XXII . Старик Хоттабыч и Мей Ланьчжи
На старика было просто жалко смотреть. Он никуда не выходил и отсиживался в аквариуме, ссылаясь на то, что у него якобы разыгрался ревматизм. Конечно, это было нелепой мотивировкой, ибо глупо с ревматизмом забираться в воду.
Хоттабыч лежал на дне аквариума, лениво шевеля плавниками, и вяло глотал ртом воду. Когда к аквариуму подходили Волька, Серёжа или Женя, он уплывал к задней стенке, весьма невежливо поворачиваясь к ним хвостом. По ночам, когда все в доме спали, он вылезал из воды, чтобы немножко размяться, и до утренней зари еле слышно шаркал туфлями по комнате и что-то бормотал. Хоттабыч обдумывал какое-то важное решение.
Так продолжалось несколько суток, пока наконец в один прекрасный день Хоттабыч не вылез из аквариума. Отжимая воду из бороды и усов, он сдержанно сказал обрадованному Вольке:
— Ты меня очень обидел, о сладчайший Волька, отказом от моего скромного подарка. Твоё и моё счастье, что я обещал тебе не обижаться, в противном случае я сделал бы с тобой нечто непоправимое, о чём сам в дальнейшем весьма бы сожалел. Ибо я полюбил тебя всей душой и особенно не могу не ценить прекрасное бескорыстие твоей дружбы. Но больше ты богатства от меня и не ожидай. Я всегда буду делать всё, что ты мне прикажешь, но ты впредь не получишь на руки ни одного золотого.
— Ну вот и чудесно,- отвечал с некоторым сожалением Волька.- Тут у меня с ребятами имеется к тебе одно интересное предложение. Мы давно собираемся попросить тебя пойти с нами в цирк.
— С удовольствием,- сказал Хоттабыч.- Если хочешь, мы можем поехать туда на верблюдах.
— Нет, что ты, не стоит тебе затрудняться,- возразил Волька с подозрительной поспешностью.- Давай лучше, если ты не боишься, поедем в трамвае.
— А чего тут бояться! — обиделся старик.- Трамвай как трамвай, дело обыкновенное.
— Значит, поехали,- засуетился Волька.
И через полчаса Волька, Женя, Серёжа и Хоттабыч были уже в Парке культуры и отдыха, у входа в цирк-шапито.
Старик принципиально возражал против покупки билетов. Он попытался даже усмотреть в этом некую недооценку своего могущества.
— Нет, вы не знаете ещё Гассана Абдуррахмана ибн Хоттаба,- сказал он с лёгкой горечью и, попросив ребят подождать где-нибудь неподалёку, подошёл к будке администратора, около которой гудела длинная очередь жаждавших получить контрамарку.
Время от времени из окошечка высовывалась взъерошенная голова администратора, он сердито кричал:
— Напрасно дожидаетесь, граждане! Контрамарок нет и не будет! Цирк набит до отказа.
Но очередь не двигалась с места, и администратор в сердцах с треском захлопывал окошечко.
Хоттабыч в очередь не полез, а, встав в сторонке, что-то зашептал, сосредоточенно глядя в стенку, за которой притаился администратор, обессилевший от суровой борьбы с контрамарочниками.
Он глядел так, не моргая глазами, до тех пор, пока из окошечка не высунулся администратор с белым листочком бумаги в руке.
— Кто здесь товарищ Хотапченко? — выкрикнул он с заговорщическим видом.
— Я тот человек, которого ты ищешь,- сказал старик с достоинством, и только успел взять в руки контрамарку, как окошечко с шумом захлопнулось, чуть не прищемив ему пальцы.
— Безобразие! — заволновались в очереди.- Тут люди ожидают с шести часов вечера! Сами говорят, что не будем выдавать пропусков, и сами же выдают без очереди! Подавай сюда директора! Мы так этого дела не оставим.
Администратор не вытерпел, открыл окошко и выкрикнул:
— Товарищ Хотапченко — командировочный! — и снова захлопнул окошко, на сей раз уже окончательно.
— Все мы командировочные! — заорали неуверенными голосами из очереди и стали постепенно расходиться, так как уже прозвенел третий звонок.
Хоттабыч с ребятами вошёл в цирк, залитый светом множества ярких электрических ламп.
В одной из лож, около самой арены, было как раз четыре свободных стула, но Хоттабыч категорически отказался занять эти места.
— Я не могу согласиться,- сказал он важно,- чтобы хоть кто-нибудь в этом помещении сидел выше меня и моих глубокочтимых друзей. Это было бы ниже вашего и моего достоинства.
Спорить со стариком было совершенно бесполезно, и ребята скрепя сердце уселись на самой верхотуре, в последнем ряду амфитеатра.
Вскоре выбежали униформисты в ярких, расшитых золотом костюмах и выстроились по обе стороны выхода на арену. Шпрехшталмейстер зычным голосом объявил начало представления, и «первым номером обширной программы» выехала на арену наездница, вся усеянная блёстками, как ёлочный Дед-Мороз.
— Ну как, нравится? — спросил Волька у Хоттабыча.
— Не лишено интереса и для глаз приятно,- осторожно ответил старик.
За наездницей последовали акробаты, за акробатами — клоуны, за клоунами — дрессированные собачки, вызвавшие сдержанное одобрение Хоттабыча, за собачками — жонглёры и прыгуны. Выступлением прыгунов закончилось первое отделение, и наши друзья пошли погулять.
Когда после сигнала все снова уселись по своим местам, к Хоттабычу подошла девушка в кокетливом белом переднике, с большим подносом на руках.
— Эскимо не потребуется? — спросила она у старика, и тот, в свою очередь, вопросительно посмотрел на Вольку.
— Возьми, Хоттабыч, это очень вкусно. Попробуй.
Хоттабыч попробовал, и ему понравилось. Он угостил ребят и купил себе ещё одну порцию, потом ещё одну и наконец, разохотившись, откупил у обомлевшей продавщицы сразу все сорок три кругленьких, покрытых нежной изморозью пакетика с мороженым. Девушка обещала потом прийти за подносом и ушла вниз, то и дело оборачиваясь на своего удивительного покупателя.
— Ого! — сказал Женька и подмигнул своим приятелям.- Старик дорвался-таки до эскимо.
В какие-нибудь пять минут Хоттабыч уничтожил все сорок три порции. Он ел эскимо, как огурцы, сразу откусывая большие куски и смачно похрустывая. Последний кусок он проглотил как раз в тот момент, когда в цирке снова зажглись все огни и шпрехшталмейстер, выйдя на середину арены, торжественно провозгласил:
— Мировой… комбинированный… аттракцион — китайский артист Мей Ланьчжи!
Все в цирке зааплодировали, оркестр заиграл туш, и на арену, улыбаясь и раскланиваясь во все стороны, вышел немолодой уже китаец в расшитом драконами синем халате. Это и был Мей Ланьчжи.
Пока его ассистенты раскладывали на маленьком столике всё, что было необходимо для первого фокуса, он продолжал раскланиваться и улыбаться. При улыбке у него ярко поблёскивал во рту золотой зуб.
— Замечательно! — прошептал завистливо Хоттабыч.
— Что замечательно? — спросил Волька, энергично хлопая в ладоши.
— Замечательно, когда у человека растут золотые зубы.
— Ты думаешь? — рассеянно спросил Волька, внимательно следя за начавшимся номером.
— Я убеждён в этом,- ответил Хоттабыч.- Это очень красиво и богато.
Мей Ланьчжи кончил свой первый номер.
— Ну как, знаменито? — спросил Волька у Серёжи таким тоном, будто это он сам проделал фокус.
— Спрашиваешь! — восторженно ответил Серёжа, и Волька тут же громко вскрикнул от удивления: у Серёжи оказался полный рот золотых зубов.
— Ой, Волька, что я тебе скажу,- прошептал в то же время Серёжа,- ты только не пугайся: у тебя все зубы стали золотые!
— Ребята, помолчите, не мешайте смотреть,- повернулся к ним Женя Богорад, и приятели увидели, что и у него во рту блестели тридцать два золотых зуба.
— Это, наверное, работа Хоттабыча,- сказал с тоской Волька.
И действительно, старик, прислушивавшийся к разговору приятелей, утвердительно кивнул головой и простодушно улыбнулся, открыв при этом, в свою очередь, два ряда крупных, ровных золотых зубов.
— Даже у Сулеймана ибн Дауда — мир с ними обоими! — не было во рту такой роскоши,- хвастливо сказал он.- Только не благодарите меня. Уверяю вас, вы достойны этого небольшого сюрприза с моей стороны.
— Да мы тебя и не благодарим! — сердито возразил ему Женя, но Волька, испугавшись, как бы старик не разгневался, дёрнул Женю за руку.
— Понимаешь ли, Хоттабыч,- начал он дипломатично,- это слишком будет бросаться в глаза, если сразу у всех нас четверых, сидящих рядом, все зубы окажутся золотыми. На нас будут смотреть, и мы будем очень стесняться.
— И не подумаю стесняться,- сказал Хоттабыч.
— Да, но вот нам всё-таки как-то будет не по себе…
— Ну и что же? — спросил нетерпеливо Хоттабыч.
— Так вот, мы все тебя просим, чтобы до тех пор, пока мы не вернёмся домой, у нас были бы во рту обычные, костяные зубы.
— Восхищаюсь вашей скромностью, о юные мои друзья,- сказал немного обиженно старик, и ребята с облегчением почувствовали, что зубы у них во рту потеряли свой металлический привкус и обрели прежний вид.
