Ознакомительная версия.
Вере не верили лишь до тех пор, пока их класс не повели на экскурсию: смотреть, как собирают трактора. Её организовал Олег Витальевич, который очень любил свою профессию сборщика и хотел того же от молодого поколения. Забегая вперёд, скажем, что его надежды не сильно оправдались. Полкласса пришло с торчащими из ушей проводами. Правда, у одних провода заканчивались мобилками, а у других МР3-плеерами, но суть была одна: люди слушали музыку. Только под бэмс-бэмс-ду-ду разве полюбишь профессию сборщика? А те, кто пока не обзавёлся техникой, поголовно жевали жвачку. А когда жуёшь, разве поймёшь, что говорит экскурсовод? Стоит лишь посмотреть на пасущуюся корову – и все вопросы сразу отпадают…
А вот Вера не жевала и музыку не слушала. Она с удивлением смотрела по сторонам и не верила, что это завод: уж очень он походил на центральный городской парк. Разве что каруселей не было. Зато было много игрушечных красных грузовичков, которыми управляли взрослые тёти и усатые дяди. Позже выяснилось, что красные автомобильчики называются электрокарами. Из-за своих игрушечных размеров они запросто могут ездить по цехам и при этом не портят воздух бензиновым угаром.
* * *
Говорят, первое впечатление всегда самое сильное. Наверное, это происходит потому, что всё новое мы впитываем, как белый лист бумаги впитывает чернила.
С первыми впечатлениями Вере повезло. Она могла попасть на завод в осеннюю слякоть, но попала в начале нашего жаркого лета, и завод открылся ей во всей красе. Тенистые аллеи, расчерченные пешеходными дорожками скверы, неожиданный для чадящего и изнывающего от зноя города запах свежескошенной травы, светлые, пронизанные солнцем зелёные поляны и почти чёрные, глубокие тени, отбрасываемые кронами клёнов, акаций, голубых елей, рябин, яворов, плакучих ив, берёзок и гигантских кустов можжевельника.
Заводской воздух был напоен ароматом цветов – роз, ромашек, ирисов, пионов, флоксов и десятков других, названия которых давно забыли городские жители. Цветы то вспыхивали размытыми пятнами, то вытягивались вдоль тротуаров узкими полосками – рабатками, а то вдруг собирались в классические куртины, украшенные вычурными арабесками.
И среди всего этого буйства вдруг обнаружился небольшой фруктовый садик. Он казался нарисованным, но когда мальчишки начали срывать с веток яблоки, они брызгали соком, как настоящие.
И всё вокруг было настоящим – и поливальные машины, стеклянные струи которых раскалывались на тысячи звенящих осколков, делая воздух прозрачным и холодным, и корпуса цехов, утопающие в зелени, и аккуратные плакаты.
Вера шагала вместе со всеми, грызя яблоко, которое было в сто раз вкуснее и в миллион раз полезнее жевательной резинки, и в её душе пели птицы.
* * *
Завод оказался таким огромным, что от Восточной проходной до сборочного цеха шли полчаса. Правда, по пути минут десять искали Толика Залесского, который ухитрился незаметно залезть на дерево. Когда классная руководительница Розалия Михайловна спросила, зачем он это сделал, Толик не стал ничего придумывать, а честно сказал, что хотел поближе рассмотреть белку.
– Ну, и что, рассмотрел? – строго спросила Розалия Михайловна.
– Не-а, не успел: она на соседнее дерево перепрыгнула.
– И как это ты за ней не погнался? – ехидно спросила учительница, после чего все дружно засмеялись.
Чтобы не смущать Веру, Олег Витальевич класс не встречал, а послал к проходной старого мастера с немецкой фамилией Иогансон. Звали его Михаил Павлович, но когда кто-то так к нему обратился, он сказал:
– Отставить! Это я для директора Михаил Павлович, а для вас – дядя Миша!
Сняв Залесского с дерева, дядя Миша не стал с ним долго разговаривать, а дал подзатыльник и, обведя класс строгим взглядом, проговорил:
– Если ещё кто пропадёт, буду искать с собаками, а они у меня кусачие. И вообще: шаг влево, шаг вправо – попытка к бегству, стреляю без предупреждения. У нас объект секретный!
– Почему секретный? – заинтересовалась Шурочка Манейло, которая обожала узнавать разные секреты, чтобы потом растрезвонить их на весь мир.
– Потому что так надо! – отрезал мастер и так строго посмотрел на Шурочку, что та даже жевать перестала. – И запомните, у меня с разгильдяями разговор короткий: раз – и уноси готовенького!
После этих слов, Розалия Михайловна прониклась к Иогансону большой симпатией вперемежку с уважением и даже пригласила дядю Мишу выступить на ближайшем классном часе.
* * *
Войдя в сборочный, дети испуганно сбились в кучу. Такого грохота им слышать ещё не приходилось! Поэтому все тут же повыдёргивали провода из ушей: всё равно музыка цеха заглушала самые пронзительные бэмс-бэмс-ду-ду.
Главный конвейер оказался почти двухсотметровой резиновой змеёй, на хвосте которой стоял мотор, а из пасти выкатывался уже готовый трактор. Каждый сборщик на своём участке выполнял одну операцию. Поэтому змея ползла медленно, но дядя Миша сказал, что если быстро пробежаться вдоль конвейера, то можно увидеть, как сам собою собирается трактор, красится в специальной камере и, взревев двигателем, укатывает в цеховой двор.
Постепенно Иогансон стал рассказывать одной Вере, потому что вопросы задавала только она.
– А что это за штуковина?
– Гайковёрт.
– А шланг зачем?
– По шлангу подаётся сжатый воздух, и гайковёрт закручивает гайки.
– Дядя Миша, а эти дети тоже рабочие?
– Это практиканты. После девятого класса они пошли в училище, а после училища многие поступят в институты и станут хорошими инженерами, потому что попробовали рабочего хлеба.
– Я тоже хочу в училище.
– Ты? Нет, девочке не посоветую.
– Почему?
– Да не девчоночье это дело гайковёртом махать.
Неожиданно дядю Мишу схватил за рукав рабочий в промасленном комбинезоне и стал что-то горячо говорить. Сначала Вера ничего не разобрала, а потом поняла, что инструментальный цех не подвёз каких-то мосек, из-за чего план горит со страшной силой. Мастер Иогансон, забыв про экскурсантов, тут же бросился звонить по внутренней связи. Он так кричал в трубку, что вполне мог обойтись без телефона:
– Что значит штамп сломался? Штамп сломался, хомут оборвался! Доведёте конвейер до остановки – штамп в трудовой будет!..
Когда дядя Миша освободился, Вера спросила, что это за моськи такие, из-за которых всё может остановиться.
Услыхав про мосек, старый мастер долго смеялся, а потом объяснил:
– Да не моськи, а оськи! Деталь такая – осью называется. А ты молодец, интересуешься… Я вот тут рассказываю, как у нас всё хорошо, а на самом деле ещё много недоделок. Вон смотри, как Захарыч мучится.
Вера посмотрела и увидела худого высокого дядечку, который поминутно сгибался над низким поддоном, чтобы взять какую-то деталь из большой кучи. Если бы на нём была не заношенная спецовка, а фрак, он бы походил на дирижёра, раскланивающегося перед публикой.
– Бедный, – пожалела его Вера, – он же так быстро устанет.
– Что предлагаешь? – живо поинтересовался Иогансон.
– Удлинить у ящика ножки, тогда нагибаться не придётся.
– Умница! Слышь, Захарыч, вот тебе от дитя рацпредложение: ножки к поддону приварить, чтобы на поклоны рабочее время не тратить. А не сделаешь, я тебе ноги укорочу: всё равно эффект тот же будет.
* * *
Короче, понравилось Вере на заводе. Но и она пришлась ко двору. Когда экскурсия закончилась, Михаил Павлович подошёл к Розалии Михайловне и тихонько спросил:
– А как эту девчушку звать, с зелёными глазами.
– Вера. Вера Петрова. А зачем вам? – встревожилась учительница.
– Да так, хороший человек растёт… Погодите, а она, случаем, не дочка нашего начальника?
– Да, Олег Витальевич её отец. Он нам эту экскурсию организовал, потому что Вера давно просила.
– Это ж надо! А говорят, что у начальников дети всегда порченные! – воскликнул старый мастер и сам себе ответил: – Значит, врут!
КОЧКИН ДЕЛАЕТ ПРЕДЛОЖЕНИЕ
В Башмачке Ножкина ждал сюрприз. На площади перед автовокзалом он увидел толпу пацанов, среди которых сразу узнал сильно подросших и повзрослевших Кольку Цопикова, Толибасю и чёрного крепыша Жеку. Завидев приближающийся автобус, они развернули плакат. На нём красовалось всего одно слово, но зато какое! Это было слово «УРА» с тремя восклицательными знаками.
Когда автобус остановился, грянул оркестр. Газоэлектросварщик Семён Кочкин в потёртой шерстяной фуражке наяривал на баяне, какой-то мальчуган лет семи, отчаянно пуча глаза, дул в помятый горн, а рядом другой, в порванной майке, мутузил видавший виды барабан, свисавший с тощей шеи. Музыка была неизвестной, во всяком случае ничего такого Ножкин раньше не слышал.
Перед оркестром стояла бабушка Валя с корзинкой пирожков, заменявших хлеб-соль.
– Во даёт, миномётная рота! – расплылся в улыбке водитель и, повернувшись к Илье, спросил: – Тебя, что ли, встречают?
Ознакомительная версия.
