— Гав! Тяв р-р-р-рур-р-р! (То есть «Надо же! Никогда бы не подумал!») — послышался всеобщий возглас.
Его Величество окинул присутствующих свирепым взглядом и даже слегка зарычал, после чего в зале воцарилась мертвая тишина.
— Проводите моих друзей в банкетный зал! — приказал он, сделав на словах «моих друзей!» настолько выразительное ударение, что некоторые из придворных псов бросились на брюхо и безуспешно попытались лизнуть пятки Бруно.
Мигом образовалась целая процессия, но мне едва удалось дойти до дверей банкетного зала: такой оглушительный лай подняла вся свора, то бишь двор. Я уселся у самых лап Короля, который, казалось, уже дремал, в ожидании, когда дети вернутся, чтобы пожелать ему спокойной ночи. Вдруг Король проснулся и тряхнул головой.
— Ну, пора спать! — широко зевая, проговорил он. — Слуги проводят вас в вашу комнату, — добавил он, обращаясь к Сильвии и Бруно. — Принесите свечи! — И он, пребывая в самом милостивом расположении, протянул им свою огромную лапу для поцелуя.
Но дети, как видно, не были знакомы с придворными манерами. Сильвия просто пожала королевскую лапу, а Бруно попросту обнял ее. Придворный Церемониймейстер едва не упал в обморок.
Тем временем Камердинеры в роскошных ливреях внесли зажженные свечи. Не успели одни слуги поставить их на стол, как другие мигом подхватили и унесли, так что все они слились для меня в одну, хотя Церемониймейстер то и дело толкал меня локтем в бок, повторяя:
— Я не позволю спать здесь! Это тебе не кровать, любезный!
Я с большим трудом, едва подбирая слова, отвечал ему:
— Сам знаю, что не кровать. Это кресло.
— Что ж, тебе не повредит досмотреть десятый сон, — пробурчал Церемониймейстер и ушел. Я едва разобрал его слова, и неудивительно: он стоял, перегнувшись через поручни корабля, в нескольких милях от причала, на котором оставался я. Вскоре корабль исчез за горизонтом, а я опустился в кресло.
Следующее, что я помню, — утро: завтрак уже был подан; Сильвия пыталась снять Бруно, сидевшего на очень высоком стуле; она обратилась к Спаниелю, так и сиявшему перед ней донельзя любезной улыбкой:
— Да, да, благодарю вас, завтрак был превосходный. Верно, Бруно?
— На мой вкус, там было с лишком много костей… — начал было Бруно, но Сильвия в упор поглядела на него, прижав пальчик к губам. В эту минуту к путникам вошел весьма высокопоставленный чиновник, Главный Завыватель королевства, в обязанности которого входило прежде всего проводить их к Королю, чтобы они попрощались с Его Величеством, а затем сопровождать их до самой границы Собакленда. Величавый Ньюфаундленд принял их весьма благосклонно, но вместо того, чтобы поскорей отпустить бедных детей, приказал Главному Завывателю испустить три долгих вопля, чтобы предупредить всех, что Король намерен лично проводить своих гостей.
— Это совершенно беспрецедентный случай, Ваше Величество! — воскликнул Главный Завыватель, едва сдерживая досаду от того, что он на этот раз останется не у дел. Дело в том, что он нарочно надел свой лучший придворный фрак, сшитый из кошачьих шкур.
— Я сам хочу проводить их, — повторил Его Величество мягко, но решительно. Затем он снял пышную королевскую мантию, а вместо роскошной короны надел совсем небольшую. — А ты можешь отправляться домой.
— Я очень рад! — прошептал Бруно на ухо Сильвии, когда их никто не мог слышать. — Он такие хорошие! — И мальчик не только погладил венценосного главу своего эскорта по голове, но и обнял за шею в знак особого расположения.
Его Величество дружелюбно помахал хвостом.
— Какое удовольствие выйти из Дворца на свежий воздух, уверяю вас! — проговорил он. — Венценосным Псам живется ужасно скучно, уж я-то знаю! Не будете ли вы так любезны, — обратился он к Сильвии, понизив голос; вид у него был смущенный и немного застенчивый, — если вас это не затруднит — бросить мне вон ту палку?
Сильвия была настолько удивлена, что в первый момент лишилась дара речи. В самом деле, это совершеннейшая чепуха: Король — и вдруг хочет побегать за палкой! Но Бруно оказался куда сообразительней и с веселым криком: «На, лови! Хватай ее, песик!» — перекинул палку через какие-то кусты у забора. В следующий миг великолепный Монарх Собакленда перемахнул через кусты, подхватил палку и опрометью бросился к детям с палкой в зубах. Бруно взял ее у него из пасти.
— А ну, проси! — настаивал он, и Его Величество встал на задние лапы.
— Лапу! — приказала Сильвия, и Его Величество послушно подал лапу. Короче говоря, уединенная церемония проводов наших путников до границ Собакленда превратилась в сплошную беззаботную игру!
— Увы, меня ждут дела! — произнес наконец венценосный Пес. — Мне пора возвращаться. Провожать вас дальше я не могу, — добавил он, взглянув на часы, свисавшие на цепочке с его ошейника, — даже если бы здесь где-нибудь поблизости бегала кошка!
Дети почтительно попрощались с Его Величеством и двинулись в путь.
— Ах, какой это милый песик! — воскликнул Бруно. — Нам далеко еще, Сильвия, а? Я ужасно устал!
— Не очень, милый мой! — мягко отвечала Сильвия. — Видишь сияние — вон там, за деревьями? Я просто уверена, что это и есть ворота Сказколандии! Они все из золота — так мне рассказывал папа — и сверкают ослепительным блеском! — мечтательным тоном продолжала она.
— Они так и сияют! — заметил Бруно, прикрыв глаза ладошкой; другой рукой он крепко держал за руку сестру, так что можно было подумать, будто он удивлен ее странным поведением.
Бедная девочка шла как во сне; ее большие выразительные глаза были устремлены вдаль, а дыхание то и дело прерывалось от радостного предвкушения чего-то светлого. Благодаря особому внутреннему свету я понял, что в моей маленькой подруге (мне очень нравилось видеть в ней именно подругу) совершается огромная перемена и что в маленькой Фее Чужестрании просыпается натура обитательницы Сказколандии.
Бруно пережил эту перемену немного позже, но она успела завершиться в обоих детях еще до того, как они приблизились к золотым воротам, пройти через которые я не смог бы ни за что на свете. И мне оставалось только стоять у обочины и глядеть вслед двум милым малышам, которые исчезли в золотых воротах, и те с грохотом захлопнулись за их спинами.
…Боже, какой грохот! Никогда не слышал, чтобы дверца буфета так хлопала, — заметил Артур. — Наверное, что-то неладное с петлями. Впрочем, вот тебе пирог и вино. Не забудь, за тобой еще десятый сон. Тебе решительно пора отправляться в постель, старина! Ни на что другое ты сейчас просто не годишься. Готов поручиться: Артур Форестер, доктор медицины.
Тем временем я опять почти проснулся.
— О нет, только не сейчас! — взмолился я. — Я ведь уже не сплю, как видишь. К тому же до полуночи еще далеко.
— Ну, в таком случае я тебе кое-что расскажу, — примирительным тоном отвечал Артур, довольный тем, что подал мне на ужин именно то, что сам же и прописал. — Да, еще не полночь.
Мы поужинали, точнее — пополуночничали, не обмолвившись ни единым словом. Видно было, что мой старинный друг сильно нервничает.
— Посмотрим, какая нынче ночь! — проговорил он, отдергивая шторы на окне, вероятно, просто для того, чтобы сменить тему. Я тоже подошел к окну и стал возле него, не нарушая странной тишины.
— Когда я в первый раз заговорил с тобой о…. — начал Артур после долгой, томительной паузы, — ну, когда мы впервые поговорили о ней — кстати, тему разговора предложил ты сам, — мое положение в обществе не оставляло мне ничего иного, кроме возможности почтительно любоваться ею издали. Я подумывал было о том, чтобы уехать куда-нибудь в другое место, чтобы лишить себя малейшей возможности видеться с ней. Это казалось мне единственным шансом сделать хоть что-то полезное.
— И ты считаешь это разумным? — удивленно спросил я. — Навсегда лишить себя всякой надежды?
— Да ведь лишаться-то было нечего, — грустно отвечал Артур. В глазах у него блеснули слезы; он поглядел на полуночное небо, на котором сияла одна-единственная звезда — знаменитая Вега; ее величавые лучи гордо пробивались сквозь проплывающие по небу облака. — Она для меня — словно звезда: яркая, сверкающая, чистая, но — бесконечно далекая!
Он опять задернул шторы, и мы вернулись на прежнее место перед камином.
— А сказать я собирался тебе вот что, — напомнил он. — Я буквально сегодня вечером узнал об этом от моего адвоката. Не стану вдаваться в детали этого дела, но его исход далеко превзошел все мои ожидания, так что я теперь настолько богат (ну, или вот-вот стану), что со спокойной совестью могу предложить руку и сердце любой леди, даже если она — бесприданница. Я весьма сомневаюсь, что за ней что-нибудь дадут: насколько мне известно, Граф беден. Но у меня теперь с лихвой хватит нам обоим, даже если здоровье начнет подводить.
