– Эй, что там случилось? – подскочил Мастер.
– Ты еще спрашиваешь! – Михал нарушил молчание, обычное для такой ночи. – Полтора месяца, каждую ночь надрываемся! Разве парнишке такое вынести!
– Прочь! – заорал Мастер, яростно взмахнув кнутом. Конец его обвился вокруг шеи Михала.
– Оставь его!
В первый раз Крабат услышал голос Незнакомца. В этом голосе словно слились воедино полыханье огня и трескучий мороз. Его обдало холодом и тут же бросило в жар, словно вокруг него бушевало пламя. Незнакомец с петушиным пером подал знак Михалу отнести Витко в сторону, выхватил у Мастера кнут, спихнул самого его с козел.
Остаток ночи Мастер работал вместо Витко. Мальчика Михал отнес в постель.
Ночная страда кончилась. Теперь работали днем, а днем это было не так трудно. Вечерами занимались кто чем хотел – кто играл на губной гармошке, кто рассказывал сказки, кто резал ложки. Все было как прежде. Пузыри на ладонях подсыхали, натертые места на плечах заживали. Учились теперь успешнее. То, что Мастер по пятницам читал из Корактора, повторяли без запинки. Лишь Юро, как и прежде, спотыкался на каждом слове.
Но что с него возьмешь!
Как-то раз Мастер послал Петара с Крабатом в Хойерсверду за бочонком соли и другими припасами. Мельник никогда не отпускал подмастерьев с мельницы поодиночке, редко по двое. Наверное, имел на то свои причины или следовал каким-то правилам.
Запрягли в повозку гнедых и с рассветом тронулись в путь. Над Козельбрухом стоял туман, но как только выехали из леса, взошло солнце, и он рассеялся.
Вот и Шварцкольм.
Крабат все надеялся увидеть Певунью. Пока ехали вдоль деревни, он то и дело оглядывался по сторонам. Напрасно! Среди стоявших у колодца девушек ее не было. И у другого колодца, в конце деревни, тоже не видно.
Крабат опечалился. Как давно он ее не видел! С пасхальной ночи! Может, на обратном пути повезет? А впрочем, лучше уж не надеяться, тогда и не разочаруешься.
Возвращались домой после полудня с бочонком соли и прочим грузом. И тут его желание сбылось.
Она стояла неподалеку от колодца, окруженная квохчущими курами. В руках – корзинка с кормом.
– Цып, цып, цып! – сыплется зерно, куры кудахчут.
Крабат узнал ее с первого взгляда. Едва заметно кивнул в знак приветствия – так, чтобы Петар не заметил. Певунья тоже ответила мимолетным дружелюбным кивком – так приветствуют чужих. Куры, которых она кормила, были для нее сейчас важнее проезжих.
Большой огненно-рыжий петух клевал зерно у самых ног девушки. Крабат позавидовал ему.
Эх, поменяться бы с ним местами!
Осень в этом году не торопилась.
Но вот наконец и она. Холодная, серая, туманная и дождливая. А как нужны были сейчас теплые дни, чтобы перевезти побольше торфу на зиму. Когда хоть полдня не было дождя, тут же запрягали телегу. Остальное время проводили на мельнице, в сарае, в амбаре, в конюшне. Каждый был рад найти себе работу под крышей, только бы не мокнуть под дождем.
Витко с весны здорово вытянулся, но по-прежнему был худой как щепка.
– Надо нам положить ему кирпич на голову, а то весь в рост уйдет, – пошутил как-то Андруш.
А Сташко предложил поставить его на откорм, как рождественского гуся:
– Чтоб нагулял побольше жирку, а то ведь прямо пугало огородное!
Парнишка повзрослел, уже и рыжеватый пушок появился на подбородке и над верхней губой. Его самого это не слишком занимало, а вот Крабат незаметно за ним наблюдал: так, значит, вот как человек взрослеет за год на три года!
Первый снег выпал в этом году довольно поздно. А парней опять уже охватило странное беспокойство. Все их раздражало. Из-за пустяков разгорались ссоры. Не было дня, чтобы кто-нибудь не бросился на другого с кулаками.
Крабату вспомнился прошлогодний разговор с Тондой. Неужто ребята и на этот раз чуют недоброе?
Чаще, чем раньше, он вынимал нож Тонды, осматривал лезвие. Оно было чистым и блестящим. Кажется, он, Крабат, не в опасности. Но ведь завтра все может измениться!
Наступило утро предновогоднего дня. Всю ночь валил снег.
Когда Крабат шел умываться к колодцу, он увидел на снегу свежий след. След вел от мельницы к лесу, в Козельбрух.
Чей же это след?
И тут ему встретился Михал с киркой и лопатой в руках. Он возвращался из леса – шел сгорбившись, заплетающимся шагом. Что он там копал?.. Крабат хотел было с ним заговорить, но тот лишь кивнул, отстраняясь. Без слов они поняли друг друга.
Михала будто подменили: он замкнулся, отгородился от всех, даже от Мертена. Словно стена отделяла его от людей.
Мастер исчез с самого утра.
Приближалась новогодняя ночь. Подмастерья поднялись наверх, легли спать.
Крабат, хоть и решил бодрствовать, заснул, как и все остальные. Примерно в полночь проснулся, стал прислушиваться.
Грохот... Затем – тишина.
Крабат натянул на голову одеяло.
Он желал только одного – умереть.
Наутро, в Новый год, они нашли Михала. Тот лежал на полу в каморке под свалившейся с потолка балкой. Подмастерья внесли его в людскую. Простились.
После полудня понесли к Пустоши.
Мастера все еще не было, мельница не работала. Подмастерья валялись на нарах, жались к теплой печке. Мертен с утра до вечера молчал. Лишь раз, когда Юро принес одежду Михала и положил в изголовье постели, очнулся. Убежал в сарай, там провел ночь. Вернувшись, сидел безучастно, ничего не видел, не слышал, ничего не делал, просто сидел.
Крабат мучительно думал. Тонда и Михал погибли не случайно... Оба в новогоднюю ночь... по чьей воле? По какой причине?
Мельник все не возвращался.
Наступил вечер. Витко уже собрался было задуть фонарь, как вдруг дверь отворилась. На пороге стоял Мастер, бледный как мел. Он оглядел всех, но отсутствия Михала, казалось, не заметил.
– Работать!
Повернулся и исчез до утра.
Парни поспешно оделись, ринулись к лестнице. Петар и Сташко помчались к пруду открывать шлюзы, другие побежали к жерновам с мешками на спине – засыпать зерно. С шумом и грохотом заработала мельница. У всех стало легче на душе. Мельница мелет! Жизнь продолжается!..
В полночь закончили помол. Войдя в спальню, подмастерья заметили, что на постели Михала кто-то лежит. Парнишка лет четырнадцати, не больше. Чересчур маленький даже для своего возраста. И вот что странно – лицо у него черное, а уши красные. Они окружили постель, стали с любопытством его разглядывать. Крабат, державший в руках фонарь, направил свет на лицо мальчика. Это его разбудило. Увидев одиннадцать белых призраков, обступивших его постель, тот вздрогнул, испугался. Крабату показалось лицо знакомым.
Только вот откуда?
– Не бойся нас! – успокоил он парнишку. – Мы – подмастерья. Как тебя зовут?
– Лобош. А тебя?
– Крабат. А это...
Но мальчуган перебил его:
– Крабат? Я знал одного мальчика, его тоже так звали.
– Да ну?
– Только он был поменьше.
Тут и Крабат вспомнил.
– Ты Маленький Лобош из Маукендорфа! А черный потому, что король мавров!
– Да! Но это в последний раз. Теперь я ученик тут, на мельнице!
Мальчик произнес это с гордостью. Подмастерья промолчали.
К завтраку Лобош явился в одежде Михала. Он попытался смыть сажу с лица, но это ему не совсем удалось: в уголках глаз и вокруг носа остались темные пятна.
– Ничего! – рассмеялся Андруш. – Полдня на мельнице, и все пройдет! Станешь весь белый!
Малыш был голоден. Он уминал кашу так, что за ушами трещало. Крабат, Андруш и Сташко ели с ним из одной миски.
– Если ты работаешь так, как ешь, – усмехнулся Сташко, – мы все можем и отдохнуть!
– А надо есть поменьше?
– Ешь, ешь! Не стесняйся! – успокоил его Крабат. – Тебе нужно набраться сил. Здесь кто голоден, сам виноват.
Лобош склонил голову набок, прищурясь, уставился на Крабата.
– Ты похож на его брата.
– На какого брата?
– Ну, на брата другого Крабата. Я же говорил, что знал одного Крабата.
– Который был в Штимбрухе, а потом удрал от вас в Грос-Парвитце?
– А ты откуда знаешь? – изумился Лобош. И тут он хлопнул себя по лбу. – Видишь, как можно ошибиться! А я тогда думал, ты на полтора, ну на два года меня старше...
– На пять! – буркнул Крабат.
В это мгновение дверь отворилась, на пороге стоял Мастер. Парни понурились.
– Эй! – Мастер подошел к ученику. – Для начала слишком много болтаешь! Понятно?
Он обернулся к Сташко, Крабату и Андрушу:
– Он должен есть кашу, а не трещать как сорока! Пусть-ка зарубит себе на носу! Позаботьтесь об этом!
