Пёс сразу перестал улыбаться и шумно вздохнул.
— Ковердайл.
— Ка-ак?
— Ковердайл, — чётко повторил пёс.
— Интересно!
— А что тут интересного? Мой бывший хозяин в книжке это имя вычитал. Но та собака была колли — шотландская овчарка. А я-то русский. Дворняга.
Петьке показалось, что на пёсьи глаза навернулись слёзы.
— Есть такие замечательные имена — Шарик! Бобик! Полкан! — продолжал пёс. — Моего отца звали Барбосом. О таком прекрасном имени можно только… скулить.
— А почему хозяин бывший? — заинтересовался Петька.
Собака молча отвернулась.
— У тебя теперь нет хозяина?
— Нет.
— Он умер?
— Жив, жив, — отрывисто тявкнул пёс. — Он предал меня. Продал.
— Предал или продал?
— Это одно и то же, — пёс снова повернулся к Петьке. — Я его сколько раз из беды выручал. А он меня… чужому человеку… за деньги… Тот хотел меня на цепь посадить, плёткой грозился. Но я верёвку перегрыз и сбежал.
Тут чуткие собачьи уши поднялись, потом опустились и снова резко поднялись. Пёс замер, насторожился.
Петька перестал дышать: он хотел услышать то, что слышит пёс. Но было удивительно тихо.
И вдруг тот исчез так же бесшумно и внезапно, как появился. Удивлённый Петька позвал собаку.
— Койведарл, Корейдалв…
Имя было громоздкое, неудобное, еле поворачивалось во рту.
— Корвелдай, Койдеврал, Ковердайл, тьфу!
Петьке сразу стало легче, будто наконец выплюнулось это многоугольное слово. И тут он вспомнил, что отец у пса был Барбос, значит, его можно звать Барбосычем. Зовут же Степанычем Петькиного дядю.
— Барбосыч, Барбосыч! — позвал он.
Никто не отозвался.
Почему же он так неожиданно сбежал? Может быть, услышал чьи-то шаги? Чьи?
Бурьян зашевелился, и Петька увидел перед собой закадычного друга — Олега Маслова.
Глава девятая
Операция «Секрет»
Глаза у Олега голубые, как у любимого артиста, которого они постоянно видят в кино и по телевизору. Рубашка тоже голубая. С молнией. От замка молнии висят на цепочке два шарика. Они похожи на капельки ртути. Как-то раз Петька разбил термометр, и она разбежалась по полу. Мама закричала: «Отойди! Не касайся!» А капельки были такие заманчивые, они будто кричали, чтоб их потрогали. Наверно, поэтому Петьке каждый раз хочется повертеть в пальцах шарики на Олеговой рубашке.
Лицо Олега было серьёзным и сосредоточенным. Петька понял: дело предстоит трудное, и быстро поднялся с земли.
— Ты — пограничник, — начал Олег, — за спиной — советская Родина! Впереди. — чужая территория.
Петьке стало беспокойно и торжественно.
— Враг опасен и хитер, — четко продолжал командир. — Разведка донесла, что сегодня именно в этом месте (Олег показал на дыру в заборе) может перейти границу шпион. Боевое задание, понятно?
— П-понятно… то есть… слушаюсь! — ответил боец, вытянув руки по швам.
— Чего «то есть слушаюсь»? — переспросил командир.
— Охранять… Защищать… в общем, задержать и уничтожить!
У Петьки перехватило дыхание. Олег смотрел в глаза своего бойца строго и внимательно.
— Только за-дер-жать! И дать сигнал остальным посредством… двух пальцев.
Олег вложил два пальца в рот, но свистеть не стал. Всё и так было ясно.
— Есть! — выстрелил Петька.
Хотел было отдать честь, но ведь пилотку его за Волгой унесло ветром, а к пустой голове как руку приложишь? По уставу не положено.
— Боевая операция называется «Секрет», — уже шёпотом говорил Олег, — что бы здесь ни произошло, всё абсолютно сек-рет-но.
— Сек-рет-но, — так же по слогам чеканно повторил Петька и слово это прозвучало как присяга.
Олеговы глаза подобрели. Он положил руку на Петькино плечо, потом притянул друга к себе, крепко обнял. Так обнимает командир любимого бойца, посылая на опасное задание.
Петька почувствовал это, и ему стало страшно. Но Олег заговорил уже не командирским тоном:
— Может, конечно, и не здесь пройдёт, то есть произойдёт нарушение. Но по всем трём дорогам расставлены посты. Я, ты и Мишка. Главное, вцепись и держи. Этот враг здорово вырывается и удирает.
— А ты знаешь его?
— Конечно. Я тебе нарочно не говорю, кто это. Хочу, чтоб ты сам как боец научился распознавать врага.
— А…
— Что «а»?
— А если я своему накостыляю?
— У тебя разве нет головы на плечах?
— Есть, — убеждённо ответил Петька, зачем-то потрогав голову рукой, и вздохнул.
— Имей в виду, лазутчиком может быть кто угодно, не только мальчишка.
Олег знал, что в эту дыру лазает лишь один человек, именно тот, с которым надо было посчитаться. Петьке стало ещё страшней.
— А если дяденька? — цепенея, спросил он.
— Ты что, трусишь?
И Петька понял, что может прийти и дяденька. Красивые голубые глаза Олега прищурились.
— Наши пограничники даже ценой собственной жизни…
— Служу Советскому Союзу! — прервал Олега Петька и выдохнул горячий воздух.
Олег остался доволен. Хотел было козырнуть, но тоже, видимо, вспомнил, что на голове ничего нет. По-военному, чётко приставил ногу к ноге, улыбнулся своей кинематографической улыбкой и, повернувшись на сто восемьдесят градусов, скрылся в бурьяне.
Глава десятая
А Ксюшка в это время…
А Ксюшка в это время набрала в рот воды да как прыснет над столом. И вдруг в воздухе повисла — радуга. Повисела, повисела и опала вместе с водяной пыльцой. А в окно бьёт солнце. Ксюшка прыснула ещё. И снова радуга встала. Прямо в кухне. Только любоваться ею было некогда. Ксюшка не просто так водой прыскала, она платье своё мочила. Пересохло оно на балконе.
Утюг плавно скользил по красной поверхности и деловито шипел, когда наплывал на тёмные островки от водяных брызг. После шипенья за ним оставалась такая гладкая полоса, что по ней хотелось проехать на коньках.
Ксюшка гладила, стоя на одной ноге. Вторую, с разбитой коленкой, она поджала, будто собираясь играть в классики. Коленка нестерпимо болела. Казалось, в ней кто-то сидит, дырки просверливает, и от этой сверлящей боли нога накаляется, как утюг.
В маминой аптечке, кроме валидола и глазных капель, ничего не было. Чем же её полечить, эту невозможную коленку? И спросить не у кого. Все на работе. И петь громко нельзя: соседка ругается.
Вот если бы лечь и не шевелить ногой… Но в комнате очень громко и требовательно тикает будильник. Чем меньше остаётся времени, тем слышнее его голос. Так бывает с будильником всегда, если Ксюшка опаздывает в детсад за сестрёнкой.
Платье ещё не остыло, когда Ксюшка надела его.
Больнее всего коленке было на лестнице. Ступеньки будто подросли за нынешний день. Пришлось съехать по-мальчишески на перилах.
По асфальту идти было легче. Он ровный, потому что новый. Но скоро пустырь начнётся, там камни да ямы. Но ничего, зато песни петь можно. Громко.
Ксюшка прибавила шаг.
Глава одиннадцатая
Кто шпион?!
Петька притаился. Он ждал. Его охватил страх. Если бы Барбосыч был с ним, ни один нарушитель не прошёл бы. Петьке очень хотелось, чтобы вернулся этот лохматый бездомный пёс. Может быть, они подружат.
«Я бы его дрессировал, — успокаивал себя Петька. — Меня бы Олег научил. У него ведь был пёс, которого он отдал пограничникам».
Правда, никто из ребят их двора не видел этого пса, но Олег дал честное пионерское.
Страх не проходил. Петька поглядел на дыру в заборе. Она была такой узкой, что нормальный человек вряд ли мог протиснуться в неё.
«Что же это за враг?» — с удивлением подумал Петька.
Какой-то непонятный звук послышался со стороны пустыря. Петька перестал дышать. Звук приближался, но всё ещё невозможно было понять, что это такое.
В ушах забухало сердце сильными беспокойными ударами.
Звук стлался понизу: кто-то полз.
Пальцы сами собой сжались в кулаки, мускулы напружинились тоже сами собой.
По земле упрямо приближалось чьё-то тяжёлое прерывистое дыхание.
«Удрать!» — метнулась в голове трусливая мысль, но Петька тут же приказал себе: «Стоять насмерть! Ни шагу назад!»
Стебли бурьяна шевельнулись. Между ними что-то мелькнуло. Белесые вихры! Чья-то голова! Но что это на ней? Сооружение из лопухов, пучки травы, репейные колючки? Понятно! Маскировка! Он!
Петька отчаянным рывком бросается на лазутчика.
— О-ой! — кричит из-под Петьки человек нечеловеческим голосом.
Петька хочет содрать с врага маскировку, чтобы увидеть его в лицо. Но тот сваливает Петьку с себя и очень здорово удирает.
— Ага! Струсил! — победно кричит Петька, стараясь подняться. Но не может: штанина зацепилась за железяку.
Враг — на заборе!
— Сто-о-ой!
Враг — за забором! А железяка всё держит Петьку. Трресь! Отпустила.
