Глава десятая
Друзья порядочно поплутали по лесу, прежде чем наконец подошли к крепостной стене. Филин, как и договаривались, принёс верёвку. Правда, вначале, обретя свободу, он было собрался полетать в своё удовольствие. Но вскоре понял, что на нём лежит забота о снаряжении всего отряда.
Поскольку речь шла о карнавале, Лисонька не могла устоять перед искушением: она решила нарядиться настоящей принцессой. И Филину пришлось — ничего не поделаешь! — слетать к ней домой за реквизитом. Не успел он притащить Лисоньке тюлевое платье с воланами и бантиками, как возникла новая головоломка — во что обрядить Медведя. После долгого шушуканья Медведь согласился надеть Лисонькину горжетку и меховую шляпку, потому что ничего другого не оставалось. И пришлось Филину лететь обратно: на этот раз — копаться в шляпных коробках. А когда он вернулся, его сразу же отправили в Медвежью Глушь за летней шубой Медведя… Для Лисоньки, разумеется: ведь костюм принцессы был слишком лёгким по нынешней погоде.
И затем Филину нужно было самому переодеться. Натянув наконец парадный фрак, он едва не падал с ног от усталости и был похож скорее на мокрую ворону, чем на неукротимого покорителя неба. Только у Пекки, к счастью, не было забот с карнавальным костюмом: волчья шкура вполне годилась… пока от неё была польза, а если… то не всё ли равно, в какой одежде сидеть в тюрьме у Волка…
У Лесовика хлопот с переодеванием не было. Он решил предстать в своём обычном обличье. И для верности даже повесил на грудь табличку, на которой печатными буквами было нацарапано: ЛЕСОВИК. Так что, по крайней мере, у грамотных не возникнет никаких сомнений.
Наконец они двинулись через дремучий лес: это опять оказалось тяжёлым испытанием, особенно для Лисоньки. Новенькие кожаные сапожки покрылись грязью, ветки и кусты пачкали и рвали её тюлевую юбку, но Лисонька твёрдо решила на этот раз не жаловаться: ведь она принцесса — и этим всё было сказано.
Через некоторое время Пекка уже испытующе разглядывал крепостную стену, вздымавшуюся перед ними: хотя она сложена из шероховатых каменных глыб, без верёвки наверх не взобраться — слишком высоко. Филин неуклюже взлетел на стену — посмотреть, что происходит во дворе замка. Там всё было на удивление спокойно. До начала праздника оставалось ещё порядочно времени, и волкохраны развлекались, кто как мог: валяясь на брюхе, на боку или слоняясь по двору. Филин басовито ухнул разочек и спустился вниз. Пришло время действовать.
После недолгого совещания с Пеккой Филин кивнул и схватил моток верёвки. Поднявшись в воздух и мощно взмахивая крыльями, он потянул за собой конец верёвки. В один миг он привязал его к острому выступу в стене. Потом снова ухнул и описал в воздухе небольшой крут, подавая знак, что всё готово.
Пекка огляделся по сторонам. Ему вдруг стало необъяснимо грустно… Ещё одна попытка — а чем она кончится, неизвестно. Страх защекотал горло, но Пекка быстро и решительно сглотнул и прошептал:
— Не забудьте, о чём мы договаривались. Сейчас я начну взбираться на стену, а когда окажусь наверху, ступайте обратно в лес, прячьтесь и ждите начала карнавала. Потом смело проходите в ворота. Волкохраны ни за что вас не узнают! Сюда ведь пожалуют все жители Зелёновой Рощи!
Пекка ухватился за верёвку и изо всех сил начал подтягиваться. Вдруг послышалось шуршание, и верёвка змеёй свернулась на земле у его ног. Пекка сначала даже испугался. Он поднял глаза на Филина, собираясь сказать ему пару тёплых слов, но не успел: Филин и сам пришёл в такое смятение, что стремглав кинулся со стены следом за верёвкой и тут же поднял её обратно. На этот раз Филин повозился основательно. Когда он снова подлетел к Пекке, то заверил, что уж теперь всё закреплено надёжно. И Пекка опять полез на стену.
Но почему-то это не получалось так ловко, как бывало раньше. Пекке приходилось напрягать все силы, чтобы подтянуться хоть чуть-чуть. Он никак не мог понять, в чём дело, пока не сообразил — ему мешает тяжеленная волчья шкура! К счастью, в стене попадались выступы, куда удавалось поставить ногу. Однако на полпути Пекке всё-таки пришлось остановиться перевести дух. Он посмотрел вниз. И то, что там происходило, заставило его ещё крепче ухватиться за верёвку. Голова у него закружилась, в глазах потемнело: из-за угла крепостной стены к тем, кто остался внизу, приближался волкохран, лениво помахивая копьём, как удочкой. Пекка хотел закричать, но, к счастью, крик застрял у него в горле. Потому что волкохран уже всё равно завернул за угол и увидел их. Пекке ничего не оставалось, как замереть, надеясь на чудо. А что, если охранник случайно посмотрит наверх? Нет, нужно всё-таки пытаться как можно незаметнее забраться на верхнюю площадку.
Пекке повезло: волкохрана так заинтересовала стоявшая перед ним компания, что ему было недосуг глядеть в небесные выси. Что за странные существа, да ещё у самых стен замка! Волкохран почувствовал себя довольно неуютно и на всякий случай посильнее сжал копьё: он был один-одинёшенек, а этих так много, и один из них весьма солидных размеров. Волкохран разинул пасть и гаркнул так, что сам испугался:
— Что-что? Это почему тут сборище? Вы что, не знаете, что всяческие собрания запрещены? Так повелевает Lex Lupus, пятая статья, четвёртый параграф!
Медведь закрыл глаза: он чуть не рухнул от одного волчьего рыка… Но Лисонька, которая была ужасно сердита, потому что медвежья шуба оказалась жаркой и неудобной, откуда-то набралась храбрости. И зачастила, как десяток церковных колоколов:
— Ой, миленький волчок, серенький бочок, это же просто мы… Мы совсем не собирались… стоим себе, отдыхаем… — Лисонька захлопала длинными ресницами и очаровательно улыбнулась. — Ведь нам, вообще-то, приказали собраться… Ах-ах, мне даже боязно… карнавал… я раньше никогда не бывала…
Волкохран уставился на Лисоньку в немом изумлении: пожалуй, эта маленькая барышня болтает не совсем пустое. Действительно, что-то про карнавал говорили… но когда же он начинается? И волкохран выудил из кармана книжку приказов, «Вевятнавсать ноль-ноль. Вобро вожаловать!» Что бы это могло значить?
Он нервно затеребил уши. Таким числам его в школе не учили… нули, правда, были знакомы — по оценкам за контрольные работы… но начало напоминало что-то… из географии, что ли… И всё-таки… праздник начнётся не скоро — в этом волкохран был более или менее уверен, — потому что иначе все волки давно стояли бы в почётном карауле. И он, злобно покосившись на Лисоньку, отрезал:
— Ничего подобного! Никакого карнавала ещё и в помине нет. И проваливайте отсюда, нечего тут болтаться! Приходите, когда велено! — И волкохран повернулся, чтобы уйти, — довольный, что не произошло ничего серьёзного. Но, ступив пару шагов, остановился: был приказ не отпускать ни одного лазутчика! Наоборот: он должен всех схватить, арестовать, отвести на допрос и так далее… «Ой, нет!» — взмолился он про себя и завертел в лапах копьё, как зубную щётку.
А Лесовик, оправившись от первого испуга при виде волкохрана, незаметно достал из кармана фонарик. Щёлкнул выключателем, навёл луч на морду волкохрана и начал монотонно, будто во сне:
Даже чёрное белеет,
лишь его коснётся свет…
Волкохран до того всполошился, что прыгнул к Лесовику. Луч ускользнул в лесную чашу.
— Что тут происходит? — взвыл волк не своим голосом, указывая копьём на фонарик: а вдруг это какое-то новое секретное оружие? — А ты что там бормочешь? — рыкнул он на Лесовика.
Но тут на Лисоньку вновь снизошло вдохновение. Нежно улыбаясь, она принялась выводить лапками большие круги перед носом волкохрана, он заворожённым взглядом следовал за её движениями.
— Ой, волкохранчик, голубчик! Ты что, в самом деле не знаешь, кто это? Какая честь… рядом с ним… Какой скандал в культуре… Это ведь известнейшая личность, великий поэт — маэстро Лесовик! Он приглашён сегодня вечером читать свои произведения на празднике в Волчьем Замке… Маэстро здесь репетирует, чтобы немножко почувствовать контакт с публикой… Лесовик — гений нашей народной поэзии… Это было стихотворение из его последнего сборника «Грёзы Лесовика»!
Волк, конечно, ничегошеньки не понял и только таращился на Лисоньку как загипнотизированный. А Лесовик тем временем справился с кнопкой фонарика, вновь навёл луч на волка и дрожащим голосом, как будто впервые стоял на сцене перед сотней слушателей, продекламировал:
Даже чёрное белеет,
лишь его коснётся свет:
там, где луч волшебный реет,
темнотищи больше нет!
Лесовик, щёлкнув пальцами, замер, предчувствуя недоброе. Чутьё его не обмануло: морда волкохрана засветилась ярче фонарика, и он, весь просияв, кинулся к Лесовику.
