Вдруг череп стал меняться на глазах. На широких скулах появилась пергаментная кожа. Тусклые старческие глаза глянули из пустых доселе глазниц. Длинный нос почти касался острого подбородка, но вот и нос, и подбородок расплылись, будто воск на огне. Нос превратился в расплющенную картофелину, а лицо стало круглым и дряблым. Но не прошло и минуты как щеки впали, а нос сделался похожим на орлиный клюв. Лица сменялись одно за другим как узор в калейдоскопе, словно кто-то невидимый лепил и переделывал их, недовольный своей работой. Постепенно лица начали молодеть. С каждой новой переменой кожа становилась более упругой, а в глазах появлялся блеск. Казалось, не будет конца этим переменам, как вдруг неведомый скульптор завершил портрет. Он был так совершенен, что нельзя было в нем ничего изменить, не испортив его. Каждая черточка, была словно выточена умелым мастером, но в этом прекрасном лице было что-то зловещее… Глаза. Безжизненно белое, словно мраморное лицо скорее походило на искусную маску, и только глаза были живыми. Они жгли. Из черных омутов глаз исходила такая сила, что нельзя было заглянуть в них и не содрогнуться.
Крылья летучей мыши обратились в бархатный плащ, а тело в гибкий женский стан, обернутый черным шелком. Морра опустилась на водную гладь и встала, словно под ее ногами была твердь. Плащ ее, коснувшись воды, остался сухим. Морра топнула несколько раз, и черные круги разошлись по воде, а из глубины, из под земли глухим эхом донеслось едва различимое:
— Хозяйка вернулась… вернулась… вернулась…
Морра раскинула руки и побежала по болоту, дико хохоча и поднимая веера брызг. Перед ней падали ниц камыши, и стелилась осока. Дух зла был на свободе. Вдруг Морра резко остановилась и сжала кулаки. Как жаль, что она бессильна в свете дня. Ну что ж, недолго ей быть тенью. Как только она обретет плоть, ей станет не страшен солнечный свет, и тогда молва о ней пойдет повсюду, и власть ее распространится беспредельно. Месть будет страшна. Не даром она так долго ждала.
Вдруг Морру пронзила резкая боль. Она покачнулась и едва не упала. Свет звезды-желания пронизал ее насквозь, ослепив на мгновение. «Я хочу, чтобы болото опять стало целебным озером», — услышала Морра детский голосок.
— Нет!!! — взвизгнула ведьма, и от этого крика деревья склонились до земли, а у диких зверей шерсть стала дыбом.
Боль отпустила Морру, но радость свободы сменилась яростью. Нельзя допустить, чтобы с болотом что-нибудь случилось, прежде чем она, Морра, не обретет плоть. Ведь пока она тень, болотная топь ее единственное пристанище. Если не станет болота, дух ее развеется по свету, и это будет ее концом не на век, а на вечность.
Глаза Морры сверкнули, и она решительно зашагала по воде. Отныне она обратится в слух и зрение, она поднимет все темные силы, подвластные ей, и никто не коснется Хрустального ключа. Она обретет былую силу, а уж тогда ей будут не страшны никакие звездные желания.
Следующий день выдался хлопотный. Бабушка с утра затеяла печь хлеб. Она досвета поставила тесто в большой кадке, накрытой белым полотенцем, а когда тесто подошло, растопила печку в летней кухне. Петька в огороде прореживал морковку. Сначала Даша взялась помогать бабушке, но когда печка разгорелась, и в кухне стало жарко, она побежала к Петьке. Видя, как Петька вырывает крохотные, как ниточки морковинки Даша спросила:
— Зачем их дергать, ведь морковок вырастет меньше?
— Если их не дергать, ничего не вырастет. Они друг дружке мешать будут, — объяснил Петька, не прерывая работы.
Даша еще немножко потопталась возле грядок и решительно заявила:
— Нет, мне пропалывать не нравится. Это нечестно. Всем морковкам расти хочется. Им же обидно. Лучше я за малиной пойду.
Даше не разрешали уходить далеко в лес, но малинник был почти возле дома, и туда Даша наведывалась частенько. Она взяла банку и, пообещав, что на обед угостит всех малиной, вприпрыжку побежала в лес.
Год выдался ягодный, малины в лесу было видимо-невидимо, только обрывай. Жаль только, что у малины крапива в подружках ходит, да такая высокая и жгучая, что до самых спелых ягод не добраться. Даша нашла куст, где крапивы было поменьше, и принялась собирать крупные душистые ягоды.
Вдруг она услышала, как сквозь малинник кто-то пробирается. Даша замерла, сразу же представив себе большого бурого медведя. Медведей в здешнем лесу никогда не видели, но мало ли, — заблудился какой.
— Это кто? — с опаской спросила Даша.
— Дед Пихто, — услышала она в ответ.
Кусты раздвинулись, и сквозь них продрался старичок. Даша застыла в изумлении. Выглядел старичок очень странно: на нем был полушубок, валенки и кроличий треух, сдвинутый на затылок. Глаза у старичка были добрые. От глаз разбегалась сетка морщинок, и потому казалось, что старичок постоянно улыбается. Даша осмелела.
— Вы кто? — переспросила она, с интересом разглядывая незнакомца.
— Дед Пихто. Зовут меня так, Пихто, неужто ты про меня не слыхала? удивился старичок.
— Слышала, только я думала, что это огрызалка такая, а на самом деле вас нет, — сказала Даша.
— То есть как это нет? — рассердился старичок, но даже сердился он как-то по доброму, и Даша его совсем не испугалась.
— А зачем вы летом шубу надели? — спросила она.
— Это все оттого, что у меня есть собственное мнение, — важно сказал дед Пихто. — Правда, свое мнение иметь ой как трудно. Вон прошлую зиму все в тулупах ходят, в шапках, а я нет. Думаю, чего это я буду под всех подстраиваться? У меня свое мнение есть. Так в самые морозы в рубахе и проходил. Ух и мерз же. Все мне талдычат: «Надень шубу, да надень». Я б может и надел, да только как же это я от своего мнения откажусь? Так всю зиму и промаялся, пока уж совсем невмоготу стало. Послушался я чужих советов, полушубок надел, а тут на тебе, лето наступило, жара. Вот что значит людей слушать! Теперь мне все твердят: «Шубу сымай». А я нет! У меня свое мнение. Тяжко, конечно, хожу, парюсь.
— А я бы назло всем шубу сняла.
— Как так назло всем?
— Очень просто. Все думают, что вы шубу ни за что не снимите, а у вас свое мнение. Вы ее и снимите, — сказала Даша.
— А ведь и то верно. У меня-то свое мнение. Пускай там они что хотят, думают, а я вот — сыму шубу и все тут! — топнул ногой старик
и с видимым облегчением стянул с себя полушубок. — Ну, птичка-невеличка, за то что ты мне помогла шубу снять и при своем мнении остаться, расскажу я тебе присказку. Летела падучая звезда, желание искала. Кто успеет загадать, тому желание и исполнит. Услыхала желание, подивилась, привело ее это желание в болото топкое, в трясину непролазную.
— Это моя звезда, — обрадовалась Даша.
— Глянула звезда вниз, померцала, достала лучом до дна, и увидела в тайнике подземном дверцу потайную. К дверце той ключа нет, зато ключ за дверцей спрятан. Да не простой, а хрустальный. У кого сердце чистое, да желание страстное, перед тем дверца раскроется. Дорогой тот ключ, дороже злата-серебра и камней самоцветных, да только кто его достанет, богаче не станет, но и ни с чем не останется, ключик многим достанется. Только это присказка.
Старичок замолчал.
— А сказка? Кто же ту дверцу откроет? — теребила старичка Даша.
— Кроме тебя больше некому, — дед Пихто пристально посмотрел на девочку. — Ты пожелала, чтобы болото Ведьмино вновь целебным озером стало, а для этого надо Хрустальный ключ, что озеро питал, из плена высвободить.
— Так я освобожу. Только сейчас у бабули отпрошусь, — Даша уже хотела бежать к бабушке, но старичок остановил ее.
— Погоди. Я вот о чем хочу тебя попросить. Забери назад свое желание.
Даша исподлобья посмотрела на старичка и упрямо сказала:
— У меня этих желаний полным полно, уже даже девать некуда. Ничего я назад не возьму.
— Дело-то непростое и опасное, — настаивал дед Пихто. — Глубоко тот ключик спрятан, злоба да нечисть ход к нему стерегут. Мала ты еще. В подземелье, что к ключу ведет, страх на страхе сидит и страхом погоняет.
Даша, наморщив лоб, молчала в глубоком раздумье. Вдруг она просияла.
— А я Петьку возьму, брата своего. Он большой и ничегоничего не боится.
Старичок тяжело вздохнул:
— Значит желание забирать никак не хочешь?
— Ни за что, — наотрез отказалась Даша.
— Ну что ж, тогда возьми подарочек, — старик протянул Даше крошечный кулечек, свернутый из листа мать-и-мачехи.
Даша поставила банку с малиной на землю, развернула листочек и увидела в нем мелкие черные зернышки, такие, какими бабушка посыпает калачики.
— Что это? — спросила она.
— Посеешь зернышко — взойдет росточек, вверх потянется, маком красным распустится, цвета алого да духа пряного. Как поднимутся те цветы — сказка и начнется, а проснешься — может статься, быльем обернется. Едва солнышко за лесом спрячется, роса в поле упадет, а месяц высоко в небе подымется, тут самое время сеять. А как посеешь, в путь отправляйся, — сказал старичок и исчез будто его и не было.
