохо!
Буря вежливо кашлянула, чтобы прервать поток восторженных излияний:
— Я так понимаю, Тарквин, ты не откажешься взять меня с собой в аббатство Рэдволл?
— Ясно, не откажусь. Будет тебе твое аббатство! Завтра с утра пораньше двинем в путь. Ах, Рози, я могу не есть, не пить, лишь имя чудное твердить.
Буря улеглась и зевнула. Честно говоря, мысль всю ночь слушать, как заяц поет хвалу предмету своих воздыханий, не слишком улыбалась усталой мышке.
— Знаешь, я малость посплю. Кстати, меня зовут Буря Чайкобой. Точнее, Чайкобой — вот эта веревка, мое верное оружие.
С этими словами мышка заснула, а Тарквин, перебирая струны своей харолины, принялся слагать балладу в честь своей возлюбленной:
Твой образ навеки со мною!
У Рози, у душки, так розовы ушки —
Ты будешь прекрасной женою!
В это утро аббат Бернар проснулся задолго до обычного часа — его разбудили яркие солнечные лучи и громкий стук в дверь. Аббат протер глаза и торопливо спрятал под подушку ночной колпак, стараясь принять внушительный вид, приличествующий настоятелю обители Рэдволл.
— Открыто. Входите.
В келью аббата вошли выдрята Бэгг и Ранн — они тащили огромный поднос.
— Доброе утро, отец Бернар. Поздравляем с днем рождения!
Улыбаясь, аббат уселся в постели:
— Доброе утро, друзья мои. У меня этот день рождения совершенно вылетел из головы. Хорошо, что вы напомнили. А что это вы принесли?
— Завтрак, отец Бернар. Чай из шалфея с мятой.
— И миндальный пирог с клубникой.
— И еще черничные тарталетки.
— И ячменные лепешки с медом.
— И яблочный пирог с кремом.
Аббат замахал лапами:
— Спасибо, спасибо, милые! Где мне, старику, справиться с такой кучей еды. Хватит и чашки травяного чая. Давайте-ка помогите мне. Наверняка вы сами еще не завтракали.
Проголодавшиеся выдрята не стали ломаться. Усевшись на кровати, залитой лучами утреннего солнца, они отдали должное чудесным лакомствам. Покончив с едой, они вручили аббату подарок — картину, которую собственными лапами вырезали на древесной коре.
День разгорался; солнце светило все жарче, и в аббатстве закипела праздничная суета. Из кухонной трубы потянулся голубой дымок. Приготовления шли полным ходом; столы, украшенные цветочными гирляндами, уже стояли в саду. Из окрестных лесов и равнин начали прибывать гости — они шли целыми семьями, с подарками и гостинцами. По распоряжению брата Губерта Дандин и Сакстус несли вахту на крепостном валу.
— Ходите по стенам туда-сюда и смотрите в оба, — предупредил их строгий наставник. — Если кому-нибудь из гостей понадобится помощь, живо бегите навстречу.
Дандин и Сакстус важно закивали: они были горды, что им доверили такое ответственное дело. Решительно сдвинув брови, они отправились в обход по крепостному валу.
Брат Олдер тем временем заканчивал свой последний праздничный шедевр. Он знал, что аббат не охотник до сладкого, и поэтому состряпал необычный именинный пирог, который назвал «Бернаров Каравай». Этот громадный каравай из ячменной и пшеничной муки размерами едва ли уступал взрослому барсуку. Олдер распахнул дверцу духовки и кликнул своего помощника, юного ежа Коклебура. Ежик, спотыкаясь и путаясь в длинном белом фартуке, поспешил к плите; поварской колпак сполз ему на нос.
— Ого, ну и пирожище! А корка-то, корка! Прямо золотистая гора, до того поджаристая и аппетитная.
Близился вечер. Жители Рэдволла и гости с волнением ожидали начала праздника. Солнце еще светило вовсю, но ласковый ветерок, играющий в траве и листьях, смягчал зной. Юные рэдволльцы, к которым присоединились взрослые попроворнее, затеяли на лужайке шумные игры. Только Дандин и Сакстус не принимали в них участия — они несли свою караульную службу, вглядываясь в лес и равнину, раскинувшиеся за зубчатыми стенами; оба чувствовали себя на ответственном посту. Дел у часовых хватало — им частенько приходилось открывать ворота и помогать старикам и тем, кто нес с собой малышей. Но теперь, к вечеру, забот поубавилось, и, устроившись на западной стене, они наблюдали, как резвятся их товарищи.
— Ха-ха, глянь-ка, что выделывают Бэгг с Ранном.
Вот умора! В гонке на трех лапах всех обставят, это уж точно. Вот братья-разбойники, да, Дандин?
Но Дандин не ответил. Приставив лапу козырьком ко лбу, он смотрел вдаль на север, где меж равниной и лесом петляла узкая тропа.
— Погляди-ка, Сакстус. Похоже, к нам еще гости. Знаешь этих двоих?
В самом деле, к аббатским воротам приближалась какая-то странная пара.
— Нет, первый раз вижу. Заяц какой-то. А с ним, кажется, мышка. Что же она такой замарашкой на праздник?
Буря едва поспевала за длинноногим зайцем и вдруг замедлила шаг, пораженная открывшимся ей зрелищем.
Она никак не ожидала увидеть подобную красоту. Лучи вечернего солнца играли на стенах аббатства, окрашивая их в розоватые и пунцовые оттенки. За зубцами крепостного вала виднелись высокие шпили и покатые крыши; все дышало миром, покоем и радостью. То был настоящий островок уюта и безопасности среди бескрайних лесов и равнин. Так вот оно какое, аббатство Рэдволл!
Теперь мышка понимала, почему все говорили о нем с таким восхищением.
Барсучиха и часовые встретили гостей у ворот. Матушка Меллус и Тарквин радостно пожали друг другу лапы.
— Глазам своим не верю! Неужели это ты, Тарквин Долгопрыг? Какими судьбами, шалопай!
— Сколько лет, сколько зим, Меллус! Ей-ей, ты все такая же, старая ты полосатая псина!
Дандин и Сакстус скромно стояли в сторонке. Дандин глаз не сводил с мышки в старом обтрепанном платье из грубой мешковины. Видно, мышке пришлось проделать нелегкий путь: грязь въелась в ее одежду и лапы. Но гостья ничуть этим не смущалась и смело поглядывала на Дандина. Барсучиха и заяц меж тем болтали без умолку:
— Ну как там у вас в Саламандастроне? Кто нынче правит?
— Ясно, все по-прежнему. А правит у нас владыка Ронблейд. Всем барсукам барсук. Весь в великого барсука — Солнечного Блика. А уж вояка, доложу я тебе! Ладно, заболтались мы с тобой. Еще бы, целый век не виделись. Если мне память не изменяет, последний раз мы встретились на юбилее аббата Томаса. Я-то был тогда куцехвостым зайчонком, помнишь?
— Помню, как не помнить. Привел тебя тогда старина Ларквин, твой отец. Хороший был заяц. Да, много воды утекло с тех пор. Познакомь же меня с нашей юной гостьей.
