Пак!
Счастье — огромное, беспредельное счастье — заполнило душу старого пса, и сразу утихла боль в израненном теле, в простреленной ноге. Пёс вытянул шею и лизнул Пака со всей нежностью, на какую был только способен.
Но тут же вернулась тревога. Человек! Где страшный человек с изувеченным лицом, похожим на морду доисторической рыбы? Где Барракуда? Пёс оглядел берег протоки, но увидел только старое ружьё, лежавшее у самой кромки воды. Рейнджер сразу же понял, что произошло. Он вздохнул и понурил голову. Он вовсе не был рад тому, что оборвалась чья-то жизнь, даже если это была жизнь жестокого Барракуды. Можно было бы предположить, что Рейнджер обрадуется гибели злого хозяина, который так плохо обращался с ним, но пёс вовсе не испытывал ни радости, ни мстительного удовлетворения. Только облегчение, что человека больше не будет рядом, что больше некого бояться.
Рейнджер повернул голову и взглянул на двух котят.
Они снова были вместе.
Их семья.
Старый гончий пёс и два сереньких котёнка.
121
Но была ещё цепь. Ржавая железная цепь, накрепко привязанная к дереву. А внизу, на илистом дне протоки, дремал громадный тридцатиметровый аллигатор. Скоро, очень скоро он снова проголодается. Пак посмотрел на цепь, потом понюхал её. Что за мерзкий запах! Запах покосившегося дома, старых костей, тухлой рыбы. Запах порчи и гнили.
Пак лизнул цепь, и его замутило от металлического привкуса: на языке остались крупинки ржавчины. К горлу подступила тошнота. Он попытался выплюнуть их, но они крепко прилипли к языку. Тогда он сунул в рот лапу и стал отскребать их острыми коготками. Отвратительная цепь.
Пак разглядывал её, расхаживая от Рейнджера к дереву и обратно. Цепь была вся покрыта ржавчиной. Она была толстой, но в двух или трех местах звенья показались ему тоньше других. Он понюхал их. Запах у них был точно такой же.
Наконец он уселся возле цепи под деревом и стал слушать. Когда Рейнджер шевелился, цепь слегка позвякивала. Когда Рейнджер лежал неподвижно, всё было тихо. Шло время. Пак сидел и слушал.
Всё было тихо. Пак слушал, навострив уши.
Тишина.
И вдруг…
Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш!!!
Пак взглянул вверх. Прямо над головой всего в нескольких сантиметрах он увидел древнюю тварь. Древнюю, как доисторические моря и океаны, древнюю, как этот мир. Её кожа горела на солнце. Каждая шерстинка на теле Пака встала дыбом, каждая клеточка его тела задрожала. Он оцепенел. Змея смотрела прямо ему в глаза. Сзади донеслось угрожающее ворчание Рейнджера. Но куда было старому псу тягаться с этаким чудищем! Пак почувствовал, что Сабина подошла и прижалась к нему. На мгновение у него возникла мысль о бегстве. Но как быть с Рейнджером? Он ведь не мог убежать. Пак взглянул на Сабину. Было ясно, что она ни за что не убежит. Ни за что не бросит Рейнджера.
Пак набрал в лёгкие воздуха и попытался крикнуть, но не сумел издать ни единого звука.
122
Праматерь смотрела на них. На этих троих, что сидели прямо перед ней. Какие же они грязные и жалкие! Особенно пёс. Острая боль вдруг пронзила её. Она свила кольцами своё массивное тело. Она не сводила с них немигающих глаз, гипнотизируя их взглядом. В её ватно-белой пасти кипел горький яд. — подумала она.
«Трое»,
Когда-то перед ней уже стояли трое — трое, неразрывно связанные друг с другом. Связанные любовью.
Любовь. Ш-ш-ш-ш-ш-ш!!!
Какой была её расплата за любовь? Муж, который бросил её ради другой. Дочь, которая бросила её ради мужчины. Тысяча лет, проведённых в глиняной тюрьме. Она смотрела на этих троих — грязных, измученных, жалких. На двух сереньких котят и на пса, прикованного к дереву цепью. Расплата. Она ещё туже свила кольца, подрагивая чёрным раздвоенным языком.
Утро вступало в свои права. Вокруг становилось всё светлее. И всё отчетливей она видела перед собой этих троих, неподвижно сидевших у илистой протоки посреди Большой песчаной поймы.
Она знала: Царь-аллигатор близко. Он может появиться в любой момент. Она улыбнулась и прошептала:
— Ссссс-скоро!
И тут влажный воздух наполнился шипением и гулом. Это были голоса её родичей — кобр и гремучих змей, гадюк и коралловых змей.
— Ссссс-сессс-стра-а-а! — звенели в лесу их голоса.
Это был старинный зов, который она впервые услышала давным-давно, в тот день, когда переплыла серебристую Сабину, широкую тёплую реку, что течёт к востоку отсюда, и оказалась в этих величественных хвойных лесах.
На одно короткое мгновение она отвела глаза от своих пленников и взглянула вверх на кроны высоких деревьев, туда, где между ветвями виднелись лоскуты синего неба. Она увидела лучи света, которые пробивались сквозь густую листву и дробились на множество солнечных пятен, в беспорядке разбросанных по земле, словно кусочки рассыпанной игры-головоломки. Почему же раньше она не замечала этой красоты? Яд стекал ей в глотку. Он был обжигающим и горьким. Она сглотнула его и снова устремила свой смертоносный взор на этих троих.
Расплата!
— Ссссс-сес-ссс-стра! — Снова раздался зов её родичей-рептилий — медянок и полозов, чёрных и красных коралловых змей.
Её раздвоенный язык замелькал в воздухе — она пробовала на вкус влажную свежесть утра, которая холодила её иссиня-чёрную чешую, сверкавшую, словно россыпь бриллиантов, словно мириады маленьких зеркал в ярких солнечных лучах. Её опять пронзила острая боль. Вот она, расплата!
— Ссссс-сес-ссс-стра!
Голоса родичей звенели у неё в ушах, гулом и звоном полнился лес.
Её тело вибрировало им в такт. Она яростно хлестнула хвостом по стволу и поднялась на ветке во весь рост. Она расплатилась, расплатилась сполна.
Она снова взглянула на этих троих, что сидели прямо перед ней, неразрывно связанные друг с другом любовью. А вокруг шипели и звенели голоса её родичей и звали, звали, звали её:
— Сссссс-сес-сссс-стра!!!
— Да… — прошептала она, — я кое-что знаю о любви. — И, широко разинув свои страшные стальные челюсти, она нанесла мощный удар.
123
Глубоко под водой, на илистом дне протоки, Царь-аллигатор проснулся после сытной трапезы и открыл золотисто-жёлтые глаза. К нему подплыла его старинная подруга.
— Сестра, — сказал он и улыбнулся, — твой час настал. — Сквозь мутную толщу воды он видел, как она перекусила ржавую цепь своими стальными челюстями. — Ты меня удивила. Я от тебя этого не ожидал.
Она и сама от себя этого не ожидала. Праматерь, которая провела тысячу лет в глиняном горшке, всё-таки выбрала любовь. Она увидела, она узнала её — чистую и бескорыстную, когда взглянула на этих троих — двух сереньких котят и старого пса. Любовь, непостижимая и таинственная, заключила их в магический круг.
Любовь. Ей доводилось прежде вставать у неё на пути, и это всегда приводило к беде и несчастью. Всегда наступала расплата. На этот раз она решила стать на её сторону. Она перекусила цепь и освободила старого пса.
Она попрощалась с Царём-аллигатором, поблагодарив его за долгую верную дружбу. Потом она всплыла на поверхность воды, выползла на берег и снова обвилась вокруг старого кипариса. Боль терзала её. В самой середине её гибкого блестящего тела зияла рана, в которой застряла пуля. Пуля вонзилась в неё, когда человек вскинул ружьё и выстрелил вверх, услышав визг сидевшего на дереве котёнка.
Прошло несколько тысячелетий, и наконец-то настал её час. Она взглянула вверх, туда, где сквозь густую крону дерева пробивались тонкие лучики солнца, согревая её иссиня-чёрную кожу. Она увидела небо, бездонное, прекрасное, синее небо.
Она лежала неподвижно, обвившись вокруг ветки. Вдруг в воздухе послышался шелест крохотных крыльев. Старая змея подняла голову — перед ней порхала колибри, сверкавшая в солнечных лучах. Сияющая колибри.
Праматерь взглянула на маленькую птичку. В ней было что-то смутно знакомое. Где и когда она могла видеть это крохотное создание? И вдруг Праматерь узнала её и, поняв, кто перед ней, тихонько вздохнула:
— Внучка! Любимая…
— Да, это я, — ответила птичка. — Наконец-то я нашла тебя. Как долго я тебя искала!
А вверху, прямо над ними, высоко-высоко в небе парил одинокий сокол. Он широко расправил крылья, пронзительно крикнул:
— Кри-и-и-и-ик! — и исчез за облаками.
124
Для деревьев истории никогда не кончаются. Они сплетаются, срастаются, переходят одна в другую, разворачиваясь, словно бесконечный свиток. Конец одной истории становится началом следующей, и так продолжается веками и тысячелетиями. Для Пака, Сабины и Рейнджера эта история закончилась, став только прологом к началу следующей, новой истории.
После того как Праматерь перекусила цепь, которая долгие годы приковывала Рейнджера к человеку, маленькая семья смогла наконец уйти с берегов илистой протоки, покинуть опасные болота и зыбучие пески, что разделяют двух сестёр — Большую и Малую песчаные поймы.
