Ахмет Файзи - В стране смельчаков

— Дани-ир! Сын мо-ой!

Эхо подхватило его слова и, повторяя, понесло по ущелью. Человек кричал еще и еще, но напрасно: никто не отозвался на его крик. Он карабкался по уступам гор, заглядывал в глубокие расщелины. Там, внизу, громоздились большие камни, снесенные водой, вырванные с корнем могучие деревья; виднелись убитые бурей птицы и звери. Шакалы уже собирались на богатый пир.

Молча стоял Азат Мерген над пропастью, в которой погиб его сын. Две крупные слезы показались из глаз, не умевших раньше плакать, и медленно скатились по щекам. Опустив голову, тихо побрел он домой.

В тот ранний час из пещеры на противоположном склоне горы, опираясь на палку, вышла старушка. Яркие лучи солнца ослепили ее. Прикрыв глаза ладонью, она неторопливо осмотрелась. Ветер играл прядями ее серебристых волос. Глаза молодо глядели из-под седых бровей.

Завидев ее, шакалы затрусили прочь.

— Что им здесь нужно? — пробормотала старушка, направляясь к груде камней.— Неспроста сбежались они.

Вдруг она увидела лань, придавленную толстым деревом. Та была мертва. Задрожала старушка, слезами наполнились ее глаза.

— Бедняжка! — проговорила она.— Уж не ты ли это, милая доченька?..

Тут кто-то слабым голосом позвал:

— Мама...

Старушка поспешила на голос и увидела среди камней израненного юношу. Его прекрасное лицо было бледно, глаза закрыты. Она склонилась над ним:

— Кто ты, славный джигит?

Но юноша, не поднимая век, снова тихо позвал:

— Мама…

Старушка бросилась к пещере. Она торопилась изо всех сил. Вскоре она появилась с большой раковиной в руках. Набрала в нее воды из горного ключа, напоила незнакомца, обмыла его раны, высушила древесным мхом и покрыла целебными листьями. А сама, примостившись у изголовья, стала терпеливо ждать, когда он придет в себя.

Много времени прошло так, но вот юноша глубоко вздохнул и открыл глаза.

— Где мама?.. Я слышал ее голос....— с трудом проговорил он.

— Здесь никого нет, кроме меня, сынок. Ты мог слышать только мой голос...

— Да, да! Вот этот голос!.. Он так похож...

— Чей же ты сын, джигит?

— Моя мать — Алмаз-Ирке, добрая девушка-лань...

— Внучек мой! — воскликнула старушка.— Так я же... я мать Алмаз-Ирке.

— Бабушка!

Они крепко обнялись. От волнения оба долго не могли вымолвить ни слова.

Время шло. Луна трижды округлялась на небе и трижды снова истончалась, как серп, а старая Алмазбану все еще неустанно хлопотала вокруг больного Данира. Наконец поднялся он на ноги. Смастерил себе лук, наточил стрелы, стал ходить на охоту. Но ничто не веселило его: скучал джигит по дому родному, по матери и отцу. Даже в звуках курая слышалась теперь тоска. Когда Даниру становилось особенно грустно, поднимался он на вершину горы, и далеко вокруг разносилась его песня:

Услышала эту песню старая Алмазбану, подсела к Даниру, ласково провела рукой по его волосам и сказала:

— Внучек мой! Я знаю дорогу к твоему дому. Нелегка и опасна она...

Данир вскочил на ноги:

— Где эта дорога, бабушка?! Я теперь ничего не боюсь...

— К востоку отсюда лежит твой путь, вдоль берега реки...— показала рукой Алмазбану.

— Так пойдем со мной! Я понесу тебя на руках.

— Нет,— покачала головой старушка,— дорога эта неблизкая... И раньше, чем пойти на восток, ты должен повернуть на запад. Там, между трех гор, поселилось племя трусов.

— Что это за племя? — удивился Данир.

— Ох,— горестно вздохнула старушка,— это тоже мои дети и внуки. Они не сумели постоять за свою землю, и теперь баскак (наместник хана, правитель) злого хана хозяйничает там. Одна Алмаз-Ирке, моя любимая доченька, не покорилась врагу и превратилась в лань. Нашлись подлые предатели и трусы, которые хотели выдать меня баскаку. Настроили они детей моих против меня. Прокляла я их. «Будьте же презренными рабами,— сказала я им,— пусть всюду зовут вас жалкими трусами». Ушла я из дома родного... Так и будут они жить с этим позорным прозвищем, пока не восстанут против хана, не победят его в жестоком бою.

— Покажи мне, бабушка, дорогу к племени трусов, я помогу им! — воскликнул Данир и схватил свой лук.

Засияли глаза старушки.

— Но готов ли ты к битве? — спросила она.

— Готов, бабушка!

— Большие испытания ждут тебя в стране трусов. Хватит ли у тебя смелости?

— Хватит, бабушка!

— Этого еще мало. Ты должен будешь научить смелости тех, кто живет в той стране...

— Я научу их!

— Хорошо, внук мой. Пусть эти слова будут твоей клятвой! — твердо сказала старушка и поцеловала Данира.

На другой день солнце застало Данира в пути. Было еще совсем темно, когда он перекинул через плечо лук, заткнул за пояс курай и, попрощавшись с бабушкой, зашагал туда, где жило племя трусов.

Семь дней и семь ночей шел Данир берегом большой реки. На восьмой день впереди показались три горы. Но пройти к ним было нелегко. Дорогу преграждали топи, груды камней, глубокие овраги, заполненные водой. Данир и плыл, и карабкался по крутым склонам, цепляясь за каменные выступы, и лез через колючий кустарник, в кровь раздирая руки. Порой хищные звери преграждали ему путь, но метко поражал он их острыми стрелами. Наконец дошел он до последнего оврага и, заглянув в него, отпрянул: на дне шипели и извивались сотни ядовитых змей. Обойти овраг было нельзя.

Задумался Данир. Как быть? Повернуть назад? Но ведь он дал клятву! И юноша взялся за дело: целый день собирал и кидал в овраг сухую траву, листья, хворост. А когда стемнело, высек огонь, поджег пучок сухого тростника и бросил его в овраг. Вмиг превратился он в пылающий костер. В огне сгорели все змеи, и Данир продолжал путь.

Когда он спустился в долину, что лежала между трех гор, на небе зажглись первые звезды. Усталый юноша присел отдохнуть и незаметно уснул.

Солнце поднялось не выше копья, а Данир уже был на ногах. Перед ним в низине лежал город трусов. Он сразу узнал его. Все было в нем так, как рассказывала бабушка. Город был обнесен стеной из камня и бревен, которая во многих местах успела разрушиться. С трех сторон его окружали горы. Люди здесь жили не в домах, какие видел Данир у себя на родине, а в пещерах, отгороженных каменными и деревянными стенами. Небольшое отверстие внизу служило им и окном, и дверью. А кому не хватило пещер, жили в глубоких землянках с такими же небольшими отверстиями на крышах.

С удивлением рассматривал Данир странный город. Множество людей, несмотря на утренний час, в беспорядке сновали по улицам. Они суетились, что-то кричали, показывая на него пальцами. А те, кто работал у городской стены, вдруг побросали кетмени, лопаты и кинулись бежать. А вскоре все они, подобно зверькам, быстро исчезли в темноте жилищ. «Кто они, люди или суслики?» — подумал Данир.

Когда он вошел в городские ворота, на улицах уже не оставалось ни души. Данир постучал в одну дверь, потом в другую. Нет ответа. «Этих людей недаром прозвали трусами, они просто боятся меня!»— догадался он.

Юноша прошел на городскую площадь, вынул из-за пояса курай и, присев на камень, начал играть. Над притихшим городом полились нежные звуки. Мелодия текла сначала тихо и плавно, словно воды лесного ручья, потом зажурчала подобно горному потоку, весело прыгающему по камням. Она то смеялась, то плакала, то звала куда-то....

Но вот из пещер показались головы любопытных. Те, что были посмелее, медленно вышли на звуки курая. Не прошло и часа, как большая толпа собралась вокруг. Но люди боялись подойти близко и каждую минуту готовы были убежать.

Данир перестал играть. «Заговорю, так опять напугаю их»,— подумал он и, улыбаясь, молча оглядел трусов. «Не бойтесь, я свой»,— говорил его взгляд. Но те с опаской, недоверием смотрели на него. Даниру показалось странным, что ближе всех к нему стояли совсем юные девушки. За ними толпились девушки постарше, мальчишки, женщины, старухи, и только позади всех выглядывали молодые парни и здоровые мужчины. Это рассмешило Данира. «Дочери Алмазбану достойны своей матери!» — подумал он.