— Фсбодрись, — продолжал Хьюго. — Если помнишь, ты долшна фозглафить парад открытия! Феликая честь быть снаменосцем.
— Да знаю я. Поначалу мне было очень даже интересно. До того, как я увидала свой костюм.
— И какой он?
— Белый. Видимо, Шельма меня недолюбливает.
— Да нет же, — успокаивал хозяйку Хьюго. — Хочешь, открою тайну?
— Какую?
— Она попросить Скотта сочинить для тебя особое стихотфорение. Он будет гофорить приятные слофа и поблагодарит тебя за подготофку к Икрам. Скотт прочтет его ф самом конце. Чтобы фее узнали и аплодировали стоя. Будут крупные планы на чаровидении.
— Правда?
Пачкуля откинула с лица подушку.
— Ага. Я слыхать от Дадли. Он просил не рассказыфать тебе. Феть это сюрприз.
— Особое стихотворение, говоришь? — приободрилась Пачкуля. — Ну, это другое дело. Может, меня даже представят как дизайнера медалей? Кстати, они готовы? Если бы я раньше знала, я бы так не расстраивалась.
Тут она широко зевнула.
— Ладно, уже поздно. Пора спать. А то вставать завтра ни свет ни заря. Открытие в десять, но кареты начнут прибывать раньше. А еще надо встретить Скотта, втолковать Фундюку, что к чему, и убедиться, что все готово.
— Хочешь, я приготофлю тепе завтрак?
— Снова редиску в желе?
— Угу.
Пачкуля глубоко вздохнула. Она искренне мечтала о большой порции жаркого и кусочке сдобного пирога от Хьюго на десерт. Но, увы, такое меню осталось в далеком прошлом.
Однако пора вернуться к событиям в особняке Футы-Нуты.
Прошло несколько дней с отъезда любящих родителей Огромы. Для детей великанов, особенно таких продвинутых, как малыш Футы-Нуты, вскормленный крапивным супом, даже один день — срок солидный. Фраза «Боже! Как он вырос!» в данном случае не вполне отображала картину событий.
Огрома не просто вырос. Он увеличился до фантастических размеров! Малыш вытянулся и невероятно расширился. Колыбель его уже не выдерживала, коляска тоже.
Огрома стал ОГРОМНЫМ. Он смотрел на Красавчика с высоты второго этажа. А тот уже даже не помышлял о том, чтобы взять его на руки. Малыш научился ходить. Правда, пока при ходьбе он заметно пошатывался. Шаг вправо, три влево. Иногда он даже пробовал бегать зигзагами.
Еще он научился говорить. Не просто «ДИНЬ-ДИНЬ», «НЕТ», «ИЩЕ» и «МДЯ». Он любит говорить:
— МАЛЫШ ХОЧЕТ ГУЛЯТЬ. ИЩЕ ЛЕКАЙСТВА, ПАЗЯЛЮСЬТА, ПАСИБА.
Себя малыш называл ОГА. Он говорил, что «ОГА ЛЮБИТ НЯНЮ СЮ-СЮ». Слыша это, Красавчик млел от удовольствия.
Однако же следует понимать, что ухаживать за ребенком — это вам не орехи щелкать. Это целая работа. Из-за того, что колыбелька стала слишком мала, Огрома теперь спал с Красавчиком в его кровати. Не очень-то удобно. Красавчик всю ночь лежал, скрючившись на краешке кровати, пытаясь не свалиться на пол. Малыш же спал крепко и безмятежно. В течение дня ребенок вел себя крайне активно, ибо питательный крапивный суп вызывал в нем избыток энергии. Он был в постоянном движении: бегал, скатывался с лестницы, стукался головой, плакал и просил, чтобы его успокоили. А едва затихнув, уже на полной скорости несся к парадной двери и набивал новую шишку о косяк.
Это немыслимо, но Красавчик со всем справлялся. Он играл с малышом в «ку-ку», чем ужасно его смешил. Кормил и мыл его. Иногда бывал даже строг. Если Огрома слишком баловался, Красавчик давал ему легкий шлепок.
Днем они вместе подолгу гуляли в лесу. Красавчик держал малыша на самодельном поводке — куске веревки, привязанном к подгузнику, чтобы ребенок не потерялся, а сам то и дело клевал носом, поскольку совершенно не высыпался по ночам. Тем не менее прогулки были единственным способом вымотать малыша. На обратном пути Огрому клонило в сон, и его приходилось тащить по ступенькам крыльца за ноги. Потом Красавчик на цыпочках уходил, оставляя Огрому спать на коврике в гостиной. Только в это время ему удавалось чуток вздремнуть.
Несмотря на все неудобства, они чудесно ладили. Во время купания в ванной они устраивали веселые баталии: Огрома расплескивал воду и затапливал целый этаж, при этом заливисто хохоча. Красавчик терпел, даже когда малыш колотил его по голове игрушечной уточкой. Ведь он в воспитаннике души не чаял. Малыш, укутанный в большое махровое полотенце, прижимался к Красавчику, теребил его за щеку и лопотал:
— ОГА ЛЮБИТ НЯНЮ СЮ-СЮ.
От таких слов сердце Красавчика обычно таяло, даже после того, как он однажды чуть не утонул, купая малыша. Далее следовала беспокойная ночь, наступало утро, Красавчик менял Огроме подгузник, приносил завтрак, после чего вел на очередную прогулку. Так они и жили.
Вот и сейчас они как раз гуляли по лесу.
— Нет, мадыш, — умолял Красавчик. — Не ходи туда.
Ребенок натянул поводок. Он увидел зыбучие пески, в которые так любил погружаться. Красавчику же приходилось каждый раз его оттуда выуживать.
— Мы не будем тут останавливаться, ты снова запачкаешься.
Огрома выпятил нижнюю губу. Пески манили его. Он жаждал туда упасть. В уголках его глаз собирались слезы.
— Будешь паинькой, и няня даст тебе дома большую порцию лекарства, — увещевал Красавчик. — А сейчас пошли по дорожке, вот молодец.
Огрома засиял. Он не любил дуться подолгу, особенно если няня обещала лекарство.
— ИЩЕ ЛЕКАЙСТВА, ПАЗЯЛЮСЬТА, ПАСИБА, — согласился малыш.
Но вдруг что-то впереди привлекло его внимание, он замахал своей пухлой ручкой и поковылял туда, таща за собою Красавчика.
— Эй, Огдома, нельзя ли помедленнее! — умолял тот. — Няня Сьюзан не успевает!
Внимание Огромы привлек красный треугольный флажок, висевший на ветке березы. (На самом деле флажок был с одной из гирлянд, которыми украшали стадион к Ойлимпиаде. Просто он оторвался и улетел. Но Красавчик с Огромой, разумеется, ничего об этом не знали.)
Малыш подковылял к дереву, достал флажок и принялся им размахивать.
— КАСИВА! — пробасил он. — КАСИВА!
— Так и есть, — задыхался Красавчик.
Он был рад передышке.
— Кдасивый флажок, мадыш. Поигдай с кдасивым флажком, Огдома. А няня присядет на секундочку.
Раскрасневшийся Красавчик уселся на ближайший пенек и отер взмокший лоб.
— ФЛАЗОК! — замычал Огрома.
Его словарный запас пополнялся ежесекундно.
— КАСИВЫЙ ФЛАЗОК, ХИ-ХИ-ХИ!
— Да-да, помахай им, правильно.
Огрома сунул флаг в рот, чтобы попробовать на вкус. Но тот оказался невкусным. Малыш еще немного помахал им, потом положил себе на голову. Ему казалось, что это забавно. Когда няня Сьюзан клала что-нибудь на голову, это веселило Огрому. Особенно если это была игрушечная уточка.
— СМОТЛИ-КА! — требовал мальчик. — СМОТЛИ-КА, НЯНЯ СЮ-СЮ!
Его просьба осталась без внимания. Красавчик свалился с пенька и распластался на усеянной листвой земле. Он крепко спал.
— НЯНЯ СЮ-СЮ! — жалобно позвал Огрома.
Он подошел к Красавчику и слегка шлепнул гоблина по щеке, чтобы проверить. Ноль реакции. Огрома опустил взгляд на нянины руки, в которых та сжимала поводок. Тогда он наклонился и один за одним разогнул пальцы. Красавчик не сопротивлялся. Веревка выскользнула, но Огрома не трогался с места.
— КУ-КУ? — сказал он.
Молчание.
— ИЩЕ ЛЕКАЙСТВА, ПАЗЯЛЮСЬТА, ПАСИБА? — с надеждой выговорил малыш.
Но лекарство не появлялось.
Тогда он огляделся по сторонам. Ему стало скучно. Няня Сьюзан совсем не хотела играть. Чем бы Огроме заняться?
— ГУЛЯТЬ, — сказал сам себе малыш.
И отправился в чащу леса, волоча веревку за собой.
Гоблины валялись у себя в пещере и бездельничали, когда парадный валун неожиданно с грохотом откатился, и на пороге они увидели Красавчика. Глаза у него были выпучены, шляпка съехала на сторону, а руки так дрожали, что ему пришлось спрятать их за спиной.
— Он пропал! — простонал Красавчик. — Я его потерял, он исчез. Ой-ой, что мне теперь делать?
— Чего? Кто пропал? — спросил Пузан, приоткрыв один глаз.
Он дремал и не любил, когда его так грубо будили.
— Малыш Огдома! Я взял его на прогулку, потом ненадолго отрубился, а теперь он пропал!
— А золото ты забрал? — безучастно спросил Гнус.
— Нет! Мне пока не заплатили! Они уехали, но скоро вернутся и захотят увидеть сына. А я не знаю, где он! — вопил Красавчик, в приступе паники приплясывая на месте.
— То есть ты ушел без золота? После того как мы неделями ждали твоего возвращения и похода в кондитерскую, ты говоришь теперь…
— Хватит о золоте! — заревел Красавчик. — Малыш Огдома потерялся, а вам все золото подавай!
— Не моя вина, что он потерялся, — возразил Гнус. — Ты же нянька, не так ли?
— Гнус прав, — согласился Свинтус. — Мы потратили кучу времени, носили еду, ждали тебя с мешком золота, а ты взял да и потерял его. И нечего теперь на нас пенять.
