— Вот тебе и раз!
Луг. На лугу на красном стуле сидит барин, чубуком дымит, смотрит, как землю пашут. Да вот дивное дело! Вместо коня в соху мужика запрягли. Тянет соху один, а погоняльщиков у него трое.
Подошёл Орешек к барину и говорит:
— Ваше благородие! Я человек мимохожалый, во многих землях был, но такого не видывал, чтоб на людях пахали.
— Ступай прочь! — говорит барин. — Не то мужика выпрягу, а тебя впрягу.
— Не могу я прочь пойти, — отвечает Орешек. — Я — солдат. Солдат мимо чужой беды не проходит.
Скинул ружьё с плеча, наставил на рукастых слуг и командует:
— Мужика выпрячь! Ать-два!
Слуги, на ружьё глядя, сговорчивые, выпрягли мужика.
— Барина запрягай!
Запрягли барина.
— Паши!
Барин кричит, грозится, соху не тянет.
Солдат как щёлкнет курком на ружьё. Слуги и давай барина настёгивать.
— За что они тебя так? — спрашивает Орешек мужика, а тот дышит не отдышится.
— Лошадь, — говорит, — Мопопа забрал.
— А какая же нынче пахота? — спрашивает Орешек. — Самое время косить.
— Самое время, — говорит мужик, — да Мопопа велел луга перепахать, каменьями засеять.
— А кто это Мопопа? — удивился солдат.
— Мы про него мало ведаем, — отвечает мужик, — только он теперь хозяин здешней земли. Все баре ему нынче поклонились.
Тут солдат Орешек ружьё на плечо закинул да и командует:
— Ступайте все по домам да живите, как прежде жили.
Слуги на землю кинулись, и барин с ними.
— Помилуй, солдат! Мы лучше поле вспашем друг на дружке, чем указ Мопопы не исполнить.
— Не тряситесь, — говорит Орешек. — Лучше укажите мне дорогу к Мопопе.
Барин рад от солдата избавиться, показал дорогу.
— Избавишь, — говорит, — нас от Мопопы, все наши благородия царю бумагу напишут, чтоб тебе чин дали.
— Отчего не избавить, избавлю! — храбрится Орешек. — Не таким рога сшибали. Только уговор, барин: обидишь мужика, тогда и я тебя обижу.
С тем и разошлись.
Отправился солдат в путь, а сам думает:
— Повезло мне, дорога к Мопопе та же самая, что домой.
Подумал этак да язык себе и прикусил. Неужто Мопопа водворился в родной его деревне? Да и кто таков? И вспомнил Орешек Пропади Пропадом. Не его ли это козни?
Тут как раз ворона над головой солдата каркнула:
— Кар! Кар! Будешь знать, как нечистой силе перечить!
Ветер по вершинам забушевал.
— Шуу! Шуу! Будешь знать, как нечистой силе перечить!
Дерево надломилось, грохнулось на дорогу. Выскочил из дупла бельчонок да и свистнул:
— Фьють! Фьють! Будешь знать, как нечистой силе перечить.
Остановился солдат Орешек. Огляделся.
— Не знаю, — говорит, — где ты, Пропади Пропадом, рожу свою прячешь, а только так тебе скажу: волков бояться — в лес не ходить.
И пошёл, пошёл своей дорогой. Ать-два! Ать-два!
Идёт Мопопа — все бегут.
Стоит Мопопа — все лежат.
Сидит Мопопа — всяк смерти ждёт.
— А какого он обличья? — спрашивает Орешек встречных людей. — Велик ли, мал?
А в ответ одна и та же песня:
— Идёт Мопопа — все бегут, стоит Мопопа…
На рожон дурень лезет. Бывалый солдат потому и бывалый, что сначала семь раз отмерит, а потом уж оттяпает.
— Где он, Мопопа? — спрашивает Орешек.
Молчат. И старые молчат, и малые. Махнут рукой на дорогу, да и весь сказ. Привела та дорога солдата Орешка к родной деревне. Прийти пришёл, но объявиться повременил. Залез на старую сосну, глядит сверху. Не видно Мопопы. Деревенька маленько захудала. Одна изба покривилась, другая прохудилась, третья на ветру колышется. А так ничего, видно, что живут люди.
Забрался солдат Орешек в колодец, разговоры кумушек послушать. Стоит в воде по грудь, не шелохнётся, а ухо — торчком! Только что за притча — не судачат бабы, как бывало. Воды наберут — и прочь.
Вылез солдат Орешек из колодца, в лесу обсушился, ружьё почистил, зарядил, саблю брусочком направил. И так ловко прокрался к родной избёнке — даже тень свою обманул. Дверь отворил — матушка у оконца пряжу прядёт.
Поглядела матушка на Орешка, палец к губам приложила и глазами на сени показывает.
Всё понял солдат. Ружьё с плеча долой, развернулся…
Стоит в углу, сеновал башкой подпирает здоровенный мешок. Ноги у этого мешка — мешки, руки — мешки, голова — мешок, а про пузо и говорить нечего.
На том мешке, что вместо головы поставлен, рот, нос, глаза углем нарисованы; ухо одно, глаз один большой, другой — маленький.
Стоит Мопопа, не шелохнётся, делает вид, что нет его.
Солдат Орешек — не промах.
Пальнул в Мопопу из ружья да и вон из дому.
Обернулся, а Мопопа крышу башкой поднял — уже во дворе. Дырка в груди дымится, да, видно, мешку от пули не больно.
Выхватил солдат саблю и на Мопопу. Рубанул сплеча! Не берёт. Словно в стог сена саблей ткнул. Мопопа с боку на бок перевалился — да и вот он, руку-мешок занёс уже было над головой Орешка.
Отступать солдату пора. Он и отступил. А что делать, если ружьё врага не берёт и сабля тоже.
Бежит Орешек что есть духу по деревне, а Мопопа с боку на бок переваливается, за спиной пыхтит. Загнал солдата вконец, споткнулся Орешек о коренья старого дуба, упал, вскочил. Тут его по голове таким тяжёлым, таким пыльным мешком вдарило, что и сам, как мешок, рухнул, и темно в глазах стало.
Очнулся солдат Орешек: что такое?
Верёвками к дереву привязан, да так туго, и пошевелиться невозможно.
Сверху ему далеко видно. Деревня вот она, а в деревне будто бы праздник затевают. Столы на улицу вытащили, избы ветками убрали, а люди как вымерли.
— Пропал ты, солдат! — скачет барин под деревом. — Совсем пропал. Приказано тебя сжечь. Я уже и мужиков в лес за дровишками послал.
И точно! Плетутся нога за ногу мужики из лесу, дрова на себе тащут. Принесли, сложили под деревом.
— Зажигай! — торопит барин. — Солдата до свадьбы велено спалить.
Сам и огонь добыл, а дрова не горят. Уж такие это сырые дрова, словно их из болота достали. Да так оно и было.
— Негодники! — вопит на мужиков барин. — Марш в лес, не то я вас вместе с солдатом на том же дереве изжарю.
Мужики в лес отправились, а солдат Орешек призадумался, как же помочь себе.
— А чья это свадьба? — спрашивает.
— Его препыльности Мопопы! — отвечает барин.
— Какая же дура за него идёт? За мешок с трухой?
— Девица Маланья, за ней на карете поехали.
«Ну ладно, — думает солдат Орешек. — Себя спасти — четверть дела, полдела — Малашу спасти, а дело — людей от Мопопы избавить».
И ещё думает: «На доброе жадным я не был, не оставят меня в беде».
Тут ему на ухо и сказали:
— Мяу!
Кот пожаловал! Тот самый кот, которого Орешек у Верлиоки до отвала накормил.
— Этого, что ли? — башкой на барина показывает, а сам верёвки лапой дерёт, вот и руки уже свободны.
— Этого, что ли? — опять спрашивает.
Барин глядит на кота, трясётся.
— Коты людям не страшны! — говорит.
— Ну это смотря какие! — Обиделся кот, да как фыркнет, как сиганёт с дерева на барина, а тот, слабый человек, бух наземь — и глаза закатил.
Освободился солдат Орешек от пут и в лес подался. Кот за ним. Сели на полянке, задумались.
— Как же это Мопопу-то одолеть? — спрашивает Орешек.
Кот лапой по усам туда-сюда провёл и отвечает:
— Должно быть, без мышки тут не обойтись.
— Мышку я тебе словлю, — говорит солдат, — а куда её деть?
— В Мопопу запустить, в прореху от пули твоей.
У солдата в затылке зачесалось.
— Не больно простое это дело. Однако попробуем. Как говорит мой унтер Иван Спиридоныч: кивер раньше порток надевать не след.
Раскопал Орешек норку, поймал мышку. В платок завернул, в карман положил, а тут и задрожала земля от конского топота: шестёрка коней карету мчит.
В карете Малаша-милаша слёзки льёт. За мешок ведь замуж выдают, а мил-друг, солдат Орешек, без следа канул.
Карета всё ближе, ближе, и вот беда: не идёт на ум солдату, как ему остановить лихих коней, как с Малашей на единый миг свидеться.
Но на то он и солдат, чтоб думать быстро. Выхватил из-за пазухи золотой Чертовкин гребешок, кинул перед конями. И вот уже ни дороги, ни поляны — встал перед каретою дремучий лес. Солдат Орешек дверцу кареты отворил да и говорит:
— Здравствуй, Малаша-милаша!
Обвила девушка милого руками, к сердцу крепко прижалась.
— Не чаяла тебя повидать! Бежим скорей, покуда Мопопа не явился.
— Мы-то от него убежим, другие не убегут, — отвечает Малаше Орешек. — Вот тебе мышка, пусти её Мопопе в прореху от моей пули. Я ему в грудь угодил. И ничего не бойся. Недолго Мопопе бесчинствовать.
