Глава седьмая
В засаде
Бежать было не очень далеко — через несколько домов начинался пустырь. Домчавшись до него, мальчишки остановились.
— Тебе — к забору, где дыра, а мне — за мусорный ящик, — сказал Мишка, задыхаясь.
Они разбежались по своим местам. Если бы это не было приказанием Олега, Мишка по обыкновению всё перепутал бы. Он был самым известным путаником в школе. Но всё то, что говорил Олег, выполнялось точно.
Олег (фамилия его Маслов) жил в этом доме недавно, но успел с ребятами подружиться. Он был на целых два года старше Петьки и Мишки и умнее их. Ребята повиновались ему во всём. Боялись, что он найдёт себе компанию постарше: всё-таки они, по его словам, «мелюзга пузатая». К тому же он был их закадычным другом. А для закадычного нужно разбиться в лепёшку, но сделать всё, что он велит. Так говорит сам Олег, а уж он-то знает, что говорит.
— Одному человеку надо здорово жизни дать, — сказал он сегодня утром, не вдаваясь в подробности, — дальнейшие указания прямо на местах.
Сидят Петька с Мишкой, ждут новых распоряжений Олега.
Репейник у забора не очень высокий. Петьке пришлось согнуться, ну если не в три, так в две погибели.
Скучно одному. Когда же Олег придёт?
Вспомнил о Присмотрисе и Разглядике. Где сейчас маленькие добрые брат с сестрой? И тут же увидел… каплю дождя.
«Неужели обыкновенная?» — с удивлением подумал он.
Лежит дождинка на крапивном листе, на чём держится — неизвестно. Сквозь неё солнце светит, и кажется, что капля звенит.
Вспомнилось, как всей школой в ТЮЗе сказку смотрели. Вышла тогда на сцену волшебница, в ушах драгоценные камни, и казалось, что они звенят. Но то были настоящие камни, будто капли, сквозь которые солнце светит. А сейчас лежала капля, будто драгоценный камень.
Дунул ветер, крапива поежилась, дождинка сорвалась. Лист помахал ей вслед на прощанье.
Поглядел Петька на дыру в заборе. Две доски выломаны. Одна совсем начисто, а у другой острый неровный верх остался.
«Кусок сломанного зуба! Что он жевал такое твёрдое, этот забор? — в восторге подумал Петька. — Если нырнуть в эту дыру, он — хррясь — и меня пополам раскусит».
Стало жутковато, но Петька даже засмеялся от этой мысли.
«Что же это с моими глазами случилось хорошее? Будто вставили новые хрусталики. Совсем иначе вижу теперь».
— Вы наступили на меня, — вдруг услышал Петька незнакомый вежливый голос из-под тапочки.
У ступни сидел зелёный кустик.
— Простите, пожалуйста, — извинился Петька и приподнял ногу.
— Я, конечно, к этому привык, — продолжал голос, — но всё-таки не очень удобно, когда на тебе стоят.
— А почему вы привыкли? — поняв, что чудеса продолжаются, спросил Петька.
— Потому что я — Подорожник.
— Подорожник? — медленно произнёс Петька, впервые задумываясь над знакомым словом и впервые вглядываясь в знакомое растение. — Вас зовут Подорожником оттого, что вы растёте по дорожкам?
— Чаще всего по дорожкам, — обрадованно закивал тот.
Петьке опять стало весело, как тогда, когда он пригляделся к Мухомору.
Оказывается, как это хорошо догадаться о чём-нибудь самому.
— Нагнитесь, пожалуйста, пониже, прошу вас, — опять заговорил Подорожник.
Петька нагнулся и почувствовал такой запах, будто Подорожник был опрыскан духами. Круглая розетка его листьев почти лежала на земле. (Ну как тут не наступишь!) А из центра, где все листья сходились вместе, торчала вверх плотная зелёная палочка, и странно было видеть на самом верху её нежный сиреневый пушок. От него-то и шёл чудесный запах.
— Откуда это у вас? — спросил Подорожник.
Петька нащупал на лбу царапину.
— Да вот… сегодня… за Волгой поцарапало.
— Сильно болит?
— Ни капельки, — соврал Петька, почему-то вспомнив Ксюшкины песни.
— Я вижу, — сочувственно ответил Подорожник, — приложите-ка мой лист на вашу царапину, боль скоро утихнет.
— Ли-ист? — Петька вопросительно уставился на нового знакомого.
— Эх ты, ничего не знаешь, — заворчали у забора. — Подорожник — лекарственное растение.
Петька повернулся в ту сторону, откуда послышался голос. На него, ощетинившись колючками, сердито глядел Репейник.
— Вы, правда, лечите? — недоверчиво обратился Петька к Подорожнику.
Тот только смущённо пожал листьями.
— Лечит, лечит, — буркнул за него Репейник, — ишь молчит, скромник какой.
— Честное пионерское? — всё ещё не веря, спросил Петька.
Подорожник потупился и произнес еле слышно:
— Честное лекарственное.
— Коленки тоже лечите? — выпалил Петька.
— Конечно, и коленки, — продолжал Репейник, зная, как не любит Подорожник рассказывать о себе.
— А девчачьи? — уточнил Петька и покраснел.
Подорожник только кашлянул.
— И девчачьи, — опять забубнили у забора.
— А если задира и вруша? — неестественно громко спросил Петька.
— Всех он лечит!
— У какой-нибудь вашей знакомой болит коленка? — забеспокоился Подорожник.
— Нет у меня знакомой, — отрезал Петька.
— А у неё сильно болит?
— Откуда я знаю?
— Понимаю, — мягко сказал Подорожник и деловито протянул Петьке листья, — рвите скорей, пусть она привяжет их к коленке.
Петька подумал немного, сорвал несколько самых крупных, зажал их в кулак и собрался идти искать Ксюшку. Но когда высунулся из бурьяна и увидел мусорный ящик, из-за которого торчал белесый вихор Мишки Васькина, вспомнил, что нужно сидеть, ждать Олега. И сел.
— Что же вы не идёте? — заволновались растения.
— Я сейчас не могу, — сказал Петька и сунул листья в карман.
— Но вы же ничего не делаете? — вежливо удивился Подорожник.
— Я жду.
— Кого?
— Дальнейших указаний.
Растения не поняли.
— Ну-у… В общем, одному человеку нужно дать жизни.
— Что дать?
— Жизни.
— Это прекрасно, когда жизнь дают, — заулыбался Подорожник.
— Если вопрос стоит о жизни и смерти, то жди, коленка потерпит, — проговорил Репейник, и голос его стал дружелюбным.
А у Петьки почему-то сразу испортилось настроение.
Глава восьмая
Ковердайл Барбосыч
«Хоть бы Олег скорее пришёл», — уныло думал Петька.
Но вдруг он упёрся спиной в забор, будто захотел втиснуть себя в доски. Забор затрещал и стал крениться: вот-вот упадёт на землю.
Прямо перед Петькиным лицом бесшумно выросла чёрная пёсья морда. Злая. Клыкастая. Огромная. Петька почему-то вспомнил маму, но у него пропал голос и сразу заболел живот. Он ужасно боялся взрослых собак всю свою сознательную жизнь. Когда-то в далёкие дошкольные годы его укусила большая собака. Но самое страшное было то, что после Петьке делали уколы. От бешенства. Много. Огромной иголкой. И с тех пор при виде большой собаки у него начинал болеть живот. Так и сейчас.
Петьке казалось, что собачья морда занимает небо и землю.
Всё! Последние секунды жизни. Петька зажмурился.
За забором в саду что-то гулко падало на дно пустого ведра.
«Яблоки собирают, — мелькнуло в сознании. — Бух — анис, бух — антоновка. Бух-бух-бух… А может быть, груши?»
Петька встрепенулся и открыл глаза.
Морда по-прежнему глядела на него.
«Глаза у неё карие, — с удивлением заметил Петька. — На веках ресницы. Как и у людей. А уши — одно вверх, другое опущено, как у моей меховой шапки».
Вот морда опустила второе ухо и проговорила:
— Разве ты не помнишь меня?
— К-как н-не помню? — переспросил Петька с собачьим акцентом.
— Конечно, не помнишь: я сильно изменился с тех пор.
— С каких пор?
— С детства.
Петька не понимал.
— Вспомни, ведь ты отнял меня у ребят.
— Так разве это был ты?
Забор облегчённо вздохнул вместе с Петькой и выпрямился. Несколько лет назад Петька спас малюсенького щенка, которому мальчишки хотели отрубить хвост. Пришлось отчаянно подраться. Если б тогда не подоспел Мишка, неизвестно, что с Петькой было бы. Пока шла драка, щенок убежал, поджимая свой спасённый хвост.
— Какой он стал у тебя! Пушистый, большой! — залюбовался Петька, но погладить собаку всё-таки побоялся.
— Дело не в том, какой он, — добродушно продолжал пёс, — главное, что он есть. Ты спас мне улыбку.
— Улыбку? — недоверчиво переспросил Петька.
— Ну, конечно. Мы же улыбаемся хвостом.
— Как так?
— Вот смотри.
Лохматый хвост завилял, и Петька увидел, что пёс действительно улыбается.
— Спасибо тебе, друг, — преданнно сказала собака и лизнула Петькину руку, — тебе здорово тргда из-за меня досталось.
— Не стоит! — небрежно бросил Петька и без опаски погладил пса.
Шерсть была пыльной и от этого шершавой.
— А как тебя зовут?
Пёс сразу перестал улыбаться и шумно вздохнул.
