«Ну, наконец-то!» — с облегчением вздохнул я.
«Как знать,
Не ждет ли нас беда?» —
встревожилась вдруг донья.
Но храбрый кабальеро ее тут же успокоил:
Нам вместе ничего не страшно,
Боишься ты идти со мной напрасно!
Когда сведет двоих судьба,
Им не грозит тогда беда!
И тут они запели тоже дуэтом.
— Ах, нет, ах, да!
— Когда сведет двоих судьба!
— Как знать, не ждет ли нас беда?
— Нам вместе ничего не страшно,
— Боишься ты идти со мной напрасно!
Последнюю фразу они повторили еще раз дуэтом, и публика снова восторженно зааплодировала.
Интересно, что же это такое происходит?! Дону Энрико она отказала, потому что он, дескать, морская свинка, а этому красавчику — на тебе, пожалуйста? Нет, так дело не пойдет! Ага, вот и дон Энрико сам появился. Правильно, на дуэль этого прохвоста!
Противники вышли вперед, и начался поединок. Они скрестили шпаги и — удар, еще удар. Ну, давай же, давай! Держись, рыжий! Но, к сожалению, исход дуэли был очевиден: маленькому Энрико было не устоять перед натиском такого мордоворота! И вот он уже лежит, поверженный, на земле. Дон Карузо наносит последний смертельный удар. Все кончено.
С торжествующим видом счастливый соперник припадает к стопам возлюбленной доньи. Он упоен своей победой и не видит, что его противник собрал последние силы, поднялся и… слабеющей лапой всадил ему клинок в спину. Раздался стон, и вот они оба лежат бездыханные у ног прекрасной дамы.
Какая страшная минута! Эльвира в горе. Она поет свою знаменитую арию, исполненную скорби:
О, страшный рок!
Судьбы проклятье!
Вот тут лежат они, как братья!
Лишилась я обоих в одночасье,
Какое страшное несчастье!
И рыжий был не плох,
И черный был хорош,
Теперь пропали оба ни за грош!
Настал и мой черед отправиться им вслед,
Чтоб не наделать больше бед,
Сейчас возьму кинжал — и все,
закончен жизни бег,
Прощайте, милые друзья, прощайте все —
навек.
Последний куплет она пропела раз пять, чтобы как следует всех предупредить — дескать, сейчас будет самое страшное. После этого она подняла кинжал и всадила его себе в грудь.
Взрыв аплодисментов! Овация! Такого я еще не видел! Но тут Эльвира шевельнула лапой, и зал замер.
Все взоры были обращены к несчастной троице, которая лежала бездыханная на земле. Но тут они слегка приподняли головы и запели хором:
Угасли очи, кончен бал,
Последний миг — вот он, настал!
Судьба соединила их,
Несчастных пленников своих,
Одним клинком — на всех троих.
Теперь лежат в траве оне,
Лежат, как будто бы во сне,
Эльвира донья, хомячиха,
Уснула быстро, тихо-тихо,
Энрико дон, он свин морской,
Сражен любовною тоской,
И дон Карузо, тоже свин,
Хотел с Эльвирой быть один.
За страшною чертою —
Все равны в правах,
Будь ты свиньей морскою
Иль числись в хомяках,
Хоть кролик, хоть хомяк,
Хоть крыса, хоть червяк,
Судьба распорядится, и
И ты повержен — бряк!
Они повторили все это трижды, потом закрыли глаза и умерли, так сказать, окончательно и бесповоротно.
Что тут началось! «Браво!» — неслось со всех сторон. «Брависсимо!» Хомяки повскакивали со своих мест. Они хлопали, кричали, плакали, смеялись. Это был успех, настоящий успех! Когда же Эльвира, Энрико и Карузо поднялись и вышли на поклон, всеобщему ликованию не было предела. Сэр Уильям был вне себя от счастья. Я — тоже. Хотя, признаюсь честно, финал меня несколько разочаровал. С последним куплетом я был категорически не согласен! Я считаю, что судьба каждого хомяка в его собственных лапах! Вслух, конечно, я этого говорить не стал, чтобы не портить праздник.
Когда публика немного успокоилась, на сцену вышли снова Сузе с Йоссом.
— А теперь — сюрприз! — хором объявили они.
— Мы тут подумали и решили отблагодарить наших спасителей, — торжественно произнес Йосс.
— Но задача оказалась не такой простой — ведь многие приняли участие в этой операции! — сказала Сузе.
— И тогда мы решили наградить одного — за всех! И этот один…
— Фредди! — крикнули они хором.
Вот сюрприз так сюрприз! Такого я не ожидал.
Меня затащили на сцену.
— Когда мы приняли решение сделать подарок Фредди как представителю всех наших друзей, у нас возник вопрос: чем мы можем порадовать его? Дать ему орден? Почетную медаль?
— И тогда нам пришла в голову мысль: ведь он же наш родственник! Так почему бы не преподнести ему то, что мы бы и сами с удовольствием получили в подарок?
Тем временем два хомяка вынесли поднос, прикрытый сверху сеном.
Какой аромат! Какой запах!
Одним легким движением Сузе отодвинула сено в сторону и…
«О-о-о!» — разнеслось по залу.
Я замер.
На подносе лежал огромный пухлый червяк! Всем червякам червяк!
Теперь все смотрели на меня.
Я хотел отблагодарить моих собратьев за трогательное внимание, но у меня буквально слова застряли в горле.
— Э-э-э, — начал было я и запнулся. — Кхм, честно, не знаю, что и сказать… Я так взволнован… Не знаю даже, как вас и благодарить… И что мне делать…
— Он не знает, что делают с червяком! — крикнул кто-то из зала. — Ха-ха-ха! — Эльвира. Это она. — Не знаешь, так мы тебе подскажем!
— Да съешь ты его! Верно! Давай, не стесняйся! — неслось со всех сторон.
Мне ничего не оставалось, как последовать этому совету.
Тем временем объявили третью часть — танцы до утра. И это было потрясающе! Веселье лилось рекой. Все танцевали, пели, ели, пили, ссорились, опять мирились и снова пускались в пляс. Получился самый настоящий пир на весь мир. И главное — еды было в достатке. Потому что запасливые хомяки не стали перетаскивать все на новое поле, а кое-что все-таки оставили на праздник. В итоге оказалось, что это «кое-что» не просто «кое-что», а целая гора всякой вкуснятины, которая пошла теперь в расход. Н-да, значит, действительно, повод был достойный и нам было что отмечать, раз хомяки добровольно и с песнями согласились расстаться со своим добром. Говорю вам это как хомяк! И, кажется, никто не пожалел об этом, потому что попировали мы знатно.
На другой день я проснулся и, как всегда, приступил к зарядке. Начинаю я обычно с бега. Забираюсь на деревянную вертушку и бегаю, пока совсем не устану. И вот бегу я себе, бегу и тут вдруг слышу:
— Фредди!
Ага, Энрико и Карузо. И что им понадобилось от меня с утра пораньше? Наверное, опять придумали какую-нибудь дрянь! Они ведь такие, их хлебом не корми, дай кого-нибудь подразнить!
— Чего? — отозвался я, глядя на них из своей клетки, которая стояла высоко на книжной полке.
— Мы хотим тебе кое-что сказать! Только спустись, пожалуйста, к нам вниз. А то как-то неудобно разговаривать.
Ладно, придется слезть. Я все-таки воспитанный хомяк и должен держать марку.
Я был, конечно, недоволен, что они меня оторвали от дела, но тем не менее выбрался из клетки и стал спускаться по веревочной лестнице.
— Ну, что у вас там? — сурово спросил я.
— Фредди, — начал Энрико. — Ты, наверное, видел, с какой серьезностью мы отнеслись к подготовке оперы.
Я кивнул. Действительно. Что правда, то правда.
— Это наша первая настоящая работа, — добавил Карузо.
— И поэтому мы решили, что отныне нам нужно уделять больше внимания своему облику, своим манерам, своему поведению, — продолжил Энрико.
Я снова кивнул. Что тут возразить, все верно. Им уж точно не помешает кое-чему поучиться.
— Первым делом мы решили пересмотреть свое отношение к тебе! — торжественно провозгласил Карузо.
— Очень интересно, — ответил я, сохраняя полное спокойствие. Посмотрим, что будет дальше.
— Даже не отношение, а наши дурацкие шутки, — уточнил Энрико.
— Да, нам очень стыдно за все эти глупые песенки, — признался Карузо.
— Ну, там про хвост хомячий… — уточнил Энрико.
— Можно не повторять, я помню, — сухо перебил я.
— И вот еще ту, про эксперта и тощую мышь, — зачем-то добавил Карузо.
— Да, а еще была, помнишь, отличная, про то, как он «чуть что, давай шипеть, и фукать, и шерститься»! — с непонятным восторгом воскликнул Энрико.
— Нет, а мне больше нравилась, где про семечки, ну, знаешь, это — «коли возьмет с собою семечек полтонны, что разместил он за щекою так фасонно», — гнул свою линию Карузо.
— Все, хватит! — резко оборвал их я. — Я все ваши шедевры уже наизусть выучил, и мне не нужно повторять!
