Ханну Мякеля - Бесстрашный Пекка

Все вы, наверное, читали книгу «Дядюшка Ау» или видели такой мультфильм. Может быть, вам попадалась книжка «Пяйве Пяйвевич Пяйвев» или вы видели кукольную пьесу с таким названием. А может быть, вы не читали и не видели ни того ни другого — тогда у вас всё лучшее впереди.

Но так или иначе, обе эти повести написал известный финский писатель Ханну Мякеля. Он вообще-то написал очень много книг, просто именно эти были переведены на русский язык и понравились русским ребятам.

Новая сказка Ханну Мякеля называется «Бесстрашный Пекка». Это удивительное произведение… На моей памяти это первая попытка рассказать юным читателям историю о борьбе с диктаторской командой, о противоборстве Зла и Добра.

Во главе этой команды стоит Великий Волк. Он труслив, жаден и абсолютно бессовестен. Но благодаря своей «волкохране» он запугал лесных зверей и буквально вьёт из них верёвки. Все жители Зелёновой Рощи скованы страхом.

Но вот волею судьбы и автора в центре событий оказывается мальчик Пекка. Ему тоже страшно. Ведь он ещё маленький. Но он не хочет смириться с тем, что лесные жители превращены в рабов, а Волк с волкохранами распродаёт лес, ручьи и озёра.

В этой книжке много непривычных событий. Непривычных сказочных поворотов и неожиданностей. Она написана в лёгкой, условной манере. Читатель неотрывно будет следить за судьбой мальчика Пекки, Лесовика, красавицы Лисоньки, Филина и Медведя — до самого победного конца.

А в конце выясняется, что дело не в абстрактной волшебной храбрости, а в той маленькой смелости, которая живёт внутри, в душе у каждого из нас, и надо только её разбудить.

Итак, в путь-дорогу. Открывайте книгу и начинайте читать. Только не читайте на уроке. Учитель отберёт книгу и будет читать сам.

17 августа 2001

Эдуард Успенский

P. S. Ребята!

Я совсем забыл, что эта книжка — переводная, настолько чист и ясен язык перевода. Правда, переводчику Элеоноре Иоффе иногда приходится что-то изобретать — ведь до сих пор в русском языке не было таких слов, как «волкохраны» или «медведеньги». Или «Зелёновая Роща». Эти новые слова придуманы для того, чтобы лучше и точнее пересказать по-русски то, что Ханну Мякеля написал по-фински.

На лесной опушке жил дом, а в доме жили люди: обыкновенная мама, необыкновенный папа и маленький мальчик, Пекка.

Мама была обыкновенная — она всегда из-за всего тревожилась; а папа необыкновенный — потому что тоже тревожился. И эта тревога передавалась дому. Ветреными тёмными ночами ему было тяжко: он скрипел и потрескивал, всё никак не мог заснуть; окна его поблёскивали тускло и недоверчиво. Дымовая труба вздыхала низко, печально, а ветер свистел и плакал в дымоходах, жалуясь на свою бродяжью судьбу. И тогда дом казался таким страшным, что даже летучие мыши не решались к нему приближаться.

Но Пекка ничего об этом не знал. Он привык к своим родителям и к дому и даже не слышал никаких вздохов. У него полно было других дел.

Вот и сейчас Пекка, усевшись поудобнее в кресле, читал, совсем не слушая, о чём разговаривают родители в другом конце комнаты. Над его головой синяла лампа — круглая, как луна. Осенний ветер стучал в окно. Время от времени по крыше внезапно начинал колотить ливень и так же впезапно умолкал.

Но Пекка и его не слушал — он переворачивал прочитанную страницу и грыз яблоко, которое ветер стряхнул с яблони во дворе. И поэтому знал, что наступила осень.

Вдруг на него напала зевота, а глаза поневоле начали закрываться. Мама тут же оторвалась от вязания и положила на стол уютно звякающие спицы: пора Пекке идти спать.

— Ну-ка, Пекка, ступай в кровать, — ласково сказала мама, поднимая Пекку под мышки с кресла. — Пришло время пожелать всем спокойной ночи. Спокойной ночи, милый Пекка.

Пекка зевнул и замотал головой, как вислоухая собака.

— Неспокойной ночи, неспокойной ночи! — буркнул он, набычившись.

Мама изумилась, отчего это Пекка так отвечает: ведь ему следовало, как обычно, вежливо сказать: «Спасибо, и тебе того же, мама!» Что это значит?

Она погладила сына по льняной голове и спросила самым-самым ласковым голосом:

— Почему ты желаешь неспокойной ночи?

Но Пекка был совсем не в том настроении, чтобы терпеть поглаживания.

— Откуда же знать, какая будет ночь, — проворчал он и оттолкнул мамину руку. — Я, по крайней мере, не знаю…

Тут мама изумилась ещё больше: что это, в самом деле, случилось с её маленьким Пеккой, — может, он простудился? Может, у него корь?

И мама озабоченно схватила Пеккину руку, проверяя, не жар ли у него.

Пекка взглянул на неё с укоризной, но его вдрут одолела ужасная усталость, и он ничего не сказал. Он скинул одежду, натянул свою полосатую пижамку так быстро, что мама даже удивилась, и нырнул в постель. Прохладные простыни согрелись, когда Пекка попинал их немножко ногами, и вскоре он повернулся на бок и сказал:

— Я засну сразу, как ты уйдёшь, честное слово.

— Хорошо, — по-прежнему недоумевая, согласилась мама и уселась на край кровати.

— Сразу же, как ты уйдёшь! — упрямо повторил Пекка.

— Хорошо, — покорно ответила мама: ей ничего не оставалось, как выйти и закрыть за собой дверь. — Приятных снов! — крикнула она уже из коридора.

Пекка прислушался к маминым удаляющимся шагам; для верности он ещё сосчитал до десяти. И когда удостоверился, что мама действительно ушла и из коридора не доносится больше ни шороха, почувствовал себя гораздо бодрее. Но Пекка дал слово, и его надо было держать. Сказав себе: «Сейчас я буду спать!» — он закрыл глаза и захрапел, как папа. Потом открыл глаза и сладко зевнул:

— Охо-хо! Ну вот я и поспал — а теперь могу снова читать! — И сел в кровати, но вдруг вспомнил, что его книга осталась в гостиной.

Он встал и принялся обдумывать разные способы достать книгу, но ни один из них не мог перенести книгу к нему в комнату: она была слишком увесистая, чтобы можно было передвинуть её усилием воли. Ничего не поделаешь — надо идти самому; папа с мамой не заметят, если он тихонько прокрадётся вниз. Пекка осторожно взялся за дверную ручку, приоткрыл дверь и на цыпочках двинулся по коридору. Но через несколько шагов ему пришлось остановиться: коридор был совсем не такой, как прежде! Вернее, это уже был никакой не коридор: Пекка стоял посреди тёмного двора и не мог сообразить, как он тут очутился. Что-то стукнуло, и, оглянувшись, он увидел, что дверь дома захлопнуло ветром. Пекка здорово испугался. Он изо всех сил припустил к двери, но никак не мог добежать, потому что дверь тоже не стояла на месте: она отдалялась — сначала медленно, а потом всё быстрее.

И это ещё не всё. Сам дом тоже куда-то поехал — заскользил по лужайке, пока не оказался на опушке леса. Тут он вытянулся, на мгновение приостановился и начал подниматься в воздух. Ещё разок хитро взглянув на Пекку кошачьими глазами, дом исчез где-то в темноте над лесом. Остался только пустынный двор!

— Помогите! — крикнул Пекка изо всех сил. — Спасите!

Но никто не ответил.

— Ничего страшного, — стал уговаривать себя Пекка, для убедительности кивая головой. — Терпение! Это просто сон. Скоро я проснусь в своей кровати и посмеюсь над всей этой ерундой.

Но ветер застонал, завыл, и Пекка в страхе кинулся бежать к беседке, которая обычно горбилась за маленьким яблоневым садом. Там можно было по крайней мере укрыться от ветра и обдумать, как быть. Однако на том месте, где раньше стояла беседка, теперь валялись только несколько сгнивших досок и трёхногий детский стульчик. Яблоня стряхнула дождевые капли Пекке за шиворот.

«Теперь-то уж я точно должен проснуться», — подумал он, но ничего не изменилось: он оставался всё там же и вдобавок дрожал от холода.

«Надо ущипнуть себя», — подумал Пекка и так сильно ущипнул себя за руку, даже слёзы выступили. Но, кроме слёз, иного результата не было — он по-прежнему стоял во дворе, стоял и мёрз; капли падали ему на макушку и за воротник.

«Здесь нельзя оставаться, но и бояться тоже нельзя — ни в коем случае! — внушал себе Пекка. — Побегу-ка я лучше к Мысиковым, — вдруг сообразил он, — там по крайней мере тепло. От них можно позвонить… попросить помощи…»

Кругом шумел мрачный лес, было темно; лунный свет, иногда мелькавший в просветах растрёпанных облаков, лишь на мгновение освещал тропинку. Пекке стало очень страшно. Но он решительно двинулся по направлению к соседскому дому, который находился поблизости — сразу за перелеском. Пеккины зубы выбивали дробь; он помчался что было сил и на бегу запел, вернее, заголосил первое, что пришло в голову, чтобы все хищные звери и разные лесные существа наверняка услышали, что он приближается, и в страхе разбежались: