Иногда по этому гнезду проносились разные невзгоды, как проносятся тени от летних облаков по светлому зеркалу спокойного пруда. Розхен встречала и провожала их с улыбкой, а если улыбка не выходила и подступали слезы к сердцу, то ей стоило только взглянуть на старый горшок, в котором лежало ее счастье, и слезы утихали.
– Все это пройдет! – говорила она с твердой верой, – и все это действительно проходило, как проходит все на свете, в ту неизведанную даль, которая называется вечностью.
И вдруг, в одно ненастное утро, все это, вся любовь и вера Розхен исчезли. Слепой случай явился и раскрыл горшок с счастьем, раскрыл очень просто и основательно.
До этого горшка давно добирался Луллу, точно так же, как добирался до всего, что было ему неизвестно.
– Что это там в горшке? – допрашивал он мать.
– Это наше счастье…
– Это сладкое?..
– Очень, очень сладкое! – И в доказательство Розхен крепко поцеловала Луллу.
Ну, и этого было вполне достаточно, чтобы Луллу, улучив удобную минутку, отправился на охоту за горшком.
Он подмостил к шкафу скамейку, на нее стул, на стул влез сам. Все это совершилось очень благополучно, но все-таки до горшка со сладким счастьем оставалось добрых пол-аршина… Луллу не долго думал; он схватился одной сильной ручонкой за верхнюю полку, а другой за горшок. В это время стул под ним покачнулся, под стулом покачнулась скамейка, и все это, со всем величием, полетело на пол.
Луллу ушибся довольно сильно; но его занимал горшок, который не только ушибся, но даже расшибся на несколько черепков. Он подполз к нему с твердой верой в сладкое – и что же?.. Он нашел в нем то, чего вовсе не ожидал, он нашел – просто ничего или почти ничего… Всякий сор, хлам, старые щепки, старую подошву, соль, которую он принял за сахар, но она оказалась солью! Луллу горько заплакал – разочарование было полное.
На плач прибежала Розхен; что вспыхнуло при этой картине у ней в сердце – это может каждый себе представить. Счастье ее было на полу, разбито. Разбил его ее родной сын, ее милый Луллу… Но когда собственное счастье разбито – тут не до родного сына.
Луллу она наградила доброй затрещиной, а так как он никогда ни от кого не получал такого милого подарка во все пять лет своей жизни, то тотчас же перестал плакать и задумался.
Потом Розхен наклонилась к горшку – любопытство пересилило горе: она начала жадно рыться в copy… Cop был самый простой и обыкновенный. В нем она нашла длинную, большую булавку, простую, бронзовую, позеленевшую, с большой стразой. Где же счастье? Неужели в этом copy или в этой старой подошве от изношенного башмака? Или в этих щепках? Или в этой соли, которая была смешана с сором? Нет, все это было из рук вон. Это все была очевидная, злая насмешка, и Розхен расплакалась, а Луллу исподлобья смотрел на нее. В первый раз в жизни он со злобой смотрел на мать и думал:
– А могу я ей дать затрещину или нет?..
И вот все теперь для Розхен стало совсем другое. Домик, который прежде был так хорош, теперь стал тесен. Стены его оказались кривыми, пол в щелях, столы и скамьи тяжелыми, стулья неуклюжими. Маленький садик стал похож на огород с дрянными яблоньками, и потом этот несносный аист, который постоянно кричит на крыше и не дает спать по ночам!
– И этот Луллу, гадкий, своенравный, избалованный мальчишка, которому и на свет не следовало бы родиться… И зачем я родила его, и все на свете так гадко! – И Розхен горько плакала… А этот Жан!..
И с ним она должна жить до самой смерти!.. Увалень, мужик, который только и знает, что работает, да лезет целоваться с нею и говорит так противно: «Милая Роза моей жизни!..»
А Жан как раз вошел в это время, совсем некстати. Видно, был тяжел на помине. Разумеется, он тотчас же бросился к милой, доброй Розхен, начал расспрашивать… но она так взглянула на него и так толкнула, эта постоянно милая и добрая Розхен, что Жан отошел от нее, сам не свой…
И все это наделал старый разбитый горшок! Ну, не глупо ли устроено все на свете? Сами посудите!..
Разумеется, во всем была виновата бабушка, и уж ей-то всего более досталось от Розхен, – этой коварной, хитрой бабушке, которая посмеялась над ней, как над маленьким ребенком… О! если бы только она ее увидала.
И бабушка не заставила долго ждать себя.
Она пришла и застала свою милую Розхен в слезах над разбитым горшком. Она посмотрела на нее и… расхохоталась.
Это превосходило всякое терпенье. Розхен вскочила. Она всхлипывала и только могла сказать: «Горшок… счастье мое… все дрянь!..»
Бабушка очень храбро обняла ее, поцеловала, и Розхен точно обрадовалась этому случаю. Она припала к груди старой бабушки и долго рыдала, как ребенок…
– Ну! – сказала, наконец бабушка, – теперь будет. Поплакала, и будет. Послушай, что я тебе скажу. Ведь ты была счастлива целых шесть лет?
– Да, была, благодаря твоему гадкому горшку!
– Ну! благодаря моему гадкому горшку и всей дряни, которая в нем была. Но если этот горшок разбился, разве что-нибудь изменилось от этого?
– Жить в таком тесном, дрянном домишке!.. – говорила сквозь слезы Розхен.
– Да! Но ведь ты жила в нем вместе с твоим милым Жаном.
– Хорош милый! Нечего сказать. Глупый увалень!
– А! а! Но ведь ты вышла за этого глупого увальня. Ты любила его?.. А теперь больше не любишь, потому что старый горшок разбился… Ну, хорошо! И Жан тебя не любит. Он найдет добрую, умную жену, которая его оценит…
– Кого это?! – вскричала Розхен и выпрямилась. А слезы ее и все горе совсем улетели…
– Что тебе за дело? Ты его не любишь, а без любви нельзя жить… Пусть же он будет счастлив!
А Жан стоял тут же, опустив голову и сложив руки. Он смотрел на Розхен такими грустными, растерянными глазами, как будто хотел сказать: что мне за дело до всех старых горшков, пусть их всех черт перебьет, только бы цела и крепка была наша любовь.
И Розхен вдруг стало совестно перед Жаном и досадно на себя, и жаль его, этого доброго Жана.
А бабушка еще более подтолкнула ее.
– Ведь он добр, – сказала она, – этот твой глупый увалень Жан.
Розхен взглянула на него, как маленький ребенок, который капризничает.
– Добр, – призналась она шепотом и сама улыбнулась доброй улыбкой.
– Потом, он честен и правдив, твой Жан, – продолжала бабушка. – Он никогда не солжет и никого ни в чем не обманет… этот глупый увалень. А главное, он любил тебя с детства и будет любить до старости… и чего бы он только для тебя ни сделал, на что бы ни решился, чтобы только ты была счастлива… Еще и то рассуди…
Но Розхен уже больше ни о чем не хотела и не могла рассуждать; она бросилась как сумасшедшая, так что стул, который попался ей на дороге, полетел на пол, она бросилась на шею к Жану, и они обнялись крепко, поцеловались, как после свадьбы, и слезы их смешались.
И для Розхен вдруг стало все ясно: он добр, честен, любит меня… Что мне за дело до всего на свете… все это мелочь… И все хорошо, когда есть любовь: она лучше всего на свете!
– Что же это такое, бабушка?.. – вскричала она.
– Что такое!
– Да твой горшок… ведь это глупость! Зачем ты мне его принесла?
– А зачем же ты верила в эту глупость, и притом целых шесть лет? Или у тебя ума недоставало сразу понять, в чем лежит твое счастье?
И Розхен засмеялась – и еще раз поцеловала Жана.
– А может быть, ты захочешь знать, – спросила бабушка, – что лежало в разбитом горшке? Это я могу тебе рассказать, и может быть, ты найдешь в этом что-нибудь поучительное, хотя там и лежали дрянные мелочи, но ведь из мелочей складываются все крупные вещи.
– Бабушка! это сказка? – спросил Луллу, который был охотник до всех бабушкиных сказок.
– Сказка, старая, глупая сказка.
– Ну, послушаем! – сказал он и подмостился на стул.
– Послушаем, – сказала и Розхен и уселась вместе с Жаном на один стул. – Какие славные, удобные, широкие стулья! – сказала она и крепко обняла Жана.
А бабушка вытащила толстый шерстяной чулок, надела большие очки и принялась вязать и рассказывать.
– «Давно еще, – начала она, – при моей прабабке жили муж с женой, и очень хорошо жили. Раз мужу вздумалось подарить жене очень хорошенькую булавку с красивой стразой.
– Как! – вскричала жена. – Разве ты не знаешь, что булавку нельзя дарить, что мы наверное поссоримся?!
– Охота тебе верить во всякие глупые предрассудки.
– А?! ты это знал, ты нарочно хотел со мной поссориться, ты нарочно подарил мне эту гадкую булавку… – И она бросила ее на пол.
– Как! ты бросаешь на пол мой подарок, тебе дороже глупый предрассудок! Ты после этого дура!
И они поссорились, да так основательно, что всю жизнь грызлись, как кошка с собакой».
– Вот тебе одна история. Теперь слушай другую. «Жили-были двое друзей. Раз они протянули друг другу руки через порог. Один сказал: я верю, а другой сказал: а я не верю! И тотчас же между ними поднялся такой порог, которого уж никакими судьбами нельзя было перешагнуть. Только после их смерти этот порог сгнил и рассыпался в мелкие щепочки. Ну, эти щепочки я собрала и положила к тебе в горшок. Ведь это очень любопытно!»
