— Это переходит все границы! — ища глазами Пумукля, сердито произнёс Эдер.
— О, господин Эдер, я вас понимаю, и то, что вы сердиты — понятно, — чуть ли не со слезами на глазах ответила женщина, бегая по кухне в поисках тряпки.
— Да я сержусь вовсе не на вас, а на…
— Вот ты где! — радостный крик уборщицы, обнаружившей наконец тряпку под плитой, прервал его на полуслове.
— Кто?
— Моя тряпка!
— Ах так… — Эдер совсем выпустил из виду, что, окажись Пумукль под плитой, всё равно он был бы невидим.
Тем временем женщина принялась за уборку, всё ещё недоумевая:
— Со мной ещё никогда не случалось подобного, поверьте.
Эдеру было жаль старательную женщину, и он поспешил её успокоить:
— Я верю вам, да вы и не виноваты вовсе, такие вещи происходят только у меня. Этот вредный домовой…
— Домовой?.. — Сначала фрау Айхингер не нашлась что сказать, но тут же улыбнулась: — Я очень признательна вам, что вы не сердитесь, а относитесь к случившемуся с юмором.
Если бы она знала, как далёк был мастер Эдер от шуток! Он был страшно зол.
«Пусть только попробует этот дерзкий домовой появиться в мастерской, он будет тут же заперт в ящике на целый день!»
В отличие от Эдера Пумукль был в прекрасном расположении духа. Он был уже внизу, в мастерской, раскачивался на качелях и, пожмуриваясь от удовольствия, рифмовал строчки:
Найти ей тряпку нужно,
Чтоб вытереть все лужи.
Вода — из крана, сажа — из печки,
Текут по кухне чёрные речки!
Он был так доволен своей проделкой и своим только что сочинённым стихотворением, что совсем не обратил внимания на хмурое лицо вошедшего в мастерскую столяра.
— Хочешь послушать мой новый стих?
Эдер не хотел. Он угрожающе медленно приближался к домовёнку.
— Что ты себе позволяешь? Да ты… — Мастер обомлел на полуслове, он только теперь заметил, что его рыжий домовёнок с ног до головы был вымазан сажей. Под чёрной шевелюрой так потешно блестели глазёнки, что гнев мастера немного утих, и он уже спокойнее заметил:
— Да, дружок, думаю, что уборщице легче будет привести в порядок кухню, чем мне вычистить тебя.
— Ах, подумаешь, немного почернел. Меня это нисколько не беспокоит.
— Зато меня это очень даже беспокоит. Посмотри-ка, на всём, к чему ты притрагиваешься, остаются чёрные пятна.
— На самом деле! — засиял Пумукль, увидев чёрные следы на своих качельках. — Вот здорово! — И он, хлопнув по стене, стал любоваться отпечатком своей маленькой руки.
— Прекрати немедленно! — Эдер подпрыгнул к малышу и, прежде чем тот успел соскочить с качелей, схватил его за рубашку.
— Пусти! — отчаянно затрепыхался Пумукль.
— Нет уж, мой милый, сейчас я принесу воды и буду оттирать тебя, так же как фрау Айхингер наверху оттирает пол.
— Да ты что! — испуганно завизжал Пумукль. — Домовых нельзя мыть! Ни в коем случае! Ещё ни один корабельный домовой никогда в своей жизни не мылся! Вода нужна для того, чтобы корабли по ней плавали, а не для того, чтобы в ней мыли домовых!
— О, сейчас ты поймёшь, для чего нужна вода.
— Не хочу я ничего понимать!
Эдер поднёс домовёнка к зеркалу.
— Ты только посмотри, как ты выглядишь!
— Прекрасно выгляжу! Мне очень даже идут чёрные волосы! И чёрный нос тоже!
Пумукль высунул язык.
— А как красиво смотрится розовый язык на чёрном лице! Кстати, тебе бы тоже больше пошли чёрные волосы, чем твои седые…
— Сейчас я принесу чашку с тёплой водой и буду тебя отмывать, — нисколько не тронутый возгласами Пумукля, ответил старый мастер. — А чтобы ты тем временем не удрал, я запру тебя в ящик.
С этими словами Эдер выдвинул из комода ящик, посадил туда трепыхающегося домовёнка и быстро задвинул ящик на место.
— Я не буду больше прятать тряпку! Пускать воду! Разбрасывать сажу! — кричал из ящика Пумукль. — Меня нельзя мыть! Я же не из дерева, я из кожи! От воды я могу испортиться! И умереть! Слышишь?
Пумукль прислушался. Тишина. Значит, Эдер ушёл. Домовёнок присмирел и задумался. «Могу умереть?» — это идея! Он притворится мёртвым, когда Эдер откроет ящик. Тогда-то он пожалеет, что запер своего малыша!
В мастерской послышались шаги, и Пумукль улёгся в ящике так, как, по его представлению, должны лежать мёртвые домовые, и закрыл глаза.
Столяр поставил чашку с водой на стул, повесил на спинку полотенце и направился к комоду. Тишина в ящике показалась ему подозрительной. Он потихоньку открыл ящик и вначале действительно напугался, увидев лежащего неподвижно домовёнка, но потом заметил зажмуренные глаза и частое от недавнего топанья и криков дыхание. Мастер улыбнулся и стал потихоньку задвигать ящик.
— Не закрывай! Ты что, не видишь, что я совсем мёртвый? — закричал сразу «оживший» Пумукль. — Тебе что, совсем не жаль меня?
— Совсем не жаль. — Эдер снова выдвинул ящик и подхватил затрепыхавшегося домовёнка.
— Сейчас у нас будет большая мойка!
— О! Я прошу тебя, не надо меня мыть! Ты только посмотри, какая у меня тонкая кожа! От мыла она может прохудиться.
— Она может прохудиться от грязи. — И мастер посадил малыша в чашку, даже не раздев его.
— Я тону! На помощь! — закричал тот, бешено колотя по воде руками.
Воды в чашке было ему по пояс, к тому же Эдер крепко держал его, но Пумукль продолжал кричать:
— Я умираю! Умираю!
— Да ты только понюхай, как приятно пахнет мыло, — старался отвлечь малыша мастер Эдер, и закрой глаза, иначе они будут гореть, если туда попадёт мыло.
— Я горю! Я горю! — тут же закричал Пумукль.
— Неправда. Я ещё даже не притронулся к твоему лицу.
Эдер хотел намылить малышу шею, но тот втянул голову в плечи.
— Мне щекотно! Я не переношу щекотки!
— Ну хорошо, я начну с волос, тогда заодно вымоются уши и шея.
— Нет-нет! Только не волосы! Они выпадут от мыла!
У Эдера кончилось терпение, и он тоже закричал:
— Прекрати болтать вздор! Закрой глаза!
— Они не закрываются!
— Закрой рот, а то туда попадёт мыло!
— Уже попало! Полный рот!
Но всё-таки малыш закрыл глаза и рот, когда Эдер начал мыть его чёрную шевелюру.
Грязные ручьи стекали по спине малыша, а Эдер тёр его, не обращая внимания на подвывания, до тех пор, пока волосы снова не приобрели привычный рыжий цвет; затем принялся за руки, ноги и наконец, довольный, отложил мыло в сторону и взялся за полотенце. Завернул в него малыша и усадил на стол.
— Ну вот, теперь ты снова похож на моего Пумукля.
Тот приглушенно бубнил:
— Я утонул. Я задохнулся. Я умер.
В это время в мастерскую вошла фрау Айхингер сообщить, что наверху снова всё в порядке и Эдер может ставить мебель на место. Женщина бросила взгляд на чашку с грязной водой и удивилась:
— Вы здесь тоже делали уборку? Давайте я вылью воду и повешу полотенце на улицу.
Эдер поспешно встал перед столом, на котором лежал завёрнутый в полотенце Пумукль:
— Не надо!
— Но оно же мокрое!
Столяр никак не мог придумать, что возразить, и наконец решил сказать правду, вернее, полуправду.
— Э-э-э, я туда кое-что завернул.
«Странный старик», — думала женщина, вынося чашку с водой.
Пумукль выглянул из полотенца.
— Ну, ты всё ещё сердишься, что стал чистым? — спросил его мастер.
— Конечно, — проворчал тот.
Эдер поднёс к нему зеркало.
— Признайся, что ты, чистый, намного красивее.
— Я — бледный, как стены на кухне.
— Нет, ты красивый. Красивый и хороший Пумукль!
Домовой бросил на Эдера не очень-то дружелюбный взгляд, и тут лицо его засияло.
— Если я — красивый и хороший, потому что помытый, то ты — безобразный и злой, потому что нос твой в саже! Теперь пришло время тебя мыть! — торжествовал домовой.
Эдер заглянул в зеркало — на его лице красовались тёмные пятна. Пумукль уже тащил двумя руками мыло и, сияя, кричал:
— Нюхай! Закрывай глаза!
— Я вытру сажу кончиком полотенца.
— Нет ты сядешь в чашку с водой!
— О, я думаю, мне в ней не поместиться. Я просто намылю кончик полотенца и вытру лицо.
— Стоп! Теперь моя очередь тереть!
Эдер послушно наклонился и дал Пумуклю оттереть со своего лица сажу. Тот принялся с таким усердием тереть, что нос Эдера стал совсем красным.
— Теперь надо тебе ещё пощекотать шею! — весело сказал домовёнок, совсем забыв, что был сердит.
Эдер наклонился снова.
— Теперь ты можешь посмотреть на себя в зеркало! — наконец смилостивился домовёнок и запрыгнул мастеру на плечо. — Теперь мы оба красивые и хорошие! — довольно произнёс он.
— Очень хорошие, — согласился Эдер.
