Козлёнок по-прежнему никогда не разлучался со своей матерью, хотя теперь уже и не нуждался в её неусыпной заботе и опеке. Козлёнок был теперь совершенно уверен в своих силах и мог полностью положиться на свой собственный слух и зрение. Ему ничего не стоило догнать и перегнать кого угодно и прийти на выручку матери, как и подобает смелому подростку, научившемуся сохранять присутствие духа при любых обстоятельствах.
Пока что всё шло отлично, и козлёнок никогда бы не поверил, что вскоре ему предстоит навсегда расстаться с матерью. Вот как это случилось.
Однажды над горами собрались тяжёлые чёрные тучи. Бешеный ветер обрушивался на лес, он трепал деревья, и, послушный порывам неистового шквала, лес стелился и гнулся к земле. Над горами прокатилось дикое завывание бури:
Уу-у! Уу-у!
Ни на минуту не смолкая, свистел ураганный ветер. Он ломал деревья, крушил деревья, а лесное зверьё, объятое паникой, металось по горам в поисках убежища и нигде не находило его, ибо через несколько мгновений хлынул ливень, загремел гром и засверкали молнии.
Лес озаряли ослепительные вспышки, сотрясали чудовищные раскаты.
Казалось, горы разлетятся вдребезги и рухнут в бездонную пропасть.
На землю обрушились лавины воды; вода потоками устремлялась вниз с крутизны по старым высохшим руслам, по ложбинам и оврагам, всё сокрушая на своём пути.
Вода увлекала за собой камни.
Вода смывала деревья и пни, точно жалкие щепки. Вода неумолимо сносила всё, что попадало к ней в плен, и горе живому созданию, подхваченному её неукротимым течением.
Гроза не стихала ни днём ни ночью.
Казалось, она не кончится никогда, казалось, в чёрном небе никогда не появится спасительный просвет.
Как по-вашему, кому из лесных обитателей пришлось во время грозы хуже всего?
Кого безжалостно стегали дождь и ветер?
Птиц?
Нет.
Птицы забились в дупла, там было тепло и сухо.
Волков?
Нет.
Волки залезли в глубокие логова.
И лисы уползли в норы.
И золотохвостые куницы, и гибкие ласки, и мыши, и хомяки, и барсуки — у всех у них были норы, в которые они поспешили забраться.
Ну, а как же наши косули?
Где они спрятались?
Где укрылись от жестокого ветра, ледяного ливня, от ослепительных молний и грома?
Известно, что косули не роют себе нор.
И никогда не живут в пещерах — они про них просто не знают.
Они могли искать защиты от ливня под густыми деревьями да в зарослях дикого винограда, но безжалостные дождевые потоки пробивали листву, и косули промокли и промёрзли на ветру до костей.
Косули в панике метались по лесу.
Метались обезумевшие матери.
Метались козочки и козлята, перепуганные насмерть невиданной грозой.
Они носились в отчаянной попытке убежать от ветра, от грома, они сбивались группами под деревьями, под скалами, но нигде не находили спасения. И горы и небо как бы сговорились их погубить. Так им, по крайней мере, казалось. И это было похоже на правду.
Во время этой всеобщей паники, объявшей его племя, козлёнок потерял косулю-мать. В дерево, под которым, ища укрытия, сбилось с десяток косуль, вдруг ударила молния. За ней вторая. Однако вторая молния никого уже там не застала. Все бросились врассыпную и разбежались. В кромешной тьме невозможно было дозваться и отыскать друг друга.
В ту страшную ночь козлёнок остался один.
Напрасно звал он на помощь.
Напрасно искал свою мать.
Всю ночь напролёт да и потом ещё многие ночи и дни, когда непогода уже улеглась, он, не оставляя надежды, искал свою мать. Он исходил сто тропинок и пересек сто ручьёв. Он обошёл сто полян. Ему повстречались сотни косуль — самцов и самок, но среди них не было его матери.
Он без устали кружил у своего жилья под стенами старинной крепости, увитой лозами дикого винограда. Он кружил и всё ждал свою мать:
«Может быть, она всё-таки вернётся?»
Но мать не возвращалась. Проходили дни и ночи, и каждый день, и каждая ночь уносили с собой частицу надежды. Напрасно козлёнок ждал свою мать, напрасно расспрашивал о ней — никто ничего не мог ему сказать. И всё, что случилось с ней в ту страшную ночь, так и осталось тайной. И эту тайну могли бы открыть только горы.
Сорвалась ли косуля в пропасть?
Или погибла в бурном потоке?
А может быть, стала добычей грозного хищника?
Долго ещё после бури в горах не прекращались упорные розыски пропавших. Матери искали своих исчезнувших детей, дети искали родителей. И было много радостных встреч. И много радостных слёз.
Но ещё больше горьких слёз, потому что сотни животных пали жертвой безжалостной стихии.
Вскоре после страшной грозы, с наступлением первых ненастных осенних дней, родители впервые повели волчат на охоту — на этот раз самую настоящую охоту. Волчица-мать и волк-отец всё дальше уводили своих детей, пробираясь им одним известными тропами, глубокими оврагами, берегами стремительных ручьёв и скалистыми горными перевалами, обдуваемыми всеми ветрами. Они шли без отдыха. Ибо юным волкам предстояло теперь навсегда распроститься с детскими играми и на пороге самостоятельной жизни пройти последнюю суровую школу.
Родители научили волчат читать звериные следы, оставленные в траве, на опавшей листве, везде, где только можно их увидеть.
Они научили их ходить волчьей цепочкой, один за другим, неслышно, стараясь не потревожить спящих птиц и зверей.
Они научили их выбирать самое выгодное место для засады. Они научили их поджидать добычу, И это ожидание было целой наукой — наукой терпения.
Скрытые в густой траве, в кустарнике, в колючих зарослях где-нибудь на берегу ручья, у источника или тропинки, пересекавшей лес, юные волки должны были часами лежать затаившись, не смея пошевельнуться и хоть единым звуком нарушить тишину. При этом они должны были чутко прислушиваться к малейшему шороху, не давая поблажки ни слуху, ни зрению. Иной раз добыча попадалась в ловушку, и тогда томительное ожидание в засаде вознаграждалось роскошным пиром. Но нередко случалось им прождать напрасно. Несколько раз подряд волчата возвращались из засады с пустыми желудками. Так они узнали голод и поняли, что в лесу пропитание не падает с неба, а достаётся зверям трудом и хитростью.
Но чаще всего юные волки учились преследовать жертву, и этот вид охоты нравился им больше всего. Им по душе было яростное бешенство погони, и они гнались за добычей, пока их несли ноги, находя истинное удовольствие в этой захватывающей, хоть и утомительной игре.
Они травили зайцев.
Они травили косуль.
Приходилось им также преследовать и коварных лисиц. Однако охота на лисиц напоминала волчатам скорее увлекательное состязание в сообразительности и коварстве.
Лисья хитрость всем давно известна — эти прожжённые плуты не имеют себе равных во всём лесу и проведут хоть кого. Но было бы ошибкой думать, будто волки действуют одной только силой. В коварстве и хитрости волк не уступит самой дошлой лисице. А иной раз и превосходит её и умудряется увести у неё из-под носа верную добычу.
Никогда не известно, на какие проделки пустится лиса, удирая от волка, зато хорошо известно, что лиса никогда не сдаётся, в самых безнадёжных обстоятельствах не теряя надежды как-нибудь выкрутиться. Когда же хитрость помочь бессильна, она борется до последнего вздоха.
Однажды волку и волчице посчастливилось поймать матёрую лисицу, неукротимый боевой пыл которой надолго запомнился юным волкам. К тому времени, когда родители кинули лису на потеху волчатам, она была порядком изодрана волчьими клыками и буквально истекала кровью. Волк-отец и волчица-мать наблюдали со стороны за ходом сражения. Они были уверены, что волчата их не подведут, и давно уже собирались стравить их с лисой. И вот долгожданный бой начался. Волчата, ободрённые присутствием родителей, яростно кинулись на лису, демонстрируя родителям свою отвагу и мужество. Но слишком поторопились, ибо не знали, что раненая лиса недаром славится свирепостью своего нрава и не идёт ни в какое сравнение с беспомощным зайцем или тетеревом. Истерзанная лисица стояла насмерть. Это заставило волчат отступить. Один из них с кровавой отметиной на шее, заработанной в схватке, скуля от боли, бросился к родителям, но они безжалостно отшвырнули его обратно.
— А ну, смелей! Терзай её! Рви её! — подбадривали они волчат.
Окровавленная лиса приготовилась отразить новую атаку, глаза её метали молнии. Казалось, она беззвучно взывала к своим мучителям:
— Ну что? Спасовали? Я жду — налетайте.
Испуганные волчата топтались в нерешительности, окружив лису кольцом. Это был их первый серьёзный бой. До сих пор была игра. И если бы не грозные взгляды родителей, они бы, конечно, сочли за благо, постыдно бросив поле боя, забиться куда-нибудь подальше в логово. Но под этими взглядами они снова очертя голову кинулись в атаку. И снова завязалась отчаянная драка, и боевой клич волчат потряс горы. Сплетясь в клубок, лиса и волчата катались по земле, подскакивали, падали, рассыпались и снова сцеплялись. Скрежетали зубы, летели клочья шерсти, но никто не помышлял о примирении или бегстве. Ни лиса, ни волчата. Тем более, что теперь стал сказываться их численный перевес, и волчата явно одолевали противника. И в конце концов одолели.
