подадут, не забудут. Ну а рыбки да медку сам добы-
вай, пока сила насовсем не покинула. На то оно и
приузолье дикое да привольное. Вот так и живет ста-
рец Аксен, не грехи своей молодости замаливает, не
душу спасает, а удалых молодцов от грозы-невзгоды
укрывает.
Под теплой ночью спят леса приузольские. Сквозь
леса речка Узола бойко так пробивается, как на свадь-
бу, спешит на встречу с Волгой у Соленых грязей.
Под крутым берегом плеса костер горит. Просмолен-
ный челн у берега, а вокруг костра шестеро ватажни-
ков. Седьмой поодаль, у береговой стены, на войлоке
недвижим лежит, ковром дорогим укрыт. Недвижим,
но видно, как его злая хвороба трясет.
Огонь в ночи, как зелье приворотное, приворажи-
вает, издали к себе манит. А тем, кто рядом, тихое
раздумье кладет на сердце. Сытого ко сну торопит,
голодному ночи прибавляет.
Не спится, не дремлется шестерым у костра. По
весне встретились им у Соленых грязей два челна с
черноризниками. Подумалось, не монашья ли братия
из Федоровской обители. Монахи-федоровцы на всю
Волгу прославились угодничеством перед князьями да
боярами. Не один раз попадались они с дарами, для
хана припасенными, в руки атамана Позолоты со то-
варищами. «Подлизы басурманские, одной рукой кре-
стятся, другой ордынца задабривают. Люди божьи, а
служат аллаху да хану-басурману!» Такая о них сла-
ва была.
Вот и стакнулись молодцы узнать, что за монахи
плывут, кому какое добро везут.
Да и узнали на свою голову. Позолота сам седь-
мой, а монахов четырнадцать. Да не в числе беда со-
крыта была. Схватился на мечах с атаманом монах,
что на кормовом весле стоял, как ворон черный во-
лосом. Недолго побились, но повисла вдруг у атамана
рука левая, а из плеча — кровь ручьем. С большим
трудом отцепились ватажники от тех черноризников.
И вот уж кою неделю свой челн из конца в конец по
Волге гоняют, разыскивая инока Макария, что своим
целительством Печерскую обитель прославил. Как на-
зло к раненому атаману еще и лихоманка пристала.
И плошал на глазах Сарынь Позолота. Все свою Олен-
ку проститься зовет. И своих удальцов не узнает. А
чем только не лечили! И по знахарям и по колдунам
возили. И в обитель Печерскую заглядывали, да без
толку, только страху на монахов нагнали. И тает све-
чой атаман лихой, на всю Волгу молвой прославлен-
ный.
Была бы тишина сонная на речке Узоле, кабы
струя ее под берегом сама с собой не разговаривала
да замолчал бы озорной соловушка. Вот совсем рядом
в темени чуть слышный шорох послышался. И как
пружиной подкинуло шестерых удальцов, и за мечи
схватились они при страшном окрике:
— Не вешай головы! Сар-р-рынь!
Сам Позолота, откинув ковер, приподнялся на вой-
локе и, опираясь на здоровую руку, в темноту глядел.
Вот на свет костра леший старый шагнул. Глаза, как
у филина, широко поставлены. На худых костистых
плечах бурый кафтан, рубаха чуть не до колен, пояс-
ком подтянута, из-под рубахи порты вокороть, по ко-
лено от росы мокрые. На голове, на ногах — ничего.
Глазастый, лобастый, а волосом — белее снега бело-
го.
— Ох, полоумные, оторви ваши головы! Знатное
же местечко для ночного привала выбрали! Ваш кос-
тер с крутояра до самой Волги просвечивает! Али ду-
ракам неведомо, что после печерского праздника, где
вы огоньком божьему храму погрозили, княжья стра-
жа по всей округе рыщет, увечного атамана Позолоту
разыскивая?
Не вдруг узнали молодцы старого Аксена. А бы-
валый атаман-разбойник не на шутку расходился:
— Развели огонь и спят сидя: вот, мол, глядите,
люди воеводины, берите, хватайте нас, как курей с
наседала, рубите пустые головы! Туши костер! Неси
атамана в челн! Плывите вверх до старицы Аксено-
вой!
Подождал, пока ватажники погрузились и отча-
лили, и потрусил впереди челна берегом, как птаха-
поночуга неприметная. Только босые ноги мелькали
да седая голова маячила в утреннем сумраке.
Веками было безымянным одно глухое урочище в
низовьях речки Узолы. Не имело ни имени, ни про-
звища. Но вот поселился тут, скрываясь от грехов
мятежной молодости, старый человек и Аксеном на-
звался. Зажил тихо, незаметно и другим таким же
буйным горемыкам в своем жилье-пристанище не от-
казывал. И вот стало тут все прозываться именем Ак-
сеновым. Зимница — Аксенова, закутка — Аксено-
ва, и озеро-старица, и сосновый бор, и куща ясене-
вая — все прозвано не смерда именем, хлебороба
мирного, бесталанного, а именем волгаря удалого,
разбойного. Народная память проста да правдива:
знает, кого при себе удержать.
На рассвете Семеновы молодцы свой челн в Аксе-
нову старицу завели, в конец проплыли и у знакомой
зимницы причалили. Причалили и дивятся диву див-
ному. На берегу, под вязами, два больших челна вверх
дном опрокинуты. В обрывистом берегу старицы зем-
лянки выкопаны, двери черной одежкой от комаров
занавешены. И рыжий монах в челне вдали по озеру
плавает, снасти выбирает. И сверкает в сетях серебро
живое, холодное. Вот и старец Аксен из закутки встре-
чать спешит, а с ним опять же монах. Монах, а с ме-
чом у пояса. Тут молодцы атамана на ковре из чел-
на подняли и под вязы на мураву вынесли.
Склонился целитель Макарий над увечным ата-
маном и на его висок руку свою бережно положил.
Живой стрункой билась неприметная жилка, билась,
вздрагивая, словно сказать хотела: «Пока жив — жив
пока! Пока жив — жив пока!» Стучит и бьется жил-
ка жизни под пальцами инока, бойко, но тревожно,
будто на помощь зовет. Ухватили молодцы ковер за
углы и вслед за целителем в зимницу атамана по-
несли.
Атаману Позолоте в то утро снились Волга и Оле-
на. По играющей реке плывет посудина, дополна до-
бром нагружена, на низы плывет, в орду татарскую.
Это бояре низовской земли ханам дары отправляют.
Плывет баржа, сосновым опалубком под солнышком
сверкает, смолеными боками похваляется. Не торо-
пясь плывет. А он, Позолота, берегом на перехват
спешит. Но по колено вязнут ноги в сыпучем речном
песке, и отстали где-то его шестеро верных удальцов-
товарищей. А голодные смерды кричат издали: «Хле-
ба нам, Позолота, хлебушка!» И сердится атаман и
плакать готов, кляня свое бессилие. А ноги по песку
сыпучему никак не идут. Вдруг откуда-то краса
Олена взялась. Подобрала подол одежины и навстре-
чу посудине водой пошла. Ухватила баржу за просмо-
ленный канат и, как щепочку, к берегу приволокла.
И никого-то на той посудине: ни боярина, ни баска-
ка, а хлебушка-жита голодным людям — полным-
полно! И так атаману стало легко да радостно, что
руками взмахнул, как крыльями, и из песка сыпуче-
го вырвался, — и проснулся.
Ни Волги, ни Олены, ни баржи просмоленной, ни
смердов голодных. Полумрак кругом. В крохотное
оконце сквозь ветхую занавесь свет пробивается. Жад-
ный комар одиноко гудит. А в ногах — черный-
монах стоит. Черные и одежда, и борода, но
не скрыть им силы и худобы. Вот он к изголовью
шагнул, коснулся рукой атамановой головы. Бьется
под пальцами целителя живая жилка, слабо, но ров-
но, надежно: «Жив буду — буду жив, жив буду —
буду жив!» Хворобый атаман тоже чувствует, слышит
это биение, а инок целитель и слышит и знает: будет
жить!
С больного плеча повязку бережно снял и к ране
