Вулкан тотчас заковылял к шкафчику с лекарствами и, вынув оттуда пластырь вместе с какими-то мазями, собственноручно приложил их к обожженным местам на моем теле. Через несколько минут мои раны зажили и я почувствовал себя прекрасно. В то же время гостеприимный хозяин предложил мне угощение: бутылку нектара и редчайшие вина, какие пьют только боги и богини. Едва я немного пришел в себя, как Вулкан представил меня своей супруге Венере и приказал ей создать мне все удобства, каких требовало мое состояние. Красота комнаты, куда она меня привела, мягкость софы, на которую она меня усадила, божественное очарование всего ее существа, нежность доброго сердца были решительно выше всяких похвал, и при одной мысли о них у меня голова шла кругом.
Вулкан дал мне точное описание горы Этны. Он сказал, что она представляет собою не что иное, как груду пепла, выброшенную из его печи, что он часто бывает вынужден наказывать своих подчиненных и тогда в припадке гнева швыряет в них раскаленные угли, которые они с большим мастерством отбивают наверх, во внешний мир, вместо того чтобы вынести их своими руками.
– Наши разногласия, – продолжал он, – длятся иногда долгие месяцы, а явление, которое они вызывают во внешнем мире, как мне стало известно, смертные люди назвали извержением. Гора Везувий точно так же является моей мастерской, и туда ведет только одна дорога протяженностью в триста пятьдесят миль, которая проходит под морем. Подобные разногласия и там так же порождают извержения.
Я задержался в преисподней на несколько дней и не уставал наблюдать картины чудесной жизни Вулкана и его подчиненных.
Несмотря на невыносимую жару, которая господствовала внизу, я начал постепенно чувствовать себя здесь как дома, тем более что Вулкан обращался со мной хорошо и угощал меня, чем только можно было пожелать. Но как раз оказываемое мне особое внимание породило врагов и завистников, которые своей лживой клеветой очернили меня перед Вулканом, что, к большому моему сожалению, выглядело весьма правдоподобно.
Не выказав своего недовольства и не дав мне оправдаться, взял он утром меня на руки, принес в комнату, где я раньше никогда не бывал, поставил, как мне показалось, у одного глубокого колодца и сказал:
– Неблагодарный смертный, возвращайся в мир, из которого ты пришел!
С этими словами бросил он меня в колодец, в бездну.
Я падал и падал со все увеличивающейся скоростью, пока страх не сковал мою душу и мое сознание.
Но вдруг я вышел из оцепенения, так как оказался посреди огромного моря, которое было освещено лучами солнца.
Еще с ранней юности я много плавал и был опытным, тренированным пловцом. Поэтому я и здесь почувствовал вскоре себя как дома, и, в сравнении с тем ужасным положением, в каком я только что находился, мое настоящее мне показалось раем. Я огляделся, но ничего не увидел, кроме воды. Окружающая меня среда резко отличалась от неприятной атмосферы кратера господина Вулкана. Вдруг я заметил что-то на горизонте, что выглядело как удивительно большая скала, и со всей скоростью поплыл к ней. Оказалось, что это был плавающий айсберг. Я смог до него добраться и после долгих поисков нашел-таки место, где мне удалось вскарабкаться на его вершину.
Однако, к моему великому отчаянию, даже оттуда я не увидел землю. Наконец, уже перед наступлением темноты, я увидел корабль, который проплывал мимо. Вскоре я был достаточно близко к нему и закричал изо всех сил, чтобы привлечь к себе внимание. Мне ответили по-голландски. Я спрыгнул в море, подплыл к судну и был поднят на борт. Моим первым вопросом было:
– Где мы находимся?
И я услыхал в ответ:
– В Тихом океане.
И тогда все прояснилось. Теперь не могло быть сомнения, что из кратера Этны я провалился через центр Земли в Тихий океан – путь, во всяком случае, короче, чем вокруг земного шара. Кроме меня еще никто не пробовал совершить его, а если мне удастся повторить свой опыт, то я, конечно, буду вести более тщательные наблюдения.
Я попросил чего-нибудь поесть для поддержания сил, а после ужина улегся спать. Какой, однако, грубый народ эти голландцы! Услыхав рассказ о моих приключениях, такой же бесхитростный и простой, господа, как и слышанный вами, некоторые из корабельных офицеров, в особенности капитан, сделали вид, будто бы они сомневаются в его правдоподобии. Между тем эти люди дружески приняли меня на свое судно, мне приходилось пользоваться их милостями, и потому я счел за лучшее погасить чувство обиды.
Меня более всего интересовало, куда держит путь этот корабль. Голландцы отвечали, что отправились путешествовать ради новых открытий и если мой рассказ не вымышлен, то их желание уже осуществилось. Мы плыли как раз по следам капитана Кука и на следующее утро прибыли в Ботани-Бей – чудное место, куда английскому правительству, право, следовало бы посылать не мошенников отбывать наказание, но заслуженных людей в виде награды, до такой степени щедро осыпала этот край природа своими лучшими дарами.
Здесь мы пробыли всего три дня, на четвертый, уже после нашего отплытия, поднялась страшная буря, которая в несколько часов изорвала все наши паруса, расщепила бушприт и повалила большую брам-стеньгу. Последняя упала на ящик с компасом и разбила вдребезги драгоценнейший прибор. Каждый, побывавший на море, понимает, что значит подобная потеря и какие печальные последствия влечет она за собой. Вполне естественно, что мы сбились с курса. Наконец буря утихла, подул постоянный благоприятный ветер. Мы плыли целых три месяца и, несомненно, преодолели огромное расстояние, когда однажды вдруг заметили, что вокруг происходят удивительные перемены. Нам стало как-то особенно легко и весело, наше обоняние нежили приятнейшие бальзамические запахи; море также изменило свой цвет, превратившись из зеленого в белое.
Вскоре после этой чудесной метаморфозы мы увидали твердую землю, а невдалеке от нас гавань. Повернув туда, мы нашли ее очень поместительной и глубокой. Вместо воды она была наполнена молоком самого превосходного вкуса. Мы высадились на берег, и тут оказалось, что остров представлял собой одну большую головку сыра. Пожалуй, мы не догадались бы об этом, если бы не одно особое обстоятельство. На нашем корабле находился матрос, питавший врожденное отвращение к сыру. Едва он ступил на сушу, как упал в обморок, а когда снова пришел в себя, то стал просить, чтобы у него забрали из-под ног сыр. Присмотревшись внимательно к «почве», мы убедились, что бедняга совершенно прав: весь остров, как уже было сказано выше, представлял собою не что иное, как сыр чудовищных размеров. Население питалось преимущественно им, а количество этого продукта, съеденное жителями за день, постоянно пополнялось в течение ночи. Между прочим, тут же мы увидали роскошные виноградники с прекрасным крупным виноградом, из которого, когда его выжать, течет одно молоко. Обитатели острова были существами прямоходящими, это были красивые создания, по большей части девяти футов роста; они имели по три ноги и по одной руке; по достижении зрелого возраста на лбу у них вырастал рог, которым эти странные существа действовали с большою ловкостью. На поверхности молочного моря они устраивали состязания по бегу на призы и прогуливались по ней, не думая тонуть, так же спокойно, как мы ходим по ровному лугу.
На этом острове, или, точнее, на этом сыре, росла в изобилии пшеница с колосьями, похожими на шаровидные грибы, в которых находились булки, вполне пропеченные и готовые к употреблению. Во время наших странствий по этому сыру нам встретилось семь молочных рек и две винные.
После шестнадцатидневного путешествия мы достигли противоположного края острова и здесь нашли целые равнины заплесневевшего сыра, который так ценят настоящие гурманы. Однако вместо сырных червей на нем росли превосходные фруктовые деревья: персики, абрикосы и множество других сортов, совершенно неизвестных нам. На этих деревьях поразительной высоты, с пышной кроной, помещалось громадное количество птичьих гнезд. Так, нам бросилось в глаза гнездо зимородка, окружность которого была впятеро больше окружности купола на соборе Святого Павла в Лондоне. Это гнездо было искусно сплетено из гигантских деревьев, и в нем лежало – постойте, дайте-ка припомнить! – по крайней мере пятьсот штук яиц, причем каждое было размером с ведро. Птенцов в них мы не могли видеть, а только слышали их писк. Когда нам с большим трудом удалось продолбить одно такое яйцо, оттуда вышел неоперившийся птенец, который был значительно крупнее двадцати взрослых коршунов. Только что мы успели выпустить его на волю, как старый зимородок слетел вниз, кинулся на нашего капитана, схватил его когтями, поднялся с ним на целую милю вверх, избил несчастного своими крыльями и швырнул в море.
Все голландцы плавают как крысы; пострадавший капитан вскоре благополучно вернулся к нам, и мы поспешили обратно к своему кораблю, но уже другой дорогой, благодаря чему встретили на пути немало нового и занимательного. Так, мы подстрелили двух диких быков с одним рогом между глаз. Потом нам стало досадно, что мы их убили, лучше бы последовали примеру тамошних жителей, которые приручают этих животных, а потом ездят на них, как мы на лошадях, в упряжке и верхом. Их мясо, по рассказам, чрезвычайно вкусное, но местное население, питающееся исключительно молоком и сыром, считает его совершенно излишней роскошью.
