Ознакомительная версия.
В общем, скоро дядя Фёдор улёгся на поляне – книжка под голову. Шарик рядом лёг, потом и Матроскин пристроился. Тут Печкин идёт со своей почтой.
– Чего это вы тут делаете?
– Мы ничего не делаем. Торжественно.
– Это как – торжественно? – спрашивает Печкин.
– А так, – говорит Матроскин. – И вызывающе.
– Они весь июнь так собираются торжественно ничего не делать, – говорит Шарик.
– Ой! – кричит Печкин. – Я сейчас только почту разнесу и тоже к вам присоединюсь. Мне очень нравится такое торжественное занятие.
Скоро он к ним присоединился. Расстелил свой плащик, и у них беседа началась.
– Меня вот что беспокоит, – говорит Матроскин. – Моя корова что-то стала мало молока давать. Всё думаю, как надои увеличить.
Печкин сказал:
– Сейчас в Европе новые методы применяются. Это я в журнале прочитал. Надо коровам музыку ставить перед носом. Тогда они сразу больше молока давать начинают.
– Какую музыку им надо ставить? – спрашивает Матроскин.
– Я не запомнил, – говорит Печкин. – Что-нибудь с травяным уклоном. Например, вальс цветов или что-нибудь Сен-Санса.
– А Сен-Санс-то здесь при чём? – удивился кот.
– Не знаю. Может быть, чем-то с сеном связано.
– Надо весёлую музыку ставить, – говорит Шарик, – чтобы молоко не скисло.
– Чего тут долго думать, – говорит дядя Фёдор. – У нас одна только музыка и есть. Я на чердаке проигрыватель видел со старыми пластинками. Пробуй, Матроскин.
Матроскин сразу свой торжественный отдых прекратил и на чердак полез проигрыватель доставать.
Он его быстро нашёл ещё несколько пластинок. Быстро всё это на табуреточке к Муркиной двери пристроил и пластинку завёл. Там певица по фамилии Русланова песню пела про валенки.
Корова Мурка песню про валенки не очень поняла. Она из сарая выглянула и обратно в сарай ушла сено дожёвывать.
Вторая песня была «Калинка-малинка». Она бурёнке больше понравилась. Бурёнка её всю до конца дослушала. Но опять ушла.
Матроскин, чтобы её привлечь, рядом с проигрывателем несколько овощных пирожных положил.
– Молока сегодня будет! – решил он. – На всю деревню хватит!
Глава вторая
Новое увлечение Шарика
Однажды, когда наши друзья в очередной раз торжественно ничего не делали, Шарик и Матроскин поспорили – люди какой профессии больше всех зарабатывают.
Шарик напирал на то, что больше всех министры получают и президенты разные:
– Их государство обеспечивает.
Матроскин говорил, что олигархи. Потому что они сами себя обеспечивают.
– Они сами себе сколько хотят, столько и платят.
Дядя Фёдор утверждал, что больше всех зарабатывает тот, кто умеет интересно жить.
– Можно без всяких денег в путешествия ходить. Книжки интересные читать. С друзьями у костра сидеть. А бедные министры и олигархи ничего, кроме своих компьютеров, не видят.
Почтальон Печкин свою линию гнул:
– Больше всех разные поэты зарабатывают. Вот я помню, в газетах читал, что поэтам за одну строчку рубль – нет, доллар сорок платят.
– Это как так – за одну строчку?
– А так. Сочинил ты такую строчку: «Стою на полустаночке». Раз – и тебе доллар сорок. Понятно?
– Понятно.
– Придумал дальше: «В красивом полушалочке» – тебе ещё доллар сорок. Понятно?
– Понятно.
– «А мимо проезжают поезда» прибавил – уже больше четырёх рублей вышло.
Дальше Печкин одновременно пел и считал:
А рельсы, так уж водится,
У горизонта сходятся…
Ах, где ж вы, мои прежние года?
Ах, где вы, мои прежние года?
В результате у него за все строчки восемь рублей сорок копеек заработка получилось.
Эта арифметика Шарика потрясла. Куда бы он ни шёл теперь, он всегда губами шевелил:
Люблю грозу в начале мая, (рубль сорок)
Когда весенний первый гром, (два восемьдесят)
Полурезвясь, полуиграя, (четыре двадцать.)
Грохочет в небе голубом.
– Пять рублей, то есть пять долларов шестьдесят копеек получается. Надо же, а я даже до остановки не дошёл.
Глава третья
Встреча со знаменитым поэтом
Как раз в это время в соседнее село Троицкое стихотворный поэт должен был приехать. На клубных расклейках было написано: «Состоится встреча с поэтом Юрием Энтиным. Стихи последних лет».
И кое-где большие афиши были расклеены.
На афише была фотография поэта, где он радостно кого-то приветствовал. То ли самолёты, то ли народ. Была в нём какая-то потусторонняя отрешённость и возвышенность. Короче, было ясно, что это настоящий поэт, а не халтурка какая-то.
Стихи последних лет троицких особенно не интересовали, а сам поэт заинтересовал – больно непривычный уж был мужчина: совсем тощий и весь в волосах.
Пелагея Капустина сказала:
– Я обязательно пойду на встречу с ним. Уж больно вид у него жалостливый, и стихи у него, наверное, такие же.
– Да ничего подобного, – сказал сторож дед Сергей с горушки. – Он человек волевой, это сразу видно. Он на приплюснутого Дзержинского похож.
Клубная билетёрша тётя Дуня сказала:
– Ерунда это всё, чего вы там думаете. Поэт Юрий Энтин – это композитор Владимир Шаинский.
Она так часто встречи устраивала, что в мозгах у неё всё запуталось.
В общем, народ решил с поэтом встретиться.
Шарик, Матроскин, дядя Фёдор и почтальон Печкин, разумеется, тоже пришли на концерт. Сели в самом дальнем ряду. Потому что если им вечер не понравится, они тихонько уйдут.
Троицкий клуб был такой маленький, что самый дальний ряд фактически ближним был.
Печкин взял счёты, чтобы поэтический заработок считать.
Поэт вышел на сцену – свободный и раскованный, совсем не такой, как на афише. И сразу начал:
В юном месяце апреле
В старом парке тает снег,
И весёлые качели
Начинают свой разбег.
Печкин только успевал счётами щёлкать:
– Доллар сорок, доллар сорок, рубль сорок и ещё рубль сорок.
Взлетая выше ели, (щёлк!)
Не ведая преград, (щёлк!)
Крылатые качели (щёлк!)
Летят, летят, летят… (щёлк, щёлк, щёлк!)
– Гражданин товарищ поэт, – просит Печкин, – повторите, пожалуйста, стихотворение про качели.
– Оно вам так понравилось?
– Я просто строки не успел сосчитать.
Тут записки из зала стали поэту приходить самые разные: «Ваша жена – артистка?»
Поэт даже растерялся:
– Нет, но концерты устраивает.
«Прочтите ваше любимое стихотворение».
Юрий Энтин согласился:
– Хорошо. Прочитаю.
Ночь, улица, фонарь, аптека,
Бессмысленный и тусклый свет.
Живи ещё хоть четверть века —
Всё будет так. Исхода нет.
Умрёшь – начнёшь опять сначала.
И повторится всё, как встарь:
Ночь, ледяная гладь канала,
Аптека, улица, фонарь.
– Восемь строчек всего, – говорит Печкин, – невыгодное стихотворение.
– Это стихотворение Александр Блок написал, – сказал Юрий Энтин.
Печкин расстроился:
– Он меня запутал. Придётся пересчитывать. Он же чужое стихотворение читал.
Поэт тут же исправился и стал читать только своё:
Прекрасное далёко,
Не будь ко мне жестоко.
Не будь ко мне жестоко,
Жестоко не будь…
«Какой хитрый, – успел подумать Печкин, щёлкая счётами, – три раза повторяет».
Из чистого истока
В прекрасное далёко,
В прекрасное далёко
Я начинаю путь.
«И опять повторяет. Вот экономия!»
В общем, Печкин насчитал за вечер четыре тысячи двести копеек, чем окончательно подкосил Шарика.
Глава четвёртая
Проблемы с коровой Муркой
Дела с молоком у Мурки не улучшались. Она, несмотря на проигрыватель, всё меньше молока давала.
– Репертуар не тот, – сказал почтальон Печкин. – Ей надо что-нибудь сугубо личное поставить. У меня есть одна такая пластинка.
Он пластинку принёс, и Матроскин её запустил. Это была весёлая животноводческая песня про корову. Пел её замечательный певец Леонид Утёсов.
Пластинка была старая, она всё время съезжала со строчки на строчку. Но текст был абсолютно коровий. Проигрыватель пел:
Ты не только съела цветы,
В цветах мои ты съела мечты,
И вот душа пуста,
И вот молчат уста.
Трудно жить,
Мой друг, без друга
В мире одному.
Всё туманно, всё так сухо
Сердцу и уму.
Если б жизнь твою коровью
Исковеркали б любовью,
То тогда бы ты, Пеструха,
Знала почему.
Матроскин заводил и заводил эту песню. Корове она не очень нравилась, зато соседи подходили послушать.
Ознакомительная версия.
