«Ну» сказал тогда боярин своему Кучеру «сотвори молитву, поблагодари Бога, что мы от смерти избавились да поди запрягай лошадей, поедем да пришлем кого надо. Этих кукол спровадили куда следует.
И когда проезжий собрался совсем, чтобы выехать, то вошедши в избу сказал окоченевшим разбойникам: «дожидайтесь же суда царева и Божия! а ты, старик, возьми метлу да двор мети, поджидай гостей, которые к тебе прибудут в скором времени!»
Старик сошел с места, точно шальной, взял метлу и стал двор месть, как проезжий сказал.
И как проезжий приехал в другое село, и рассказал там о злодеях, и пока приехали посланные взять их, они все были в одном положении: двое молодых стояли замахнувшися топорами, а старик мел двор нарочно точно шальной.
Уж как это проезжий сделал такое дело, Господь его ведает, этого он никому не сказывал.
КонецВам чаю известно, люди добрые, что не все-то зовут концем, где нет ничего, а конец значит порою последов, или что нибудь этакое. Примерно у торговцев что, китайку, али другое что, спросите штуку целую; стало быть конец значит что нибудь.
По этому я мою речь последнюю и назвал концем. Угодно вам ее перемерять глазами со строки на строку, извольте, прочтите-себе; а не угодно как знаете; читайте пожалуй хоть до этого слова, где я конец вымолвил.
Будет други, братцы-товарищи, будет. Вот вам все мои сказки, сколько их только было у меня; теперь полно рассказывать, закаялся; доставалося мне на орехи от людей грамотных; будет и с них и с меня. Как-то вот еще теперь отделают.
Были, правда, люди добрые, которые мои книжки не через два в третий, а вполне прочитавши, те сказали таки слово доброе, спасибо им; а вот эти прочие захаяли: сказки-де харр-тьпфу!.. дурно вымолвить; что-де в них толку, к чему они?
С ученым людом, вышколенным по заморскому, не спорить стать, их не переговоришь: вишь у них на головах шляпы с лоском, на глазах стеклушки синие, на плечах кафтаны куцые, все не на Русскую стать; что ни скажи речью простою, все только у них мимо головы скользит, а внутрь не заронится; все в их глазах старым да мертвым кажется, а к ним и прицепиться не к чему, вертлявый народ!..
Да и то сказать, я ведь не про них мои сказки писал, а про людей, которым русское слово доступно уму, русская речь доходит до сердца.
И видел я сам, братцы-товарищи, видел я, и больно было мне любо, что нашлись и простые люди, которые книгу и в руки боятся взять, и такие читали мои рассказы немудрые и смеялись от души, и смекали про себя, доведывались, какой там и смысел был.
Раз такой молодец добыл себе мою книжку, да мне же ее и показывает: ты, говорит, охочь ли читать? Да как жемол случается… Так вот, говорит, у меня есть книжка, прочти-ко поди, так потешишься…
Я взял книгу, вижу, ба! знакомая… и ну ее позорить на чем свет стоит, как тот барин, что отделывала, ее по печатному: «да что в ней такое?.. сказки, ока невидаль! маленькие мы что ли сказки читать… да это знать и писал какой полуграмотной… и прочее, что на ум пришло.
Ан простой человек не податлив на такое хаянье; взял книгу из рук, покачал головой да и вымолвил: «эх вы, школяры немцы латынщики, заморские начетчики!.. ходите в школу до тех пор, пока борода обростет, а дельной грамоты не понимаете; не заглянув в книгу, ее хаете… Видно не про вашу честь кулебяку есть, а вам дай вотрушку заморскую хваленую, воздухом чиненую, что с виду в рот невлезет, а сомнешь ее, так в ней всего муки щепотки три. Тут не в том сила, что сказка написана, а в том, на какую стать, чего ради в ней что пересказано: тут вот видишь, примерно, сказка о Дурне идет, кажется, таких глупостей и свет не производил, какие он делывал, а посмотри хорошенько, подумайко сам про себя, так увидишь, что много твоих приятелей такие же почти штуки творят, только может на другой лад; да и про себя там отыщешь такое дело, что подумаешь, не про тебя ли оно и писано!.. Так-то, друг, тут речь Русская, попятная, а не то вон, что прочее такое, что читаешь покажется слово Русское, а смысл заморский; а здесь читай, да и смекай без учености, так и будет так!»
Признаться, братцы-товарищи, слаще пряника было это слово человека прямого Русского, который, сам того не зная, расхвалил меня так, что я никогда и не надеялся, хотя, признаться, от всей души желал. Да, слава тебе Господи, у Русского человека смышленость-таки сыщется, поведи только с ним речь порусски, по своему, а не почухонски, поиностранному.
Это я, братцы-товарищи, вестимо вам не ради похвальбы про себя рассказал, а рассказал дело истинное, как было оно: зачем правду таить, когда еще она такая веселая.
Итак я себе частенько думаю; прочитает такой человек Русской сказок книжку-другую, прочтет третью и четвертую, нечего ему читать, соскучится, попробует прочесть книжку пятую и десятую, доберется до книжек поумнее сказочной замысловатости… и тогда читать для него будет так же нужно, как нужен завтрак, али чай человеку Русскому. Эх! тогда-то бы я порадовался будь: правда не правда, а я бы все себя тем потешал, что кого нибудь книга читать мои простые сказки заохотили.
Вот уже тут самого конца
Конец
