Целый день играл он на дудочке, а жена обед варила. К вечеру оба они зашли в каса маре, кувшин с мёдом навестить, а то соскучились. Приходят — кувшин откупорен и в нём ни капли мёду! Пустой кувшин, или горшок, как хотите.
— Ага, — сказала жена, — всё ясно. Ты весь мёд слопал. То-то воду пьёшь целый день: глык-глык-глык. Признавайся, весь мёд сожрал?
— Что ты, что ты! — испугался Георге. — Ложек двадцать-тридцать, не больше. Ну, сорок от силы! В горшке ещё много мёду оставалось.
— Врёшь-врёшь! Весь мёд заглотил! А ну пошли в сарай, на весы.
Притащила она его в сарай, поставила на весы, стала гирями греметь.
Ну и чудо: весь крошка Георге вместе с ботинками и шляпой весил ровно столько, сколько полный горшок с мёдом!
— Вот это да! — сказала жена и села на мешок с фасолью. — А у тебя ничего не болит?
— Да вроде бы нет, — ответил Георге, хотя и ему стало страшновато.
— А ну открой рот!
Открыл Георге рот, а жена обоими глазами в горло ему смотрит: не наполнен ли он мёдом до самого верху? Вроде бы нет, мёду не видно, а горло красное, как всегда.
— Слушай, Георге, здесь доктор нужен.
— Какой ещё доктор? Я здоров как бык. Вот смотри! — Схватил он мешок с фасолью и на плечи взвалил. — Ну что? Нужен мне доктор?
Всю ночь ворочался крошка Георге, всё думал, думал, куда же девался мёд. Ну ладно, ложек сорок он сам съел, ну пятьдесят, но ведь не шестьдесят же! А где же остальной мёд? Наверно, кто-то залез в окно и доел остатки. А иначе как?..
Ворочался он, ворочался, потом зажёг лампу и пошёл в каса маре — следы вора искать. Ковёр с розами был на своём месте, на стене, и одежда в шкафу, и все подушки целы. Вроде бы и не было вора, а горшок пустой!
Наутро скрипнула калитка, и во двор зашёл сосед-пасечник Алеку.
— Не хотите ли у меня ещё мёду купить? — спросил он. — Майского!
— Есть у нас ещё мёд, — сказала жена. — Целый горшок.
Ей, конечно, неудобно было сказать, что Георге всё уже съел.
— Постой-ка, — сказал соседу крошка Георге. — Откуда у тебя майский мёд? Мы же у тебя весь мёд купили, едва на горшок хватило! Откуда мёд, а? А не ты ли, брат, лазил ко мне в окно?
Тут целый пчелиный рой залетел во двор и через окно — в каса маре!
Только теперь Георге вспомнил, что вчера пчёлы угощались из горшка.
— Знаешь что, — сказал он соседу, — давай-ка последим за пчелой, куда она полетит.
Вот они увязались за одной пчелой, и она привела их прямо к пасеке Алеку.
Открыли улей, а он полон мёда. Открыли ещё один — и этот полный.
— Сам удивляюсь, — сказал пасечник. — Как это они за один день наполнились?!
— Так это же мой мёд, Алеку. Пчёлы перетащили его обратно в ульи!
Алеку покраснел как рак и стал макушку чесать. Он-то знал, что пчёлы способны на это.
— А как ты докажешь, что это твой мёд? — спросил он.
— Горшком докажу, — сказал Георге. — Горшок-то пустой.
— Ладно, — сказал Алеку. — Тащи сюда горшок.
Притащил Георге горшок, и пасечник наполнил его мёдом наполовину.
— Пчёлы? — удивилась жена. — Пчёлы весь мёд украли? Никогда в жизни не поверю. Это ты сам его слопал.
И она отнесла горшок с мёдом в каса маре, окно гвоздями и досками заколотила, на дверь висячий замок повесила, а ключ за пазуху спрятала.
Сколько дней в году — столько штанов было у короля. Чёрные и синие, жёлтые, зелёные, фиолетовые, оранжевые и даже штаны в конопатинах… — всего 366. Ну что ж! Это ведь король Панталонии.
Бедняга королевский портной! Всю жизнь не снимал он очков с носа, шил королевские штаны. Казалось, он так и родился — с очками на носу.
Как-то раз посмотрел он на своего сына и удивился:
— Когда это ты успел так вырасти? Я и не заметил. Совсем я опанталонился. Выйду-ка на улицу, может, ещё что-нибудь интересное увижу.
Снял с носа очки и вышел во двор.
Была весна — пора птичьих свадеб. Дух захватывало от разноголосого пения птиц! Бедняга дворцовый портной радовался, что слышит певцов, а вот глаза совсем старые стали — ничего не видел.
— Слушай, — спросил он сына, — что это за птица сейчас пела?
— Воробей.
— А теперь кто поёт?
— Другой воробей.
Огорчился портной, пропала у него охота гулять. Сын-то, оказалось, ничего в птицах не понимал. Это ведь соловей пел и кукушка куковала!
— Знаешь ли ты, что мы живём в стране воробьёв? — сказал портной жене, вернувшись домой. — Тодикэ наш только воробьёв из птиц знает.
— Твоё дитя — иголка! С нею ты ложишься, с нею встаёшь. А Тодикэ растёт без отца, как сорняк какой-то!
Подумал портной и сказал:
— Тодикэ вредно жить в городе. Помнишь, ты сама говорила, что в деревне и луна совсем не такая. В деревенском небе она как королева, а у нас съёжилась на небесных задворках, бледная, будто её выставили на продажу. Давай пошлём Тодикэ в деревню. И надо это сделать поскорее. Отведу-ка я его завтра к леснику.
— Ты что? Хочешь единственного сына потерять? В лесу от волков прохода нет!
— Ладно, отведём тогда к пастуху. У него прямо во дворе овчарня.
У пастуха Тодикэ понравилось. Интересно было смотреть, как пастух овец доит. Одной рукой схватит за ногу, а другой за вымя тянет. Овца брыкается, а пастух тянет её к ведру — вжж! вжж! — вот и брызнуло молоко.
Аристид — так звали пастуха, — выгонял овец на заре и брал с собой Тодикэ. Очутившись в поле, Тодикэ резвился и кувыркался, ни дать ни взять — самый крупный ягнёнок в стаде.
Скоро он научился и кнутом стрелять.
Показывал ему пастух и птичьи гнёзда. Как-то в густых камышах они видели яйца дикой утки.
За одну неделю Тодикэ так привязался к пастуху, будто знал его всю жизнь. У пастуха борода росла от уха до уха, так что виден был только кончик носа. Нос восседал в бороде, как король на троне.
А вечерами Тодикэ приносил жене пастуха бо-ольшой букет полевых цветов. Ну и радовалась Георгина, когда мальчик с закрытыми глазами, только по запаху, называл каждый цветок по имени.
А в городе мать и отец о сыне беспокоились. И однажды Текла — мать Тодикэ — увидела страшный сон. Наутро отправилась она к сыну. А дома была только жена пастуха — Георгина.
— До — ик! — брый — ик! — день — ик! — сказала Георгина.
— Что с тобой? — спросила Текла.
— За — ик! — аюсь!
— Неужели волк напугал?
— Ага — ик!
И так, заикаясь, Георгина поведала свою историю:
— В прошлом году перед Рождеством приходит ко мне мать и говорит: «Пойдём, Георгина, поможешь мне. Отец хочет сегодня кабана заколоть».
А сына мне не с кем было оставить. Взяла я ребёнка из люльки, запеленала и пошла в родное село. Вечером, когда всё было сделано, собралась домой.
Отец хотел меня проводить, а я говорю:
— Меня мой сыночек проводит. — И пошла домой.
На полпути чувствую, будто кто-то в спину дышит. Обернулась: волк! А ведь ночь на дворе!
Кинулся на меня волк, слышу, как он зубами лязгает. Напугалась я так, что руки задрожали. И вдруг вижу: нет сыночка у меня на руках! Где? Где он? Волк проглотил? Тут уж не знаю, как получилось, но рука моя оказалась в пасти у волка, и я схватила его за язык. Держу не выпускаю. Я раньше слыхала: схватишь волка за язык — куда хочешь за тобой пойдёт.
Довела его до своего порога и давай в дверь ногой стучать.
Аристид выскочил, схватил лопату и так волка ударил — разом свалил. А меня трясёт:
— Где ребёнок?!
Ничего не слышу, не понимаю, стою будто неживая.
Побежал он по моему следу и нашёл ребёнка. Лежал мальчик в снегу, плакал, но был цел-невредим. Я тогда всю зиму болела. Только в Пасху вернулась ко мне речь.
Эта дурацкая история так напугала Теклу, что она тут же решила забрать Тодикэ обратно в город.
Вот вернулось стадо, а с ним и пастух и его ученик Тодикэ.
— Тодикэ, милый, пойдём скорей домой, в город!
— Нет, мама, мне и здесь хорошо.
— Так здесь же волки!
— Не беда. Мы, в случае чего, всех волков за язык схватим! Чтоб дурака не валяли.
Дома Текла набросилась на мужа:
— Твой сын — слуга пастуха! Он там надрывается от непосильной работы!
— Его не убудет. А пастух сделает из мальчишки человека. Сам-то я совсем опанталонился. Ты же звала его домой, а захотел он уйти?
— Не захотел, — вздохнула Текла.
Шло время. Однажды пастух, как всегда, пас своих овец. Вдруг видит: скачет по полю всадник. Прямо к нему.
— Завтра здесь проедет король, — говорит всадник, — он хочет посмотреть на свой народ.
— Пускай смотрит, — пастух отвечает. — Но вообще-то у меня уже есть помощник из столицы. Ещё один, что ли, едет?
— Эх ты, деревенщина неотёсанная. Когда увидишь короля — кланяйся и молчи.
— А как быть овцам?
