— Ты слышал?
— Что? Где?
— Да там, в траве! — Биба повернулся к окопу и крикнул: — Внимание! Подготовить оружие!
Биба был на седьмом небе от счастья. Конечно, Кузя — это Кузя, и он все знает, но вот сейчас оказалось, что и Биба — не такой уж дурак!
И Кузя понял это. Раз не отменил его команду, то понял.
Чтобы укрепить свое превосходство, Биба повторил:
— Ты слышишь? Это ж так здорово слышно. И без бинокля…
В душе Биба, конечно, завидовал Кузе: у Кузи есть бинокль, а у него нет…
— Не слышу, а что там слышно? — опуская бинокль, еще раз спросил Кузя.
— Да ты не смотри в бинокль! — посоветовал Биба. — Бинокль слишком далеко видит. Ты слушай! Они шуршат хвостами и даже усами по траве! Я слышу!
Без бинокля и Кузя услышал. Шелест травы за маленьким бугорком, что звался Большой горой, шелест, как при ветре, хотя никакого ветра не было. И еще — тихий, усиливающийся шум многих голосов, похожих и на писканье, и на свинячье хрюканье, и на многотысячное дыхание.
— Они! — сказал Кузя.
— Свисти! — сказал Биба. — Громче свисти, чтобы дедушка услышал!
Кузя сунул два пальца в рот. И Биба сунул два пальца в рот. Свистнули оба. И эхо разнесло этот свист вперед и назад, влево и вправо, по всему Пионерскому царству и по всем владениям подшефного колхоза.
И тут уже трудно было понять, кто лучше свистнул. Кузя, как всегда, свистнул хорошо. Но и Биба на этот раз свистнул так, что сам вздрогнул от своего свиста. Значит, когда надо, и у неумелого получается.
Мостик через плотину. Чего не поняли дядя Софа и Кошечкин. Почему Лесному царю пришлось успокаивать бойцов Четвертого Особого отряда.
Сигнал, кажется, услышали все.
Но первым примчался к Лесному царю и Вас-Симу дядя Софа. Как всегда, запыхавшийся, красный от возбуждения, он попросил:
— Разрешите выступить на помощь Первому разведывательному отряду Кузи и Бибы? Мы — готовы в бой!
— Мы готовы в бой с армией любой. Это из хорошей старой песни, но… Сейчас ни в коем случае! — начальственным тоном Главнокомандующего сказал Лесной царь. — Вы что?
— А я что? Никак нет! — стушевался дядя Софа. — Я просто думал…
— Занимать оборону там, где занимаете! — приказал Вас-Сим. — И следить только за мостиком через плотину! Поняли?
Маленькая, узенькая перемычка между рекой и искусственным прудом проходила по плотине. Ничего особенного в ней не было. Дорожка, посыпанная песком, а по краям — перила. Мостик и мостик!
— А что этот мостик важен стратегически? — доверительно, как бы все понимая, спросил дядя Софа.
— Сейчас все внимание именно на этот мостик, — пояснил Лесной царь. — Он важнее важного…
Дядя Софа убежал со словами «Разрешите выполнять»? и «Кому печь пирожки, тому и отвечать», а на смену ему уже прибежал сторож Кошечкин — командир Третьего отряда второго отражения:
— Мне так мыслится, что нам к октябрятам в самый раз подаваться!
— Дорогой! — уже совсем не начальственным тоном сказал Лесной царь и нежно обнял Кошечкина. — Скажите-ка лучше, что у вас впереди?
— Как — что? Река! — доложил Кошечкин.
— Хорошо. А правее?
— Плотина и пруд.
— А на плотине?
Кошечкин смутился:
— Никак не могу знать!
— А на плотине у вас, дорогой, — пояснил Лесной царь, — мостик. С перилами. Небольшой мостик, но очень важный мостик. Ваша задача вместе со Вторым отрядом первого отражения — река, пруд, плотина и этот мостик. Понятно?
— Так точно! — сказал Кошечкин. — Значит, уходить не надо? Понятно. Мне и председатель колхозный — комиссар так сказал, но я подумал: а вдруг?
Он ушел.
Но тут прибежала Олимпиада:
— Слышали?
— Слышали.
— Это ведь мои? Да? Они?
— Они.
— Так, может, мне к ним? — обратилась она прямо к Лесному царю, который был ее помощником по штабу тылового обеспечения. — В конце концов они — мой отряд!
— Олишка! — не сдержался Вас-Сим.
— Не надо! Пока не надо, милая моя царица Книжного царства! — попросил Лесной царь.
— Есть! — отрапортовала Олимпиада. — Что поделаешь, раз не надо!
Она тоже ушла.
— А это еще что? — спросил Вас-Сим, услышав где-то рядом по соседству дикий топот, ржанье, писканье и вообще страшный зверино-птичий шум.
— Это мои, я сейчас, — пообещал Лесной царь и бросился через кусты в сторону Четвертого особого отряда.
Вскоре шум стих. Главнокомандующий с несколько виноватым видом вернулся на наблюдательный пункт:
— Эх, елки-палки! Никак всего не предвидишь!
— А что, товарищ Лес-Вод? — спросил Вас-Сим.
— Они тоже, конечно, услышали сигнал, но шум не поэтому. Зайчишка там прибежал, мой старый знакомый Русак, и говорит, что ежи в соломе спят, как ни в чем не бывало. Всем Особым взводом! И сигнала не слышали! Ну, Русак их, конечно, разбудил! Вот мои лесные и возмущаются. Успокоил их. Что делать…
И опять вокруг наступила тишина. После сигнала разведчиков все замерло. Отряд их, который отлично просматривался с наблюдательного пункта, замер. Ни выстрелов, ни единого движения в окопах.
— Что бы это могло значить?
Вас-Сима вовсю жрали комары. Он только успевал отмахиваться, а то откровенно бил себя по лбу, ушам и щекам, забрасывал руки назад к шее или, наоборот, сгибался в три погибели к ногам: комары и сквозь носки кусали.
Лесной царь несколько раз подозрительно посмотрел на своего комиссара, но Вас-Сим делал вид, что ничего не происходит. Ему было завидно глядеть на Главнокомандующего. То ли борода спасала Лесного царя, то ли привычка, но комары его почему-то не кусали. А может, они знали его? Ну, раз он — Лесной и Водяной, то комары ему как бы подчинены и вот считаются с начальством, не трогают.
Тихо. Если б не комары, совсем тихо.
Вдруг откуда-то сверху робко, писклявым голосом прозвучало:
— Разрешите доложить?
Лесной царь и Вас-Сим подняли головы.
На ветке березы сидела крошечная серенькая синичка и в беспокойстве хлопала крыльями:
— Я… Понимаете ли, я…
— Докладывайте! — разрешил Лесной царь.
— Я по поручению командира Четвертого Особого лесного отряда вела индивидуальную разведку. Я только оттуда. Они уже идут! По траве, под травой идут. Их — тысячи.
Хитрый план, родившийся сразу у всех. Олимпиада нарушает воинский устав.
Сначала мыши шли плотным клином прямо на отряд Кузи и Бибы, но потом вдруг разделились на две вытянутые, бесконечно длинные колонны. Одна двинулась влево от маленького бугорка, что зовется Большой горой, и направилась в сторону плотины. Вторая — перестроившись, как в мультфильме, продолжала идти прямо на них.
— Пора? Начнем? Пора? — зашептали окопы.
— Начнем? — спросил Биба.
Кузя обдумывал ситуацию, воевал с комарами и без конца повторял:
— Подождите! Не надо спешить! Подождите!
— Я, кажется, догадываюсь, что ты задумал, — сказал Биба.
— Что?
Честно говоря, он и сам не знал «что», но чувствовал одно: торопиться не надо.
В голове у Бибы тоже крутился какой-то замысел, но Биба никак не мог зацепиться за него, и вот…
— Если мы погоним их сейчас, они уйдут. И тогда у нас не будет никакой победы, а у них — никакого поражения. Верно? А ты хочешь пропустить их на нашу территорию, да так, чтобы они не заметили нас. Верно? Тогда на них ударят с фронта все наши, кто позади нас, а мы ударим с тыла. Верно?
Кузя чуть не обнял Бибу.
— Ты умница! — прошептал он. — Именно так я все и задумал, но только сказать никак не мог. Именно так мы и должны поступить. Молодец! А… Слушай, комары тебя кусают?
— Нет, — мужественно сказал Биба, хотя комары кусали, да еще как.
А мышиные колонны, шурша хвостами и усами, валили прямо на них.
— Всем в окопы! Замереть! — передал по цепочке Кузя. — И чтоб ни звука!
Отряд замер.
Серая мышиная масса, строго ровняя ряды и колонны, поднималась из низины все выше и выше и двигалась чуть левее окопов Первого разведывательного отряда.
«Хорошо», — про себя подумал Кузя.
«Хорошо, что они не полезли сюда», — про себя подумал Биба.
Кузя не согласовывал своих действий с командирами Второго отряда первого отражения и Третьего отряда второго отражения — дядей Софой и сторожем Кошечкиным, хотя, может быть, и надо было согласовать их. Военная наука — точная наука, и в ней должно быть все предусмотрено!
Но, видно, и в военной науке случаются чудеса.
Когда огромный мышиный отряд обошел искусственный пруд и двинулся вдоль реки, сторож Кошечкин дал по цепочке команду:
— Не стрелять! И тихо! И чтоб все до единого прошли беспрепятственно.
Вот серый отряд миновал берег реки и двинулся к плотине, дядя Софа прошептал, да так, что сам испугался своего голоса: