Константин Арбенин - Иван, Кощеев сын

А пока Иван к казни готовится, душ принимает да репу нюхает, у его величества короля Фомиана заботный день вовсю колёсится! Свадьба — это тебе не блох кормить! От предстоящего волнения молодожён на троне усидеть не может, спасается усиленным перебиранием дел. У всех сегодняшний день праздничный и праздный, а у его величества — будний из будних, буднее некуда. По распорядку у него — сорок крупных дел и тридцать девять важных вопросов, не считая мелких текущих хлопот. Поди выдержи такой кросс-мажор! А Фомиан выдерживает. Только что он три неотложных дельца сделал: первое съел, второе отведал, третье заглотнул; потом ещё по одному крупному делу сходил недалече, потом разрешил с ходу два важных вопроса, а далее ему уж и на площадь пора — праздничный зачин поднимать, да еще впервые не в одиночку это делать, а совместно со своей ненаглядной Фёклаидой, новообречённой королевской невестою.

Спустился его величество вниз, в королевский двор, а конюхи ему уже девицу выводят — по высшему разряду распомаженную, по первостатейному классу разнаряженную, по европическим канонам декольтезированную, причёсанную по общемировым стандартусам и надушенную пятью лучшими сортами духов единовременно! Ахнул король, взгляд отвёл, нос платочком прикрыл, отбежал в сторону — восхищение своё скрыть не может!

— О! — говорит. — Ни сесть ни встать — Лувра! Чистая Лувра! Елисейная поляна! А на голове-то что! Большой индейский каньёт!

— Это не каньёт, ваше величество, — поправляет Фёклоида, — это шиньёт.

А король на всё согласен.

— Он самый — кивает, — большой индейский шиньёт! Набережные чалмы! Неподража…

Подвела Фомиана Уверенного великоречивость, иссякла на полуслове. Призвал он взглядом придворных на помощь. А те только этого взгляда и ждали — тут же бросились расхваливать будущую королеву по-европически. Фрейлины веерами засифонили; министры ножками шаркают, ротиками шармкают:

— Шармант, шармант! Гуталиниш перманент!

Даже инквизиторы какое-то там благословение в письменном виде преподнесли.

И вот всё это праздничное собрание выстроилось в гусиный поезд и выдвинулось из дворца да на дворцовую площадь. Спереди король с королевой вышагивают, по бокам стрельцы топочут, за ним министры друг дружку подрезают да отталкивают, после них инквизиторы чинно шествуют, всех в поле зрения держат, а в самом конце экспедиции закордонный посол со своей закордонной пассией пасутся. Эти посол с послицей, едва только на площадь вышли, дополнительные лорнеты из карманов вытащили: ничего понять не могут — откуда вдруг на главной городской площади зима наступила?

А никакой зимы, конечно же, не было и быть не собиралось, а просто существовал в Человечьем царстве обычай, о котором послу не рассказали, а может, рассказали, да перевели плохо. Дело было вот в чём. Каждый праздничный день дворцовую площадь засыпали сахарным песком. Пошёл тот обычай из недавних времен — из начала фомиановского правления, а появился — на пустом месте, на самом надраенном. Однажды придворные полотёры так расстарались, что надраили мраморные дорожки не только до зеркального блеска, но и до ледяной скользкости — хоть на себя любуйся, хоть на коньках разъезжай. На себя король Фомиан нагляделся вдоволь, а вот коньков у него летним регламентом предусмотрено не было. И случилось страшное — его величество, заглядевшись на свою превосходную красоту, поскользнулись и чуть было не шлёпнулись на глазах у всего непросвещенного (тогда ещё) народа. Хорошо ещё, что инквизиторы вовремя его подхватили, придали ему равновесие. Только благодаря им закончилось всё вполне благополучно — король всего лишь велел казнить полотёров да заменил каждого четвёртого министра. Но это было потом, за кулисами, а на месте происшествия его величество ограничились лёгким полушутливым замечанием. «Вы бы, — говорит, — хоть песком, черти, посыпали!» И уже через два дня, к следующему празднеству, приказание короля было исполнено. Но так как его величество не уточнили, каким именно песком посыпать лестницу, а посыпать обычным мужицким песком придворные мыслители сочли неуважением к королевской персоне, то посыпали песком сахарным — и букву соблюли, и почтение проявили. Подсластили, так сказать.

А нынче времена изменились немного. Дорожки уже никто не натирал, ибо работа, как мы уже знаем, стала в королевстве считаться тяжким преступлением. Их даже и не подметал никто — грязь попросту засыпали сахарным песком. Обычай этот не просто прижился, но и ещё к тому ж оказался весьма удачным в прикладном смысле. Сорить песком, равно как деньгами или же другими ценными продуктами, не только не возбранялось, но и всячески считалось достойным просвещённой личности. И чем больше грязи накапливалось (а тот же отработанный песок превращался уж на следующий день в липкую грязь), тем больше требовалось сахарного песка. Зимой было легче — слегка присыплет снежок — оно и ладно. А вот в другие времена года беда с сахаром наступила — стало его недоставать. И с каждым праздником усугублялась та недостача! Пришлось из пищеварительных отраслей (то есть, по старинке говоря, со стола) сахар-то изъять потихоньку, сосредоточить весь продукт в королевских закромах, чтобы на первоочередные государственные нужды пускать. А народ — ему без сахару даже как-то и легче, ему лишь бы соль не перевелась. Картофель ему сахарить, что ли, лапшу сластить?

Ну а поскольку праздников было много, то и грязи песочной со временем на площади той чуть ли не по колено скопилось. А убирать нельзя — работа. Что ветер сдует — то и убрано, остального не тронь! Правда, передвигаться по площади проблематично стало, по весне несколько знатных вельмож и один празднолюдин ночью в том сиропе завязли, как мушки в янтарной смолке, да и с концами. Но и тут выход нашёлся — стали красные ковровые дорожки расстилать перед королевским появлением, обозначать таким высокоэстетическим манером маршруты праздничного движения. Вот к каким вершинам придворная изобретательская мысль придти способна, если задать ей правильное направление! Практически всё она, эта самая мысль, разрешить может — в свою пользу и на благо задавшей ей направление силе.

Не иначе как в честь обвенчания его величества с Фёклоидой Прекрасной денёк выдался первый сорт. Солнце будто лопнуло только что — растеклось по свету, все сопли уличные подсушило, во всех слезах оконных заиграло, в сахарном песке отражаться взялось всевозможными земными расцветками. Король Фомиан как глянул на площадь — чуть из короны не вывалился! Мама королевская! Какой феерический батальный натюрморт преподнесла ему природа на праздник, как услужила! Поднёс Фомиан к глазам солнцезащитный лорнет, невесте своей очки в золотой оправе на нос пристроил; и стали они созерцать то праздничное великолепие. И пригрезился королю Фомиану некий цветистый объём, некая красочная ступенчатость в праздничных тонах, радужное переливание из пунцового в алый, из кумача в багрянец. Смотрит он на плавное народное шевеление и весьма той картинке радуется: видится ему море пасхальных яиц, выкрашенных в луковой шелухе и выложенных на просушку. Приятно, почти по-зимнему, поскрипывает сахарин под ногами толпы. Стрельцы стоят стройно, топорики у всех поблёскивают — любо-дорого! Всё ж таки здорово живётся в его королевстве — сплошная праздничная канитель, сплошная подножная карамельность! Смотрит король на свою приукрашенную невесту — и та сквозь тёмные очки ещё терпимее ему видится. А сама невеста тоже от нахлынувшего счастья зудом пошла, вся кожа у неё под кринолинами ноет и чешется, от приятного волнения духи из нее сочатся и всю площадь орошают разнообразными благоуханиями.

Растроганные, прошествовали молодожёны на королевское центральное место, на самое главное возвышение. Инквизиторы отец Панкраций и отчим Кондраций собственными персонами их сопровождают, всяким номерным министрам близко протиснуться не дают, отпихивают серыми локтями, поджимают бёдрами, подрезают на поворотах. Поэтому министры толкаются чуть сзади, спотыкаются от усердия, съезжают с ковра в слащённую грязь. Закордонный посол со своей пассией в самом хвосте плетётся, пальцем сахар с земли загребает, пассии слизнуть даёт, сам на язык пробует и морщится совершенно не дипломатически. Есть у него, видать, виды на сахарную торговлю.

Уселись король с будущей королевою на трончики, мантии и манжеты разметали по подлокотникам с изящной небрежностью, тела промеж подушечек расположили как можно удобнее. Только устроились — тотчас трубачи в трубы грянули, барабанщики крупным горохом сыпанули, застучал большой барабан, и началось дело! Его величество взглядом цель обозначил, и весь народ вслед за ним глазами оборотился к арке, откуда злоумышленников на казнь выводят, где им, так сказать, заключительный старт дают.