— Вот полюбуюсь, когда кому-нибудь вздумается поесть супчику, а кроме тебя, рядом никого не окажется! — насмехалась ложка.
Спор становился всё жарче, и поднялся такой гвалт, что чайная ложечка, мирно дремавшая на краю чашки, с перепугу вниз головой ухнула в кофе.
От шума проснулся и леденец, который до тех пор безмятежно спал, завернувшись в тёплый фантик.
— Помолчите-ка, хвастуны! — высунувшись из фантика, тонким сладким голоском пропищал леденец. — Сколько бы вы там ни спорили, а детям только меня и подавай, и они прекрасно со мной управляются и без ножа, и без вилки, и без ложки!
Сказал — и снова завернулся в разноцветную бумажку. Чтобы выглядеть красиво.
Королём туалета был могущественный Унитазий Примус, то есть Унитаз Первый-и-Единственный. Это был очень злой правитель: тех, кто ему возражал или попросту не нравился, он обычно проглатывал.
Однажды королю нанесла визит правительница соседнего Прихожего королевства Швабра Третья. Зная, что так полагается делать в торжественных случаях, коварный монарх расстелил перед гостьей мягкую розовую дорожку. Но это была приманка: на самом деле король собирался подтянуть гостью поближе, засунуть в свою огромную пасть и проглотить.
Подтянуть-то подтянул, да только ничего у него из этого не вышло: Швабра оказалась такой длинной и твёрдой, что Унитазий едва не подавился. Неудача стала для короля хорошим уроком.
С тех пор властители двух соседних королевств Унитазий Примус и Швабра Третья вместе борются за чистоту, а помогают им верные слуги — половая тряпка и освежитель воздуха.
На плите кипела работа, или, вернее сказать, кипел обед.
Большая кастрюля варила суп. Она волновалась, клокотала, булькала, вся исходила пузырями и изредка чихала, выпуская пар, отчего по кухне распространялся приятный, щекочущий ноздри запах.
Кастрюля поменьше тушила овощи. Она вела себя намного спокойнее, чем большая, и только мирно попыхивала.
Рядом с ними трудилась сковородка с длинным, как ручка у половника, носом — она пекла блины. Сковородка чрезвычайно гордилась своим умением ловко подбрасывать блин вверх и в воздухе его переворачивать. Да уж, в искусстве подбрасывания и переворачивания блинов она не знала себе равных.
Сковородка подбросила в воздух очередной блин, и тут вдруг большая кастрюля расчихалась особенно сильно — так, что её крышка со звоном свалилась на пол. Очередной блин страшно перепугался и, вместо того чтобы вернуться на сковородку, плюхнулся в большую кастрюлю — прямо в суп, а маленькая кастрюлька так смеялась над блинным супом, что у неё даже овощи пригорели.
Вздумалось одной рыбе порыбачить: авось что-нибудь да выудит. Дело было зимой, так что обулась рыба в валенки, нацепила коньки, прихватила санки и заскользила по льду искать подходящее для рыбалки место. А когда нашла то, что искала, высверлила круглую дыру (лункой такая дыра во льду называется) и закинула удочку наружу.
Снаружи было совершенно пусто, если не считать одинокой вороны. Ворона тут же заметила приманку, цапнула её и понесла в гнездо — воронят кормить.
«Вроде попался кто-то, — подумала рыба, пулей вылетев из лунки (она же не успела отпустить удочку) и быстро поднимаясь вверх. — А может, чего доброго, попалась я сама?»
Рыба в ужасе бросила удочку и с криком: «Не желаю летать, я плавать хочу!» — шлёпнулась с высоты обратно в прорубь.
С тех пор рыба не рыбачила никогда, а почему — никому не рассказывала.
Как-то раз одна маленькая луковка нечаянно свалилась на пол, расшибла нос и горько расплакалась. Глядя на неё, не удержалась от слёз и её лучшая подруга, луковка-толстушка. От такого душераздирающего зрелища вовсю разревелась хорошенькая красная луковка, и всем сделалось ещё горше. А как известно, луковые слёзы действуют не хуже жалостных фильмов про несчастную любовь, и потому через несколько минут в кухне рыдали все луковицы до единой.
Рыдал и я, потому что как раз начал резать лук для супа.
В одном городишке люди жили очень неинтересно. Они смотрели телевизор, разговаривали по телефону, некоторые даже знали, что такое фотоаппарат, но ни у кого не было книг — на весь город ни одной книги! — а потому мамы не могли по вечерам почитать детям сказку, и бедным детям ничего не оставалось, как торчать перед телевизором.
Осенью над городом пролетала стайка книг. Надо же, изумились книги, глядя сверху вниз, отыскалось такое местечко, где люди понятия о нас не имеют!
— Но мы ведь можем им помочь! — воскликнул один пухлый томик.
И все книги повернулись страницами вниз и начали сыпать на городишко буквы.
Странно, удивлялись люди, выходя на улицу: снег-то до чего ранний в этом году, да ещё сыплются с неба не хлопья, а буквы! Сначала люди только удивлялись, потом стали буквы собирать, потом складывать из них слова и предложения, а из тех — разные истории и сказки. Но ведь историям и сказкам место не где попало, а в книгах. И в городке появились книги. С тех пор мамы каждый вечер читали детям сказку, а телевизор включали, только когда те заснут — просто так, шутки ради.
Во дворе нашего дома стоял снеговик. Глазки-угольки, на голове вместо шапки старая, насквозь проржавевшая кастрюля, в руке метла, а там, где полагалось быть носу, — самая настоящая оранжевая морковка. Правда, разума у него не было, но снеговик прекрасно обходился и без него, зато широкая глуповатая улыбка ясно говорила о том, что душа у него добрая… хотя я-то малость сомневаюсь, была ли у него душа.
Стоял себе снеговик и смотрел через окно, что делается в доме. Видел уютную комнату, где люди пили горячий чай. И слышал, как люди говорили о том, что скоро придёт какая-то Весна, и тогда станет не только тепло, но и красиво, потому что всё вокруг расцветёт.
— Хоть бы поскорее уже пришла эта Весна, — мечтал снеговик.
Наконец таинственная Весна пришла. Солнце пригревало всё сильнее, и чем теплее становилось, тем больше ликовал снеговик. Только недолго он ликовал: чем теплее становилось, тем быстрее он… таял, и вскоре от снеговика только и осталось, что пара угольков, ржавая кастрюля да метла.
А морковку утащил заяц, ненароком заскочивший ночью во двор. В отличие от снеговика заяц этот не был мечтателем: он жил сегодняшним днём и ценил то, что вовремя подворачивалось.
Задумала раз улитка побегать наперегонки со стрелкой часов.
— Длинную, минутную, мне всё равно не обогнать, — размышляла улитка, — а вот с часовой, коротенькой, можно и потягаться.
Ровно в шесть был дан старт, и улитка сорвалась с места.
— С такой бешеной скоростью я ещё никогда не носилась, — радовалась улитка.
А когда часовая стрелка коснулась цифры пять, улитка треснулась о стол и вниз головой полетела на пол.
— Может, теперь со мной посоревнуешься? — усмехнулся настенный календарь.
На кухонном столе стояла тарелка с фруктами.
В доме все давно уснули, а фрукты всё никак не могли решить, кто из них должен быть главным.
— У меня такой чудесный загар! Солнышко меня всего позолотило! И к тому же я безупречно круглый, — нахваливал себя апельсин.
— А я зато самой Луне двоюродный брат, — убеждал в своём превосходстве банан.
— Ну, посмотрите! — выставляла напоказ пухлые щёчки толстушка груша. — Ведь я же настоящая королева! Разве не похожа?
— Скорее уж ты похожа на воздушный шарик, — усмехнулся лимон, но сразу же, сделав кислое лицо, прибавил: — Совсем отбились от рук! Фруктам необходим строгий порядок, а кроме меня навести такой порядок некому!
Проспорили они до самого утра, а утром наша семья собралась на кухне — завтракать. Сестрёнка содрала с апельсина золотую шкурку, а очистив его догола, слопала, даже и не заметив, как безупречно округлы его формы. Мама умяла двоюродного брата Луны, не обратив внимания на его знатное происхождение. Зато я, уплетая грушу, ощутил, что вкус у неё и впрямь королевский, а у папы, когда он пил чай с лимоном, выражение лица было скорее довольное, чем кислое.
Утро выдалось чудесное. Пума лежала на ступеньке и через маленькое лестничное окошко следила за тем, что делается на улице. Пума — это наша собака, и имя для неё мы выбрали самое подходящее, потому что шерсть у неё красивого песочного оттенка.
