И неожиданно попросила:
Клест, сбрось мне шишку сосновую. Тебе это не тяжело, а мне на весь день занятие: сиди, пошелушивай.
Ох и хитра же ты, — усмехнулся Клест, — начала с детей, а кончила шишкой. Да уж ладно. Шишек на сосне много, хватит нам с тобой. Я сейчас тоже позавтракаю, а потом полечу жену кормить. В гнезде она у меня, птенцов стережет.
Откусил Клест шишку потолще, бросил Мышке:
Лови!.. Погрейся, на тебе ведь шуба... меховая, мышиная! Ха-ха-ха!
Схватила Мышка шишку и унесла в нору. А на другое утро она опять плясала под сосной и говорила Клесту:
Мороз сегодня крепкий какой, дух аж захватывает. Погреться бы...
Идет Пеликан вдоль озера и видит: стоит у воды брат его, серый-пресерый, грустный-прегрустный, нос ниже колен вытянулся.
Ты чего какой? — спросил Пеликан брата.
А тот ему и отвечает:
Горе у меня.
Какое еще горе?
Небывалое. Рыбу только что проглотил.
Ха! Так мы ее каждый день глотаем. Рыбой только и питаемся.
Так я... большую.
Ха! Всякую приходится: какую поймаешь, такую и проглотишь.
Так я... трехкилограммовую.
И-и! — ахнул Пеликан. — Да как же это ты сумел-
А я и сам не знаю, — отвечает брат. — Я ее только во рту подержать хотел, а она взмахнула хвостом и — во мне теперь. Большая. Холодная. Во весь живот легла... Помру я скоро.
И-и! — подхватил Пеликан брата под крыло и повел домой.
Ведет вдоль озера, сообщает всем:
Братцы, брат-то у меня — помирает. Рыбу только что трехкилограммовую проглотил.
И вскоре уже все на озере знали, что у Пеликана брат помирает. Пришли посмотреть, как он помирать будет. Пришли послушать, что скажет он в своем последнем, в своем предсмертном слове.
И сказал Пеликан. Посмотрел на всех уже какими-то совершенно неземными глазами и сказал:
Братцы, я... опять есть хочу.
Жили по соседству Крот с Сусликом. Крот, бывало, зароется с обеда в землю и спит до утра. А Суслик, тот, бывало, обязательно вечернюю зарю проводит. Встанет на кургане желтеньким столбиком и стоит, посвистывает:
— Золотистая какая!
Поспит немножко и опять на курган бежит — утреннюю зарю встретить. Глядит на нее и головой покачивает:
— Огневая какая!
Попытался один раз и Крот зарей полюбоваться. Сел вечером возле Суслика, глядит прямо перед собой и ничего не видит: глаза-то у него слепые.
Все поталкивает Суслика, спрашивает:
— Ну какая она, заря-то?
— Золотистая, как репа, — отвечает Суслик.
А Крот и репы никогда не видел. Спрашивает:
— А какая она, репа-то?
Сбегал Суслик к колхозному полю. Принес репу.
— Вот такая, — говорит, — заря сегодня золотистая. Повертел Крот репу в могучих лапах, сказал:
— Понимаю, — и полез в нору.
Утром он опять сидел возле Суслика. Захотелось ему и утренней зарей полюбоваться. Сидел, глядел прямо перед собой и ничего не видел. Поталкивал Суслика, спрашивал: — Ну какая она, утренняя заря-то?
У, она сегодня красная, как морковь, — отвечает Суслик.
А Крот и моркови-то никогда не видел. Спрашивает:
А какая она, морковь-то?
Сбегал Суслик к колхозному полю, принес морковку.
Вот такая, — говорит, — красная заря сегодня. Повертел Крот морковку в могучих лапах, откусил кусочек, почмокал губами, сказал:
Вот теперь понимаю: заря круглая, как репа, сладкая, как морковь.
Прилетела весной на север Сова. Сбросила с себя зимнее белое платьице, надела летнее, серое. Посмотрелась в бочажок, осталась довольна собой — вполне матерью быть может. Приказала мужу:
— Переодевайся и ты. Нечего форсить. Праздники кончились. Работать начинаем. Да и надежнее в сером: спрячешься среди камней, и найди тебя, такого серого, попробуй.
— Да уж, попробуй, найди серого, — согласился с нею муж, и тут же снял он с себя белые штанишки, надел серые.
Курточку белую снимать не стал.
— Так, — говорит, — надо.
Свили они гнездо, положила Сова в него четыре яичка, потом еще восемь положила рядом и села птенцов высиживать.
Сидит она один раз и видит: идет на нее из тундры Песец и облизывается. Видать, только что разорил чье-то гнездо и теперь высматривает, чье бы еще разорить для пары.
Испугалась Сова, сидит, не дышит. И даже моргать боится. Не знает, что делать ей. Уйти с гнезда — увидит Песец: белеют яички — и выпьет их. Остаться — себя под смерть подвести. И даже посоветоваться не с кем: мужа не видать нигде.
Только подумала о нем, а он и выбежал из-за камня и , пошел навстречу Песцу. Идет, курточку на себе беленькую форсисто одергивает, прихорашивается будто.
Увидел его Песец и почувствовал себя охотником, шагнул к нему. Зажмурилась Сова, конец ее мужу, а он — виль! — и спрятался за камень. Песец за ним, а он — виль! — за другой камень перебежал. Так от камня к камню увел его далеко от гнезда. Поднялся в небо, помахал крылышками.
Будь здоров, дружище Песец! Счастливой тебе дороги по болотной тундре.
Вернулся к жене, спрашивает с гордостью:
Поняла теперь, зачем я на себе курточку белую оставил и в тайне держал? Белого меня далеко видно. Вот и пусть гоняются за курточкой моей, а ты сиди себе в гнездышке, выводи птенцов таких же, как я, молодцов.
От многих опасностей муж Совы гнездо спас. Кто бы ни появился подозрительный поблизости, он сейчас же одергивает курточку белую и навстречу выходит. Прикинется хроменьким и — ковыль! ковыль! — увлекает непрошеного гостя за собой, от гнезда уводит.
Давным-давно жил у берега моря Ветер. Дом его был сложен из разноцветных ракушек, и все в нем было красивым, но особенно красивой была жена Ветра. Волосы ее были цвета морской пены, а глаза цвета морской волны. Ветер любил ее и говорил ей:
— Ты моя ласточка, моя ты касаточка.
И жена любила его. И потому они оба были счастливы. Однажды, когда Ветра не было дома, жена его набросила на плечи косынку и вышла к морю. На море забавлялся Ураган. Он хватал волны и швырял их о скалы. Волны разбивались в брызги. Ураган смеялся. Он хохотал могуче и яро, и эхо в горах вторило его хохоту.
И вдруг Ураган увидел жену Ветра и остановился, пораженный красотой ее.
— Чья ты, красавица? — неожиданно ласково спросил он. — И почему я никогда не видел тебя раньше?
— Я жена Ветра. Мы живем вон в том доме. И никогда не бываем в горах, где живешь ты.
Ураган засмеялся.
— Ты, наверное, хотела сказать «жили», потому что теперь ты будешь жить у меня.
С этими словами он подхватил ее и понес к себе в горы. Всю дорогу она плакала, билась в его руках и просила:
— Отпусти меня. Скоро вернется мой муж и очень опечалится, если я не встречу его.
Но Ураган в ответ только смеялся.
— Забудь о Ветре, забудь о нем навсегда. Я сильнее его, и потому такая красавица должна принадлежать мне. Полюби меня.
Он говорил ей это, пока они летели, говорил и потом изо дня в день, пряча ее в пещере в горах. Но изо дня в день она говорила ему:
Я жена Ветра, и никогда не назову тебя мужем.
Разъяренный, он спускался в горные селения, валил изгороди, срывал с домов крыши, все мял и топтал, безумея от злости. И когда убедился он, что она скорее умрет, чем полюбит его, сказал:
Иди, я отпускаю тебя. Но знай: пока ты была у меня, Ветер женился на Буре. Неделю назад они сыграли свадьбу, и сейчас живут в том же доме, в котором жила с ним ты.
Ураган лгал ей. Он надеялся: услышит она об измене мужа и навсегда останется жить в его пещере и полюбит его. Он солгал ей, а она поверила и, убитая горем, воскликнула :
Я любила тебя, Ветер, но ты женился на Буре. Живи, я не стану мешать твоему счастью. Я стану вольной птицей, я стану Ласточкой, как называл ты меня когда-то.
И она превратилась в Ласточку. К морю она больше не вернулась. Чтобы не волновать себя встречей с Ветром, улетела далеко в степь, стала жить в селении. Свила гнездо себе.
И вот как-то летит она над речкой и слышит — плачет кто-то. Оглянулась, а это Ветер сидит в ветвях плакучей ивы, и по щекам его текут слезы. Раскачивается он из стороны в сторону и повторяет:
Где же ты, Ласточка моя? Я обошел землю, но даже следочка нигде не нашел твоего. Куда пропала ты? И зачем оставила меня?
И только тут поняла жена Ветра, как зло обманул ее Ураган, но уже ничего не могла поделать: став птицей, она утратила волшебную силу, что была в ней когда-то. От боли сжалось у нее в груди сердце, а Ветер раскачивался в ветвях ивы и повторял:
Где ты, где ты, моя Ласточка?
Я здесь, здесь, — закричала она на языке ласточек и бросилась к нему.
