Не успел настоятель выйти из дома, как служка достал кувшин и съел все амэ без остатка.
Потом разбил он любимую чайную чашку настоятеля, накрылся с головой одеялом и давай стонать и охать, будто помирает.
Вечером вернулся настоятель. Видит, огня в доме нет, темно. Закричал настоятель;
— Эй, служка! Ты что делаешь?
А служка ему отвечает из-под одеяла голосом тихим и слабым, как стрекотанье цикады в осеннюю пору:
— Простите меня, настоятель! Пришел мой смертный час. Нет мне спасенья! Об одном прошу, прочтите после моей смерти по мне хоть одну молитву из сострадания…
От таких нежданных слов настоятель перепугался.
— Служка, служка, что с тобой случилось?
— Мыл я сегодня вашу драгоценную чайную чашку, Вдруг котенок прыгнул ко мне, выскользнула чашка у меня из рук и разбилась на мелкие части. Как мне было на глаза вам показываться. Решил я умереть, вынул яд из кувшина и съел все без остатка. Разлился яд по телу огнем, приходит мне конец. Прошу вас, помолитесь о моей грешной душе… Ах, тяжко мне, так тяжко, что и сказать не могу!
перевод Б. Бейко
дин человек любил все преувеличивать. Раз увидел он в лесу большую змею, пришел домой и рассказывает жене:
— Ты знаешь, я сегодня встретил змею. Вот это змея! Никогда еще такой не видал. Страх какая большая!
«Ну, опять понес!» — подумала жена. Но виду не подала и спрашивает:
— Какая же она большая?
Муж и давай расписывать:
— Да как тебе сказать, длиной, пожалуй, дзё[56]десять будет да в обхват целый дзё!
А жена ему серьезно так говорит:
— Полно, может ли змея быть такой длины?
— Ну, не десять, а дзё семь — это точно.
— Что ты, что ты! Такая длинная? — опять не согласилась жена.
— Но уж три-то дзё было, — с неохотой поправился муж.
— Да нет, должно быть поменьше. Посмотри, у нас на картине дракон и тот короче!
Посмотрел враль на картину, совсем смутился и раздраженно проговорил:
— Пусть так, но дзё в ней был, это уж наверняка!
— Ах, вот как! — засмеялась жена. — И длиной дзё и толщиной дзё. Так это, видно, не змея была, а бочка!
перевод Б. Бейко
озвращался один человек с праздника домой. Вдруг захотелось ему на флейте поиграть. Зашел он в музыкальную лавку и стал подбирать себе флейту. И так приложится и этак, все кажется ему не то, что нужно. Попал у него указательный палец левой руки в одно из отверстий флейты и застрял.
Сколько он ни старался вытащить палец, ничего не получалось. Красный как рак от натуги, обливаясь потом, пытался он освободить руку, но от этого флейта впивалась в палец еще больнее.
Делать нечего, заплатил он хозяину, сколько тот запросил, и купил флейту.
«Ладно, — думает, — как-нибудь доберусь до дома, а там разобью флейту и вину палец».
Так и побрел он по улице с этой флейтой.
Прошел он немного и видит: стоит большой дом, а из дома дивные звуки несутся — кто-то на кото играет.
Наш малый с флейтой был человек любознательный, забыл он сразу про свой больной палец, нашел щель в бамбуковом заборе, которым был обнесен дом, и заглянул во двор. Но ничего не увидел.
Тогда он протиснул голову между бамбуковых прутьев как можно дальше. Наконец, голова его очутилась по ту сторону забора. Но тут звуки кото в доме смолкли, а на веранде опустили штору.
— Вот тебе и на! Только собрался посмотреть, а они… Ну и люди!.. — недовольно бурчал человек, пытаясь вытащить голову обратно из щели. Но не тут-то было! Голова накрепко застряла в заборе.
И так и этак крутился он, натер себе шею до крови, но освободиться от забора не смог. На шум прибежал хозяин дома.
— Ты что здесь делаешь? — набросился он на человека. Тогда тот в замешательстве спросил:
— Скажите, пожалуйста, за сколько вы продадите забор?.
перевод Б. Бейко
настоятеля синтоистского храма был сын дурак. Только, видно, пошел сын в отца. Сам настоятель не уступал сыну в глупости, а порой и превосходил его.
Однажды был ясный летний вечер. Забрался сын настоятеля на крышу храма, посмотрел на небо, усеянное яркими звездами, и принялся размахивать шестом для сушки белья. Отец в это время отдыхал в беседке в саду.
— Что ты там делаешь? — спросил он сына.
— Да вот, видишь, звезд на небе много, а все такие красивые, — отвечает тот, — хочется сбить их оттуда!
Настоятель громко расхохотался и говорит:
— Ну и дурак же ты! Кто же таким коротким шестом звезды сшибает? Возьми подлиннее!..
перевод Б. Бейко
ного лет назад на горном перевале Татто жил трехглазый монах-великан. Изо рта у него торчали два клыка, и прыгал он на одной ноге. Встретишься с таким в горах — насмерть перепугает!
Никто не решался в одиночку ходить через горы. Но один слепой не знал, что на перевале живет такое страшилище, и отправился в путь. Идет он, впереди себя палкой дорогу постукивает. Вдруг выскакивает из лесу великан. Увидел он путника, прискакал на середину дороги да как крикнет громовым голосом:
— Эй ты, куда идешь? Я трехглазое чудище на одной ноге!
Смотрит великан во все три глаза и гадает про себя: «Что прохожий со страху делать будет!» А слепому все равно, кто там перед ним. Пошарил он своей палкой впереди себя и говорит спокойно:
— Это кто там еще на дороге? А ну, посторонись! Не видишь разве, что я безглазое чудище на трех ногах?.
Испугался великан и убежал в горы.
перевод В. Марковой
олучилось так, что никто не знал настоящего имени Тёна по прозвищу «Только-Тён». Его покойная мать хотела ему придумать какое-нибудь очень хорошее имя, чтобы жизнь у него была хорошая.
Думала она три дня и три ночи, думала, думала, заболела и, умирая, успела только еле слышно прошептать:
— Ах, наконец придумала! Назовите его Тён…
Но так и не договорила. Пришлось назвать мальчика только Тёном; ведь это все, что осталось от его имени.
Много времени не прошло, отец Тёна взял в дом вторую жену, и родился у него еще один сын.
Кто-то сказал матери, что, если ребенку дать короткое имя, у него и жизнь будет короткая. Чем длиннее имя у ребенка, тем и жизнь его будет длиннее. Захотелось ей дать своему сыну длинное, длинное имя, чтобы жил он подольше. Думала она, думала, долго ломала себе голову и наконец придумала вот какое имя:
«Бонза-большой, Бонза-меньшой, Бонза-над-всеми-бонзами-бонза, Бонза-толстяк, Бонза-в-мошне-деньги-бряк, Бонза-просто-так. Бонза-не-знаю-дальше-как, Богач-разбогач, Богаче-самого-как-бишь-его, Чашка-да-чайник, Главный-начальник, Все-пьют-воду-сам-пью-чай, Чудо-герой, Серебро-горой, Звать-по-таковски, Звать-по-сяковски, И-эдак-и-так, И-пере-так-так-так, На-горе-храм, На-храме-крыша, Над-крышей-сосна, Над-сосной-луна, Эй-эй-расти-скорей-Эйске!»
Стали братья подрастать, начали ссориться между собой. Младший брат досадит старшему, выкинет какую-нибудь злую шутку, а потом убежит подальше и дразнится:
— Тён-Тён, Только-Тён! Тён-Тён, Только-Тён.
Тёну станет обидно, захочет он отплатить брату тем же и начнет в насмешку выкрикивать скороговоркой его имя:
— Бонза-большой, Бонза-меньшой, Бонза-над-всеми-бонзами-бонза, Бонза-толстяк, Бонза-бряк… Нет, не так! Бо-бонза… Бонза… Тьфу!
Заплетется у него язык, и только еще досадней на душе — ну, никак не выговоришь. А за это время братец убежит так далеко, что его и не догнать.
Да и отец тоже, если нужно что-нибудь сделать, все время звал Тёна, потому что его имя легче было выговорить:
— Тён, сделай это! Тён, сделай то!
Вся работа доставалась на долю одного Тёна.
И за шалости Тёну сразу же крепко попадало:
— Эй, Тён, а ну-ка, поди сюда! Вот тебе, озорник!
А если младший брат что-нибудь натворит, отец начнет его звать на расправу:
— Бонза-большой, Бонза-меньшой, Бонза-над-всеми-бонзами-бонза, Бонза-толстяк, Бонза-в-мошне-деньги-бряк… Уф! Да ну его совсем!
Устанет и отстанет.
А мать радуется:
«Как хорошо, что я своему сыну такое длинное имя дала!»
Как-то раз играл Только-Тён на дворе с ребятами и нечаянно угодил в колодец.
Дети закричали:
— Ай-ай, Тён упал в колодец! Ай-ай, Только-Тён упал в колодец!
Все прибежали, кто с веревкой, кто с лестницей, и вытащили Тёна из колодца.
А мачеха подумала:
«Видно, правду говорили, что дети с короткими именами долго не живут. Ведь едва вытащили!»
Дня через три опять затеяли дети игру на дворе.
Эйске Длинное имя стал хвалиться:
— Тён свалился в колодец потому, что у него имя короткое. А я буду делать что хочу и не упаду, потому что я счастливый, у меня имя длинное!
