Муми-мама сидела на крыше с сумкой, корзинкой для рукоделия, кофейником и семейным альбомом в охапке. Время от времени она отодвигалась от кромки прибывающей воды: она терпеть не могла, чтобы хвост намокал. В особенности сейчас, когда она принимала гостей.
— Но мы не сможем спасти всю обстановку гостиной, — сказал Муми-папа.
— Дорогой мой, — сказала Муми-мама, — к чему стол без стульев или стулья без стола? И что за радость от кровати без бельевого шкафа?
— Ты права, — согласился папа.
— И очень хорошо, когда есть зеркальный шкаф, — мягко сказала Муми-мама. — Ты же знаешь, как приятно посмотреться в зеркало утром. К тому же, — продолжала она после небольшой паузы, — на диване так чудесно лежать и размышлять после полудня.
— Нет, обойдёмся без дивана, — категорически возразил Муми-папа.
— Ну как хочешь, любовь моя, — ответила Муми-мама.
Мимо них проплывали вывороченные с корнями кусты и деревья. Проплывали повозки, деревянные корыта, экипажи, садки для рыбы, какие-то мостки и колья — всё либо пустое, либо густо облепленное пострадавшими от наводнения. Однако все эти предметы были слишком малы и не могли служить обстановкой для гостиной.
Но вот Муми-папа сдвинул шляпу на затылок и воззрился на устье долины. Со стороны моря подплывала какая-то диковина. Солнце светило Муми-папе в глаза, и он не мог разглядеть, следует ли её опасаться, но во всяком случае это было что-то большое, до того большое, что могло составить целых десять гостиничных меблировок для семей побольше, чем его.
Сначала это выглядело огромной тонущей банкой. Потом приняло вид лодки, вставшей торчмя.
Муми-папа обернулся к своим домашним и сказал:
— Думаю, мы спасёмся.
— Разумеется, спасёмся, — отозвалась Муми-мама.
— Я сижу здесь и ожидаю наш новый дом. С нами ничего не случится, ведь не жулики же мы.
— Ну, не скажи! — воскликнул Хомса. — Я знаю плутов, которым неведома опасность.
— Им, бедняжкам, должно быть, живётся так скучно, — сказала Муми-мама.
Но вот диковину подогнало поближе. На первый взгляд это было что-то вроде дома. Вверху на куполообразной крыше виднелись два золотых лица, одно из них плакало, другое смеялось. Прямо под этими двумя гримасничающими лицами было полукруглое помещение, тёмное и всё затянутое паутиной. Огромная волна явно смыла и унесла с собой целую стену. По обе стороны зияющей пустоты висели красные бархатные портьеры, их концы уныло полоскались в воде.
Муми-папа с любопытством вглядывался в это сумрачное помещение.
— Есть кто-нибудь дома? — осторожно спросил он.
Ответа не последовало. Слышно было, как от волнения на море хлопают незапертые двери да комки пыли перекатываются по голому полу.
— Надеюсь, им удалось спастись от бури, — озабоченно сказала Муми-мама. — Бедная семья! Интересно, какие они из себя? Собственно говоря, это ужасно — лишить их дома на такой манер…
— Любовь моя, — сказал Муми-папа. — Вода прибывает.
— Да-да, — ответила Муми-мама. — Пожалуй, мы переселимся туда.
Она шагнула в свой новый дом и огляделась.
— Они были немножко неряшливы, — сказала она. — Ну да кто не неряшлив? А ещё: они копили всякое старьё. Очень жаль, что одна стена выпала, но, разумеется, сейчас, летом, это не так страшно…
— Где мы поставим стол из гостиной? — спросил Муми-тролль.
— Вот здесь, посредине, — ответила его мама.
Она почувствовала себя гораздо спокойнее, когда тёмно-красная, украшенная кистями обстановка гостиной собралась вокруг неё. Эта странная комната сразу стала уютной, и Муми-мама, довольная, уселась в кресло-качалку и начала размышлять о гардинах и небесно-голубых обоях.
— Теперь от моего дома остался только флагшток, — мрачно сказал Муми-папа.
Муми-мама похлопала его по лапе.
— У нас был великолепный дом, — сказала она. — Намного лучше, чем этот. Но пройдёт чуточку времени, и ты увидишь, что всё тут в точности так, как в прежнем.
(Дорогие читатели, Муми-мама глубоко ошибалась. Ничто тут не станет в точности так, как в прежнем, потому что дом, который им достался, был совсем необычный, и жила в нём совсем необычная семья. Больше я ничего не скажу.)
— Может, флаг следовало бы спасти? — спросил Хомса.
— Нет, пусть остаётся как есть, — ответил Муми-папа. — В этом есть что-то этакое гордое, сам не знаю что.
Тихо плыли они вдоль по долине. Но ещё и с перевала между Одинокими Горами они видели, как флаг радостно машет им, словно веха, поднимаясь над водой.
Муми-мама накрыла стол для вечернего чая в своем новом доме.
Чайный стол выглядел как-то одиноко в большой чужой гостиной. На страже вокруг него стояли стулья, зеркальный шкаф и ещё бельевой, но дальше за всем этим комната тонула во мраке, тишине и пыли. Однако удивительнее всего был потолок, под которым повесили уютную гостиную лампу с бахромой из красных кистей. Он терялся в таинственных тенях, он шевелился и трепетал, что-то большое, не понять что, колыхалось там взад и вперёд в лад с покачиванием дома на волнах.
— На свете столько непонятного, — сказала сама себе Муми-мама. — Но почему, собственно, всё должно в точности совпадать с твоими обычными представлениями?
Она пересчитала чашки на столе и обнаружила, что забыла взять с собой мармелад.
— Ах, какая досада, — сказала она. — Уж мне ли не знать, что Муми-тролль любит к чаю мармелад. И как это я могла забыть про мармелад?
— А что, если прежние жильцы этого дома тоже забыли взять свой мармелад? — услужливо высказал предположение Хомса. — А что, если его было трудно упаковать? Или, может, его оставалось в банке так мало, что не стоило и брать?
— А что, если и вправду попробовать отыскать их мармелад? — с сомнением сказала Муми-мама.
— Я поищу, — сказал Хомса. — Должен же у них быть где-то чулан.
И он шагнул в темноту.
В середине комнаты на полу одиноко стояла дверь. Хомса порядка ради прошёл в неё и с удивлением обнаружил, что она бумажная и что на обратной её стороне нарисована изразцовая печь.
Потом взобрался по лестнице, которая кончалась прямо в воздухе.
«Не иначе как надо мною подшучивают, — подумал Хомса. — Но я не нахожу в этом ничего забавного. Дверь непременно должна куда-то вести и лестница тоже должна куда-то вести. Весёленькая тут пойдёт жизнь, если Миса начнет вести себя как Мимла, а Хомса как хемуль».
Повсюду был хлам. Какие-то чудные леса из картона, ткани и дерева — вероятно, вещи, которые надоели прежним жильцам, и они не удосужились вынести их на чердак либо вовсе не доделали до конца.
— За чем ты отправился? — спросила дочь Мимлы, выныривая из шкафа, не имевшего ни полок, ни задней стены.
— За мармеладом, — ответил Хомса.
— Тут есть всё что угодно, — сказала дочь Мимлы, — так почему бы не быть и мармеладу? Тут, похоже, жила ужасно оригинальная семейка.
— Мы видели одного из них, — с важным видом возвестила крошка Ми. — Только он не хотел, чтобы на него смотрели.
— Где? — спросил Хомса.
Дочь Мимлы показала в тёмный угол, загромождённый хламом до самого потолка. Тут же, прислонясь к стене, стояла пальма, уныло шурша бумажными листьями.
— Мошенник! — прошептала крошка Ми. — Он только о том и думает, чтобы убить всех нас!
— Не обращай внимания, — запинаясь сказал Хомса.
Он подошёл к открытой маленькой двери и осторожно принюхался.
Он заглянул в узкий коридор, который поворачивал и исчезал в таинственном мраке.
— Наверное, чулан где-нибудь здесь, — сказал Хомса. Они шагнули в коридор и увидели несколько дверей.
Дочь Мимлы вытянула шею и с трудом стала разбирать по складам надпись на одной из них.
— «Рек-ви-зит», — прочла она. — Реквизит.
Лучше имени для мошенника и не придумаешь. Хомса собрался с духом и постучал. Они ждали, но Реквизита, очевидно, не было дома.
Тогда дочь Мимлы толкнула дверь.
Они никогда не видели такого множества вещей зараз: полки от пола до потолка, а на них всё, что вообще может стоять на полках в пёстрой, ошеломляющей неразберихе. Огромные чаши с фруктами теснили игрушки, лампы и фарфор; железные доспехи терялись среди цветов и музыкальных инструментов, чучел птиц и книг, телефонов и вееров, вёдер и глобусов, ружей и картонок для шляп, часов и почтовых весов…
Крошка Ми спрыгнула на полку с плеча своей сестры, посмотрелась в зеркало и крикнула:
— Глянь-ка! Я стала ещё меньше! Я совсем не вижу себя!
— Это не обычное зеркало, — объяснила дочь Мимлы. — Поверь мне, ты существуешь.
Хомса искал мармелад.
— Быть может, сойдёт варенье? — спросил он, поковырявшись в одной банке.
— Раскрашенный гипс, — сказала дочь Мимлы. Затем взяла яблоко и надкусила.
