Они мои дни омрачали
Обидою и бедой -
Одни своею любовью,
Другие своей враждой.
Они мой хлеб отравили,
Давали мне яда с водой -
Одни своею любовью,
Другие своей враждой.
Но та, кто всех больше терзала
Меня до последнего дня,
Враждою ко мне не пылала,
Любить - не любила меня…
( Стихи Генриха Гейне (перевод С.Маршака) )
Между тем внизу происходил такой разговор между двумя Их Высочествами:
АЛЬБИНА. Так что, принц, - не нравлюсь я вам? Нет, вы не косите глазом на галерею. Ну? Только начистоту!
ПЕНАПЬЮ. Я не косю… Нравитесь… А вот этот нервный сударь, ну, который на дуэль может… он все-таки ваш поклонник или той девушки?
АЛЬБИНА. Какой еще девушки?
В эту минуту наверху вновь была Марселла: от нее и Патрика сейчас отошел, благодарно прижимая руку к сердцу, успокоенный отец маленькой егозы: только теперь он сможет грамотно "пилить" свой контрабас и не погибать от страхов…
АЛЬБИНА. Так про какую девушку вы спросили? Увидев, о ком речь, она засмеялась.
- Патри-ик! Патрик, о чем ты там со служанкой? Отошли ее, ты мне нужен…
Наверху это вызвало небывалую, неслыханную дерзость в ответ. Марселла, видимо, не зря говорила: "какая-то я опасная делаюсь". Вот что она швырнула принцессе - громко и бурно:
- Да уходит служанка, уходит! Он вам нужен? Как кошке - мышь!
Изумлены, понятное дело, были все. Но и сама Марселла тоже! Изумлена и напугана. В страхе зажав себе рот обеими руками, поскольку подобные выражения так и рвались из нее наружу, она выбежала вон.
Внизу Альбина искала глазами кого-нибудь, кто объяснил бы случившееся.
- Она что, рехнулась? Нет, вы слышали? Наверное, подпоили ее на кухне… И что теперь? Она будет тешить себя надеждой, что я спущу, забуду? Напрасно! Ее злит, что мне нужен Патрик… Да тут ревность, господа! Умора…
Патрик! Что-то я хотела? Чертовка, она сбила меня… Да, Патрик! Шел бы ты к нам, в самом деле… Нет ли у тебя новых стихов для меня? Во внутреннем кармашке наверняка найдутся, а? Ну пожалуйста! Очень уж надо, понимаешь ли, показать нашему гостю, каким бывает настоящее мужское чувство…
Слушай, а давай, я прочту ему то, что ты мне в марте написал, в свой день рождения! Обратите внимание, принц: не в мой день, а в свой! Можно, Патрик? Не разозлишься?
Поскольку автор стихов не выразил согласия, Пенапью позволил себе заметить:
- Мне кажется, Ваше Высочество, что всякий сочинитель прочитал бы сам. Но не во всяком обществе! Меня он не знает: а может, я не достоин? Или другая есть неловкость…
Альбина нетерпеливо объяснила:
- У Патрика только одна неловкость: он немой. Иначе, конечно, прочел бы. Так слушайте же!
- Как… немой? Совсем?
- Как рыбка.
- От рождения?
- Ну, или с возраста этой подружки вашей - какая разница? Итак, вы говорили, любовь - она как джунгли для вас? Вот поучитесь, как ведут себя мужчины в этих джунглях!
Полдень.
Любимая, вам еще спится?
Солнце в зените - веселый предлог
Свистнуть под окнами - и повиниться:
Я, мол, подснежников вам приволок.
Много! Чтоб в них окунуться могли вы!
Я их возами дарить вам готов,
Чтобы ваш смех раздавался счастливый,
Чтоб так и шли вы - дорогой цветов…
Это, между прочим, не только на словах было! Погодите, а как там дальше? Сейчас… "Чтоб так и шли вы дорогой цветов…" Забыла! Патрик, а если дальше я - своими словами… - ничего? Не страшно, я думаю? Черт, что ж там шло-то после "дороги цветов"? - Альбина в досаде щелкала пальчиками.
А дальше случилось - невероятное! Следующую строфу - но не прежнюю, нет, а только что сочиненную! - прочел… немой Патрик. Слова произносились медленно, но очень внятно, в такт осторожным его шагам - он спускался по лестнице, с трудом отклеивая от перил руку и сильно смахивая на человека под гипнозом:
ПЕНАПЬЮ. Так это был розыгрыш - насчет немоты?
АЛЬБИНА. Я падаю, держите меня… Как это, почему? С детства же ни звука… и вдруг… Папа! Мама! Вот! Вот что такое настоящее чувство - понятно?! Нет… вот именно, что ничего не понятно… Люди! Врача!
И Альбина выбежала вон - собирать свидетелей, делиться своим потрясением…
- Пресвятая дева… Это не сон? Я произнес эти стихи вслух? - - спрашивал Патрик (сам он был ошарашен больше всех, конечно!).
- Говорите же еще, еще! Упражняйтесь! - поощрял и подхлестывал Пенапью. - Ну? Ваше имя?
- Патрик… - чувствовалось, что он пробует слово на вкус и на вес. А может, еще и на цвет и на запах!
- Молодец. А мое - знаете?
- Пенапью. Симпатичное слово… птичье, да?
- На птичье я согласен! Мне раньше казалось, что оно больше с пивом связано… Так, прекрасно… А теперь спойте что-нибудь. Чтоб уж совсем убедиться. Сможете?
Патрик смущенно оглянулся - наверху сгрудились музыканты, они были взволнованны. Заговорили наперебой:
- Наши поздравления, господин Патрик!
- Сударь, это поразительно… Отчего это с вами?
- А правда, попытайтесь спеть, а? Свое что-нибудь!
- Только с вашей помощью, конечно… И не судите строго: я как пьяный сейчас… Почему именно сегодня, а? Никто не знает? Братцы, что хотите думайте обо мне, а я скажу: нравится мне мой новенький голос! Петь? Извольте! Ярмарочным зазывалой? Тоже могу! О небо… спасибо, но я не понимаю, за что… и почему именно сегодня, сейчас… Шатает меня, я сяду. Нет, встану все-таки. Начнем… не то я заплачу, это будет глупо и неинтересно…
И бывший немой запел:
О чем я тут собрался напевать?
Про что моя последняя страница?
Трех лучших я хочу короновать…
Трем главным я желаю поклониться…
Какие бы настали холода,
Когда б не наши три великих чувства:
Любви, во-первых,
Во-вторых, стыда,
И в-третьих, наслажденья от искусства!
Безумие - страдать из-за принцесс,
Которые вас нежно убивают…
А все ж любовь - божественный процесс,
Сладчайший, и напрасным не бывает!
Одни лишь негодяи никогда
Сполна не отдаются этим чувствам -
Любви, во-первых,
Во-вторых, стыда,
И в-третьих, восхищения искусством!
Краснеть умеет только человек!
Не будь стыда и совести в помине,
Тогда бы покраснели воды рек
За нас, убитых нами же самими…
Но выстоят земные города,
Благодаря волшебным этим чувствам -
Любви, во-первых,
Во-вторых, стыда
И в-третьих, очищения искусством…
Канцлер был в теплом халате и ночном колпаке с кистью: как ни велика его сила воли, следовало лечь, отступить перед этим поганым насморком… Вот и шпион его держится поодаль, вздрагивает от каждого чиха, - это тот лысый лакей, которого мы считали слугой короля (и простаками были близорукими: во дворцах вообще все не так, как выглядит и кажется!).
- Итак, пенагонец - существо безобидное, говоришь… Но его связи… Да, так можешь ты ручаться, что куклы и в самом деле сожжены?
- Логика, мой повелитель, - отвечал лысый. - Девчонка и немой возились с ними у растопленной печки…
- Немой… Что ты знаешь о его логике? Хорошо, ступай, тебя и так слишком долго там нету. Логику предоставь мне - от тебя требуются только факты!
- Понял. Осмелюсь напомнить: дымоход вашего камина прочищали сегодня дважды… Вы довольны слышимостью?
- Проверю. Иди работай. А-а-апчхи!
Отпустив агента, Канцлер подошел к холодному камину, достал из-за решетки его слуховой рожок со шнуром, уползающим в дымоход. Услышать ему привелось концовку песни… Мог ли он вообразить, что пел ее тот, чей голос был незнаком никому, поскольку твердо считалось, что человек вовсе не имеет голоса?!
Тоска, когда позорно предан дух,
Когда бароном сделавшийся боров
Фигуркой Прометея давит мух
И смеет звать паяцами актеров!
Я сам из тех паяцев, господа!
Идите к нам: мы возрождаем чувства -
Любви, во-первых,
Во-вторых, стыда
И в-третьих, жажды вечного искусства…
( Стихи Георгия Полонского )
Слышимость была превосходная на сей раз, но… но тем хуже! Бледность Канцлера приобрела зеленоватый оттенок. Чихнув несколько раз кряду, он сбрасывает халат. Он должен быть там!
Итак, немой пел, а новые слушатели его - вошедшие минуту назад Крадус, Флора, Альбина и Оттилия - похоже, онемели: им все казалось, что тут дразнящий фокус какой-то…
- Ну здравствуйте, собеседники!- приветствовал их бывший немой. - Полно, поверьте, наконец, глазам своим и ушам - и давайте общаться! Перед вами - известный говорун, способный перебалабонить всех… Милая королева, ну как, рады вы за меня?
- Я в восторге, Патрик… - Флора часто-часто хлопала ресницами. - Это счастье…
- Альбина, утром вы изволили шутить насчет турнира красноречия, - продолжал Патрик. - Просите же папу назначить его!… Если только у нас есть еще недурные ораторы… похоже, что они попрятались или их упрятали всех… Вытаскивайте их, Ваше Величество, - и никто из них не переговорит немого Патрика - приглашаю вас в болельщики и судьи!
