ную, распутную. Осрамила на весь град, опозорила!»
А время катилось да катилось вслед за солныш-
ком. И мелькали дни да недели безжалостно. Только
зло-лихо не торопится. «Лихо, оно споро — не пропа-
дет скоро!» Это пословье русское старым-старо — ро-
весник гнету ханскому, живет от времени засилья ба-
сурманского. Лихо спорое и живучее, да оно и при-
липчивое.
Привыкли к тому лиху ордынскому и князья, и
бояре именитые. Переняли обычаи басурманские, на-
учились ползком подползать к ногам хана ордынско-
го, и угодничать, и подличать. Мздоимство и лесть
переняли. Ханов задабривали, а друг на друга, брат
на брата подкопы копали, наветы придумывали. На-
учились в ругательствах свою честную мать поминать
словами оскорбительными, непристойными, а своих
дочерей под замком держать, добрым людям не ка-
зать.
Задыхался народ низовской земли между двух
тяжких стен: промеж боярином и ханом. Но и зады-
хаясь, противился и копил в сердце ненависть. Вот и
Семка-смерд и во славе своей не мог забыть, что ку-
лига его у боярина, а жена у басурмана. В ту пору
низовской землей князья Иван да Данило поначалу
правили, братья Борисовичи, прислужники татарские
да булгарские. Только недолго покняжили. Поднялся
на них народ нижегородский: и бедный, и знатный,
и голытьба да вольница к тому подстала. И бежали
братья Борисовичи, князья бесталанные, как два пса,
к своим хозяевам. Семен Позолота со товарищами в
том правом деле первыми были.
Княжескую стражу разогнали и князей бежать
поторопили. Но как узнали, что к Нижню Новгороду
войско великого князя для порядка приступило, та-
ково рассудили: «Хоть и послужили мы народу, из-
бавляя от ханских прихвостней, но слава о нас раз-
бойничья. Для таких молодцов у любого князя награ-
да одинакова: два столба с перекладиной!» И к Вол-
ге родной откатились. И вовремя. По жалобам бояр
воевода князя московского указал изловить всех мо-
лодцов из вольницы, тех самых, что помогли ему
землю низовскую от ханской нечисти освободить. И
довелось Сарынь Позолоте с удальцами в узольских
лесах хорониться и пореже на Волгу выплывать.
Вот так-то и обернулось одно лето для Семена По-
золоты годиной несчастливой, безрадостной. А самое
горшее да обидное было для атамана отступничество
зазнобы Оленки, дочки воеводиной. Только потом уз-
налось, что не отступилась она от своего сокола, а не-
волей пошла в обитель Зачатьевскую. Распорядился
воевода Тупой Бердыш упрятать в монастырь свою
дочку своевольную, чтобы не терпеть ему насмешек
от знати боярской да княжеской. А среди простых
людей молва о том была, что не бывать бы Оленке в
заточении, кабы не охотились в ту пору за ее милым
княжьи люди со стражею. А что с атаманом сталось,
куда запропал, о том никто не знал. И голодала
смердь да голь приволжская, доброго атамана невесть
откуда поджидая.
Не устает краса Волга каждой весной свои воды
далеко по сторонам разгонять, как хозяйка небереж-
ливая, добро расточать по лугам и прибрежным ле-
сам, кустарникам. Дубье да осокорье на крутоярах
безжалостной струей подмывает и с кореньями на
стрежень швыряет — плыви, куда судьба вынесет!
Зато как схлынут вешние воды да обогреются берега
солнышком, попрет из земли зелень буйная, расцве-
тут и луга, и ракитники красой весенней, радостной.
С грустью тихой, неулыбчивой глядит на весну
сквозь оконце зарешеченное Оленка, дочка воеводи-
на. Была Оленкой, а будет Секлетеей, Хавроньей либо
Евфимией во иночестве. Семь мятежных беспамятных
лет как в радостном сне прожито. В беспокойном,
тревожном, но радостном. И милого любила, и ми-
лому в смелых ратных делах помогала, как рука пра-
вая надежно служила. Не один боярин поплатился
головой и мошной за обиды, что учинил Семке-смер-
ду, Сарынь Позолоте по прозвищу. Так ее любимого
сокола за смекалку да отвагу дружки-ватажники про-
звали. Знают, души разбойные, пока с ними храбрый
Сарынь Позолота — удача и везенье во всяких опас-
ных делах.
За монастырской решеткой девка-краса, пловчиха
смелая. А давно ли, кажись, с Волгой споря, с вол-
ной играючи, баскака Хабибулу, как быка дикого,
ко гибели подводила? Злодею-боярину последний блин
испекла, богатея-ротозея с баржой ко берегу подма-
нила, помогла своему дружку мошну с серебром из-
под сиденья боярина отнять? Семь лет жизни озор-
ной, разбойной, радостной. Удержать ли решетке ке-
лейной Оленку, затворницу невольную! Только знать
бы, ведать, что сталось с ее смелым соколом! А сны
все такие небывалые. Часто снится ей Семен серым
ястребом с перебитым крылом, с очами желтыми, яро-
стными. Ох, не к доброму такие сны! А в окно кельи
буен ветер с Волги врывается, несет запахи весенние,
что сердце волнуют и кровь горячат и о спасении
души забыть приказывают.
Стремится вверх по Волге челн просмоленный, со
встречной волной разговор ведет, к левому лесному
берегу жмется, торопится, на воде быстрый след ос-
тавляя. Молчат, на весла наваливаясь, гребцы угрю-
мые, и злая печаль на их лицах при закатном сол-
нышке еще злее кажется. Давно плывут. И кто бы ни
встретился им из простых людей, по воде плывущий
или по берегу идущий, ко всем одно слово нетерпели-
вое:
— Не слыхано ли про инока Макария, целителя
из Печерской обители?
Так плыли шестеро молодцов до утра и, ничего не
дознавшись, свернули в устье родной реки, что с Вол-
гой сливалась. Тут им оборванный смерд на глаза
попался, что в липняке по берегу лыки на лапти драл
и лубки для мочала в бочажинах замачивал. В сер-
мяжине на голо плечо, в худых портах, не унимаясь,
от овода мужик отмахивался. Не сразу дошло до его
разума, о чем молодцы спрашивают. Да и комар жуж-
жал, тучей кружась, покоя не давал.
— Монахов с иноком Макарием? Не слыхано. Вот
по весне, по большой воде, проплыли вверх по Узоле
на двух челнах, только, кажись, не монахи, а люди
вольные. Да вы, молодцы, во Аксенову зимницу на-
ведайтесь. Место приютное, для вольных людей на-
дежное!
Как не знать молодцам зимницы Аксеновой! Са-
мим не раз доводилось в ней, среди леса, отсиживать-
ся, от воевод хорониться. Притаились в приузольских
лесах деревушки никому не ведомые, упрятались в
глухомань далекую от засилья боярского, ярма басур-
манского. На смердах одежка убогая, сами круглый
год полуголодные, а с вольной братией при случае
последним поделятся. В просторной да приземистой
зимнице старец Аксен испокон века живет, и кто ле-
тами старше: жилье или хозяин — о том мало кто
помнит. В молодости с вольницей по Волге и по суху
ходил, ненавистных бояр и басурман при случае как
мух давил. И летела о нем слава грозная как о раз-
бойнике безжалостном. К самой старости Аксен бого-
вым слугой поприкинулся, в глухомани, притаясь,
век доживал. А зимней порой, студеной да неудачли-
вой, лихих молодцов у себя укрывал. И слыл среди
смердов приузольских старцем божьим, праведным.
Из дальнего залесного поселеньица прибежит тропа-
ми неприметными девчоночка, к зимнице подкрадет-
ся тихонечко, поставит на оконце бурачок да узелок
со снедью, постучится пальчиком:
— Дедушка Аксен! Дома ли? Вот матушка тебе
милостынку прислала. По дедушке година, по бабуш-
ке сорочина!
И хлебушка, и горошку, и кваску добрые люди
