— Ты что пустой-то?
— Пойдём, поучи, отец, как ловить надо, — просит медвежонок.
Медведь Лаврентий хотел было уже идти к речке, но вспомнил, что он в прошлую пятницу уже учил сына, и тот ловил, хорошо ловил. И понял тут медведь — мошенничает медвежонок, сказал:
— Иди ко мне, поучу.
Но и медвежонок кое-что понял, подальше отступил от отца, говорит:
— Ты мне, отец, издали объясни, я пойму. Я же у тебя сообразительный.
— Издали нельзя, — говорит медведь Лаврентий, — секрет это, а кто же секреты на всю рощу кричит? Иди, я тебе на ушко пошепчу.
Но смекнул медвежонок, зачем отцу его ухо понадобилось, повернулся и пошёл к речке.
— Куда же ты? — кричит ему медведь Лаврентий. — Иди же ко мне.
— Некогда, отец. Уползут раки из-под коряг, где их потом искать будешь, — отозвался медвежонок и прибавил шагу.
Вскоре пришагал он от речки с полным лукошком. Поставил на стол, сказал отцу с гордостью:
— Сам наловил.
— Вот и хорошо, — улыбнулся медведь Лаврентий. — Ты у меня уже большой, всё скоро без моей помощи делать будешь.
Ещё когда маленьким был медведь Спиридон, совсем медвежонком, и звали его Спиря, случилась с ним одна история. Сидел он как-то у берлоги, на солнышке грелся, мать поджидал. Ловила она раков в озере, а Спиря сидел на пенёчке, поджидал её, думал: принесёт сейчас мать раков, съест он их, и будут они у него в животе.
Время шло, а матери всё не было. Встревожился медвежонок: что, если заблудилась она? Бродит между деревьями, а крикнуть, чтобы он, Спиря, отозвался, и на голос его выйти стыдится: засмеют её потом. Скажут, в родном лесу заблудилась.
И решил Спиря помочь маме. Приложил лапы ко рту, прокричал в сторону чащи:
— РРРР!
А из чащи тут же отозвался кто-то:
— РРРР!
«Кто бы это мог быть? — подумал медвежонок и уши торчмя поставил. — Совсем не материн голос». Боязно было, но всё-таки набрался он духу, спросил:
— Кто ты?
— Ты… — тут же отозвался кто-то из чащи, и всё опять затихло.
Приподнялся медвежонок с пенёчка.
— Я кто?.. Медвежонок Спиря. Вырасту — медведем Спиридоном буду. А ты кто?
— О… — отозвалась чаща.
— Это тебя зовут так? — спросил Спиря. — Чудное у тебя имя — «О». У нас и не зовут никого так. Ты, наверное, из другого леса пришёл к нам. Что в кустах прячешься? Иди сюда.
— Сюда… — отозвалась чаща.
— Ну если тебе хочется так, могу и я к тебе прийти, — сказал медвежонок и, переваливаясь, покосолапил в чащу.
Голос был недалеко, это медвежонок точно слышал, но сколько ни всматривался, никого среди деревьев не видел. Спросил:
— Эй ты?.. Ты здесь?
— Здесь… — отозвалась чаща, и Спиря покосолапил дальше. Он шёл, звал, а тот, кого искал он, отзывался всё время впереди. Так дошёл Спиря до конца леса и остановился. Спросил:
— Эй ты?.. Где ты?
— Ты… — отозвался всё тот же голос, но теперь уже за спиной у медвежонка.
— Я-то? — оглянулся медвежонок. — Я-то вот он, на опушке стою.
— Уу… — отозвалась чаща.
— Ха! Как это ты у меня позади оказался? Всё впереди, впереди был и вдруг — сзади. Как это ты сумел обойти меня? Жди, иду я к тебе.
Повернулся Спиря к лесу грудью и пошёл. Шёл, звал, а тот, к кому шёл он, все так же отзывался впереди, но показываться не показывался. Так дошёл Спиря до берлоги и никого не увидел.
— Ну и ладно, — сказал он, — не хочешь ты показать себя мне, я сейчас себя тебе покажу.
Вскарабкался на пенёк, закричал:
— Смотри на меня, вот он я, весь тут, во весь рост стою. Видишь?
— Ишь… — отозвалась чаща.
— Что, удивился? Я такой — удивительный. Я маму вчера и ту удивил. Спрятался под подушку. Искала она, искала меня, чуть нашла. А ты что — от меня прячешься, да? Ну прячься. Я вот посижу, отдохну маленько и пойду искать тебя. Жди.
Но вскоре пришла мать, принесла раков. Спиря увлёкся ими и забыл, что кто-то прячется в чаще, ждёт его… Так он и не узнал тогда, кто же это с ним перекликался и водил его по лесу.
Вот какая история приключилась с медведем Спиридоном, когда он ещё был медвежонком и звали его Спирей.
Обветшали у медведя Спиридона и медведя Лаврентия берлоги. Самим подправить — сил нет, одряхлели медведи, состарились. Медвежат помочь попросили. Медведь Лаврентий Ивашку позвал, а медведь Спиридон — Мишука.
— Помогите, ребятки, зима скоро.
Откликнулись медвежата, пришли. Правда, Ивашка без особой радости приглашение принял. Он сызмала к делу не привык, тем более для кого-то. Но мать сказала:
— Иди.
И соседи сказали:
— Сходи.
И Ивашка пошёл. Нагрёб листьев дубовых, постель медведю постелил. Попытал — жестковато. Надо бы ещё подстелить, чтобы помягче было, но сказал самому себе Ивашка:
— И чего это я радеть буду, силу тратить. Для себя, что ль, стараюсь. И так сойдёт. Не мне спать — Лаврентию. Поспит. Да и спать-то зиму всего только.
Слукавил медвежонок, поприберёг силу.
За дверь принялся. Косяки новые срубил, порог оправил. Смотрит — эх, не рассчитал он немного. Повыше бы надо притолоку поднять. Поскрёб в затылке — переделать если? Но тут же сказал самому себе:
— И чего это я радеть буду, силу тратить? Не мне ходить, нагибаться — Лаврентию. И так сойдёт.
Опять слукавил медвежонок, поприберёг силу.
А Мишук в это время у медведя Спиридона трудился. Настелил ему постель новую. Полежал на ней, поднялся.
— Жестковата, а на ней зиму лежать. Мне жестковата, а медведь Спиридон — старичок, ему ещё жёстче будет. Умягчить надо.
Принёс ещё охапку пахучих дубовых листьев, уложил на кровать. Полежал, сказал:
— Вот теперь всю жизнь можно лежать и бока не отлежишь.
Дверь ремонтировать начал. Смотрит — низковата, повыше притолоку поднять надо, чтобы медведю Спиридону не пригибаться, когда он в берлогу входит.
— Старичок он, тяжело ему гнуться-то. Да и дела не так уж много. Порадеть надо для старика.
И перестроил Мишук дверь медведю Спиридону.
Закончили медвежата дело своё, попрощались с медведями. Осмотрел медведь Лаврентий свою берлогу, сказал:
— Спасибо, Ваня, мне самому и так бы не сделать: сил нет.
А медведь Спиридон осмотрел работу Мишука и сказал:
— У, если бы у меня даже и сила была бы, я бы так не сделал: нет у меня сноровки такой, как у тебя, Мишук.
И ходит теперь по роще и говорит всем:
— Придите, поглядите, как мне Мишук берлогу отделал. Светло, чисто, будто солнышко зажёг в ней.
А медведь Лаврентий, тот ничего не говорит, и Ивашка обижается на него. Даже сказал Мишуку при встрече:
— Отчего это так: делали мы с тобой, Мишка, одинаковое дело, а хвалят нас почему-то по-разному. Как ты думаешь, почему?
— Наверное, у медведя Спиридона сердце доброе, — сказал Мишук.
И Ивашка с ним согласился:
— Наверное.
И тут же пожалел:
— Лучше бы мне досталось медведю Спиридону помогать: теперь бы он меня хвалил.
У всех у нас были матери, была мать и у медведя Михайлы. И говорила она ему, когда он ещё медвежонком был:
— В лесу жить — с лесом дружить.
На всю жизнь запомнил медведь Михайло эту материнскую мудрость. И ещё говорила она ему:
— Без друзей и товарищей в лесу не прожить. Кто тебе при случае поможет?
И эту мудрость матери запомнил медведь Михайло на всю жизнь. И сказал самому себе:
— Верно, друзья для того и нужны, чтобы помощь оказывать. И чем больше друзья для меня сделают, тем мне меньше самому делать достанется.
Но всё время, чтобы только тебе да тебе помогали, так ведь и в лесу тоже нельзя. Поэтому медведь Михайло, если звали его товарищи берлогу помочь поставить или ещё что сделать, никогда не отказывался, говорил:
— Обязательно приду.
А про себя думал: «И не неволит вроде никто, а идти надо». Правда, идти не торопился, говорил:
— Зачем спешить? Чем позже приду, тем меньше мне дела достанется.
И всегда старался прийти к вечеру, когда уже всё сделано. Возьмёт веник, подметёт вокруг, скажет:
— Вот и всё теперь. Живи.
Скажет так, будто это он товарищу берлогу поставил. Ставили её все, целый день потели. Ставили сообща, а Михайло мёл один, на виду у всех. И говорили все потом:
— Чисто отмёл как.
Доволен Михайло: заметили.
А случалось и так: придёт Михайло, а уж всё сделано и даже отметено от берлоги, вроде и остаётся ему лишь повернуться и уйти домой, но Михайло и тут не терялся. Распахнёт окошко, скажет:
— Пусть дух нежилой уйдёт… Ух, как свежим ветерком потянуло. Вот теперь хорошо. Живи, дыши, радуйся.
