— Вы — мои гости, я угощаю, — ответила Блонделен. — Но мы поговорим о других долгах, благо вам некуда больше спешить.
— Как так?
— Да, джентльмены. Я подскажу вам то, что вас так мучило весь этот вечер. Ваше время миновало, и вы перешли предел сна, называемого жизнью. Джентльмены, вы мертвы, и теперь действительно — пора. Пора вспомнить о том, с чем вы встретили смерть. Но прежде вы вспомните меня.
Ледяным холодом повеяло от ее слов, и словно приоткрылась туманная завеса. Руки многих судорожно рванулись к карманам, где лежало известие о войне между Испанией и Англией и приказ явиться к месту сбора Непобедимой Армады. Другие должны были вместе с сэром Френсисом Дрейком и адмиралом Говардом защищать Ла-Манш. Немыслимо: враги за одним столом! Однако сражение уже произошло. Да, да, и никто из них не мог считать себя победителем, ибо память уже являла им картину их собственной гибели.
Блонделен положила уголек в длинную трубку, и тотчас дым окутал ее. Завороженные онемевшие капитаны не сводили с нее глаз.
— Дон Алонсо де Авадейра! Вспомни свою жизнь и любовь!
Старый капитан, ближе всех сидевший к Блонделен, опустил голову, словно предстал перед судом. Пожалуй, больше других он мог гордиться своей доблестью. Знатный род, богатство, отвагу и удачу подарила ему судьба. Одно его имя наводило ужас на пиратов Карибского моря, и караваны судов с сокровищами индейцев плыли спокойно, если их сопровождал «Золотой Альбатрос» дона Алонсо. При Мадридском дворе, в садах Гренады, в тавернах Кадиса из уст в уста передавались подвиги капитана. О том, как он, переодетый, забрался в самое гнездо пиратов — Порт-Ройял — и поочередно дрался с известнейшими атаманами разбойничьих кораблей; когда пятеро главарей захлебнулись в крови и заподозривший нечистое дело сброд хотел ввязаться в поединки, дон Алонсо выскочил в окно, запер снаружи таверну и поджег ее. О том, как он поднял над своим судном купеческий флаг, но вместо товаров набил трюмы до отказа самыми отважными солдатами. Три разбойничьих судна атаковали его. Он поднял белый флаг, но когда пираты со всех сторон сцепились с ним абордажными крючьями и перебросили мостики, навстречу им хлынула железная волна. Напрасно они пытались обрубить канаты и бежать. Не прошло и часа, как команды трех судов были перебиты и над морем взмыло четыре испанских флага вместо одного. Рассказывали еще… но воля Блонделен заставила дона Алонсо вспомнить о том, о чем он хотел бы забыть. Да, это тяжело вспоминать… Донна Габриэлла!.. Любая дама почла бы за счастье, если б капитан остановил свой выбор на ней и предложил руку. Любая — но не Габриэлла. А ведь они росли вместе, на глазах дона Алонсо расцветала ее чудесная красота. У нее была очень нежная душа, которая не выносила крови и сражений, при всей любви к морю она часто уходила в лес, где находила покой и отраду, она всегда говорила, что искусство и фантазия наполняют душу так, как не под силу любой действительности… Но неужели это стояло между ними? Или ей был ближе пестрый рой юнцов, распевавших серенады под ее окном? Авадейра вспомнил, каким ударом стал для него неожиданный отказ Габриэллы стать его супругой. И еще нанести ему оскорбление! Прекрасная сеньора преподнесла свой ответ в стихах, настаивая на разнице между ее поэтическим миром и жизнью, которую он предлагал ей. Он ушел тогда взбешенным, надеясь погибнуть в первом же бою — так велико было его унижение. Но гибли лишь его враги. Дон Алонсо вспомнил тот страшный день, когда он, исполненный священного гнева к вечным соперникам испанской короны — англичанам, остановил мирное английское судно. Каково же было его изумление, когда он встретил на нем Габриэллу! Капитан судна, помимо искусства мореплавания, мастерски владел кистью и красками. В каюте его висел портрет донны Габриэллы, как зеркальное отображение сходных с оригиналом. Но в лице, изображенном на холсте, Алонсо увидел выражение, которого так тщетно добивался и которого никогда не видел у Габриэллы. Вне всяких сомнений, это была любовь.
Авадейра знал, что родные донны никогда не согласились бы на этот союз, — значит, Габриэлла бежала со своим возлюбленным. Изнывая от ревности, кипя ненавистью, дон Алонсо заявил, что отпускает англичанина на волю, а донну Габриэллу берет в плен, чтобы возвратить на родину.
— Сеньор Авадейра! — сказала Габриэлла спокойно. — Клянусь Всемогущим, что перед алтарем этот человек стал моим мужем. И вам не разорвать этой связи.
О, если бы она умоляла его, просила, требовала, проклинала!.. Но Габриэлла больше не вымолвила ни слова. Команда англичан не была вооружена и не могла сопротивляться. Тем не менее, когда дон Алонсо повернул руль на восток, увозя Габриэллу, судно ее возлюбленного двинулось вслед за ним. Авадейра хладнокровно отдал приказ стрелять. Когда у англичан свалилась грот-мачта и они начали отставать, донна Габриэлла скользнула на корму и прыгнула в воду. С обоих судов мигом спустили шлюпки. Дон Алонсо видел, что противники опережают его. Быстро сгущались сумерки, и он видел англичанина, готового броситься в волны. Он поднял пистолет… Нет, нет, это англичане начали стрелять, чтобы помешать испанцам. Не важно… Голова донны Габриэллы исчезла под водой и больше не появлялась. Он привез грустное известие ее семье и отслужил панихиду.
— Так что же мне еще вспоминать? — спросил дон Алонсо у старухи.
— Конец, — ответила Блонделен.
И он вспомнил конец. Да, он принял бой первым из Армады, когда, отправившись в разведку, наткнулся на английские суда в проливе. Его судно изрешетили насквозь, но он сумел вырваться. Ночь помогла ему скрыться. Утром сквозь туман он снова увидел вражеские корабли. Волосы на его голове встали дыбом, когда в подзорную трубу он рассмотрел противника. На него шли все те суда, которые он потопил на своем веку. Дон Алонсо прекрасно помнил их все. Подняв флаг, с отчаянием обреченного он бросился навстречу. Один за другим опускались на дно враги «Золотого Альбатроса». Он снова был победителем. Оставалось лишь одно небольшое судно. Авадейра скомандовал «огонь», но матросы стояли недвижно — вышли все боеприпасы. Судно приближалось, неотвратимое, как возмездие. Золоченые буквы на борту складывались в имя Габриэллы. Не было видно ни одного человека на вражеском корабле, но уже через несколько секунд они сцепились борт к борту. Дон Алонсо выхватил шпагу, но никто из команды не посмел вступить на палубу англичанина. Суеверный ужас охватил испытанных воинов. А меж тем корабль противника стал медленно опускаться в воду, увлекая за собой испанцев. Авадейра один рванулся вперед. Судно оказалось пустым. В капитанской каюте по-прежнему висел портрет Габриэллы, но на лбу ее чернело маленькое отверстие. Алонсо сорвал портрет и увидел, что на стене нет следа от пули…
— Почему нет пули? — воскликнул он, не смея ответить себе.
— Пуля попала в затылок, — раздался голос Блонделен. — Это ты убил Габриэллу.
Капитан Авадейра пошатнулся и стал терять сознание. Хозяйка «Соленого пуделя» склонилась над ним. В одно мгновение лицо ее изменилось.
— Габриэлла! — побелевшими губами прошептал капитан. — Ты жива?
— Да, — ответила она. — Бедный мой Алонсо, наш спор окончен. Искусство побеждает жизнь, а любовь — высшая форма искусства, и убить ее невозможно, так же как разлучить любящих. И та капля любви, которая была у тебя, дала тебе возможность еще раз встретиться со мной, чтобы получить последний урок.
Теперь старуха обратилась к капитану Бельгэму, и его жизнь встала перед его глазами, послушная воле Блонделен. Потомок славных мореплавателей, которые заслужили почетное прозвище морских лордов, он с юных лет готовился продолжить путь предков. Основательные познания в морском деле, высокие связи при дворе распахнули для Бельгэма двери Адмиралтейства. Однако судьба, сулившая ему блестящую карьеру, не тронула его сердце. Еще в юности он испытал странное потрясение, и с тех пор единственное, чего искал Бельгэм в жизни, было одиночество. Событие, для стороннего взгляда не представлявшее ничего особенного, для чуткой души молодого человека оказалось определяющим. Как-то в лунную ночь на берегу Бельгэм услышал женский голос, поющий протяжную грустную песню. Чем больше он слушал ее, тем больше им овладевало томление, священный трепет и, наконец, внезапно проснувшаяся жажда любви, которой он дотоле не испытывал. Мелодия сливалась с плеском волн, бледным сиянием лунных лучей, с волшебством ночи, с сердцем самого Бельгэма. Все выше взлетал таинственный голос, и в нем уже не оставалось ничего человеческого, — но вдруг падал, как камень, и тогда преображался в рычание зверя, исполненного страсти и гнева. Забыв обо всем на свете, завороженный Бельгэм двинулся к мысу, откуда доносилась песня. Страх охватывал его при мысли, что он увидит легендарную сирену или русалку с рыбьим хвостом. Но он увидел юную ведьму. Бесстыдно нагая, с накидкой распущенных серебряных волос, способных соперничать с кипящей пеной прибоя, она была тем совершенством, которое воплощал ее дивный голос.
