— Ладно, берите мои и ступайте, — сказал другой мужик, разулся и отдал сапоги хитрецу.
Тот обулся, но с места не трогается, сидит по-прежнему — шапки-де у него нету. Ссудили ему и шапку, только тогда он ушел. А те трое, что его одели-обули, говорят:
— Пойдем-ка послушаем, как его судить будут!
И пошли.
На суде перекупщик рассказал все, как было, и потребовал, чтобы ему вернули сто ренских. Но мужик ни в чем не признался.
— Понимаете, господин судья, — сказал он, — такой уж я несчастный человек, что все меня обирают, каждый рад с меня живьем шкуру снять. Ничего у меня нет, на людей работаю, а им только волю дай, так они и одежонку последнюю с меня снимут. Вон этот, к примеру, готов сказать, что и шуба на мне не моя, а его.
И указал пальцем на того, что ему в корчме шубу одолжил.
— Да она моя в есть! — закричал тот.
— Вот видите, господин судья! — продолжал хитрец. — А тот, с ним рядом, готов и сапоги у меня с ног стащить!
Указал он на владельца сапог, а тот в ответ:
— Да ведь это мои сапоги, господин судья!
— Слышите? — подхватил обвиняемый. — А третий из их компании, наверное, и шапку рад содрать у меня с головы.
И он указал на того, кто ему шапку одолжил.
— Что ты там врешь! Ведь шапка-то моя!
Одураченный судья решил, что этого мужика все сговорились ограбить средь бела дня. Прогнал он перекупщика, прогнал всех остальных, а мужика оправдал. Так что у него осталось все: седло золотое с золотыми стременами, сто ренских, шуба, сапоги и шапка. С тех пор он и стал богатеть, потому что плутовал вовсю.
Перевод М. АбкинойБыл у одного богатого хозяина сын, и тот сын ни за что не хотел жениться: мол, ранняя женитьба редко добром кончается. А отец настаивал: женись, мол, неженатый хозяин немногого стоит, недаром-де говорится, что дом тремя углами на хозяйке держится и только одним — на хозяине. «Притом, — говорит, — жену надо брать смолоду, поздняя женитьба — дьяволу потеха».
Уговаривал отец сына, уламывал — и своего добился, привел сын жену в дом.
Да не повезло бедняге: баба попалась злая, сварливая, неуживчивая — сущая ведьма. Хозяйка она была никудышная, а непременно всем верховодить желала. Что муж привозил в дом возами, то она умудрялась вынести из дому под фартуком. С утра до вечера бранились они и ссорились из-за всякого пустяка. Ад кромешный в доме сделался. Парень уж привык: чуть что, он шапку в руки — и вон из дому. Только затемно, бывало, возвращается.
Как-то ранней весной поехали отец с сыном пахать делянку, которая у них в лесу была. Отец вола привал, сын вола привел, запрягли их парой, чтобы работа спорилась. В полдень пошли они домой обедать, а волов оставили в лесу. Привязали к елям, сена подбросили. И на ту беду рыскал поблизости волк, учуял добычу, одному волу горло перегрыз, а другого сожрал, только косточки остались.
Воротились мужики после обеда — где волы? Искали, искали и нашли: в одном месте полхвоста, в другом — голова, в третьем копыта да кучка требухи'. Догадались они, что это волчья работа. Выследили разбойника и накрыли его в чаще; он до того объелся, что с места двинуться не мог. Повязали его мужики и стали советоваться, какую бы кару ему придумать, да посуровее. Говорит отец:
— Давай ему хвост зажмем в расщепленной колоде, чтоб он с голоду сдох.
— Это не кара, — говорит сын. — Знаешь что сделаем? Давая его женим — вот это будет ему пострашней всякой казни.
Перевод А. ЩербаковаПриехал епископ навестить приход и зашел в школу на урок закона божьего. Спросил у одного мальчонки;
— Видел ли ты душу и как она выглядит?
Мальчонка растерялся, никогда он души не видал. А другой руку тянет: я, мол, видал.
— Ну, скажи, как выглядит душа?
— Беленькая.
— Где ж ты ее видал?
— Утречком шла она от ксендзова дома, а пан ксендз провожал, по плечику поглаживал да приговаривал: «И нынче приходи, душа моя!»
КАК РАБОТНИК КСЕНДЗА ПРОУЧИЛ
Жил в одной деревне мужик. Богатый мужик: дом у него был, кони, волы — но ел почти всегда впроголодь. А все потому, что жена его обманывала: захаживал к ней знакомый ксендз, и ему все лучшие куски доставались.
Пришел как-то к этому мужику один продувной парень по имени Гжесь и говорит:
— Хозяин, возьмите меня в работники.
Отвечает ему мужик:
— Э-э, милый, что тебе у меня делать? Чем тебя кормить, когда мне самому-то есть нечего?
— Да обойдусь как-нибудь, — говорит Гжесь, — только бы работу получить. Мне без работы никак нельзя.
Нанял мужик Гжеся.
В первый же день говорит Гжесь хозяину:
— Как это так? Вы такой богатый, всего у вас много, а есть нечего?
— Да сам увидишь, — отвечает хозяин.
Пошли они к хозяйке, чтобы она им завтракать дала. Та поставила перед ними миску: вода да гнилая картошка.
Зашли они потом в овин, тут Гжесь и говорит хозяину:
— А ржи-то у вас порядочно! Давайте я намолочу, и мы хлеба напечем.
Хозяин на пашню отправился, а Гжесь принялся рожь молотить. Намолотил, заходит в хату, а там ксендз сидит. И чего только нет перед ним на столе, а хозяйка мечется, не знает, как ему угодить.
— Вон оно что! — говорит Гжесь. — Для хозяина сухарь, а для ксендза пир горой! Ужо расскажу я хозяину!
Взмолился ксендз:
— Ой, не рассказывай! Я сюда больше не приду!
И хозяйка тоже просит молчать.
Отнес Гжесь намолоченное зерно на мельницу и пошел хозяину помогать. Взялся быков погонять, а хозяин за плугом идет. Глядит Гжесь — и ксендз неподалеку пашет, быки у него пестрые — белые с красным. Присмотрелся он: никак его, Гжеся, хозяйка ксендзу обед несет, а им с хозяином — ничего.
На другой день вышли они опять на пахоту, Гжесь и говорит:
— Схожу-ка я на мельницу, хозяин. Может, зерно смололи, что я вчера намолотил. Снесу муку хозяйке, пусть хлеба нам напечет.
Подходит Гжесь к дому, а ксендз увидел его из окошка и в печь спрятался. Говорит Гжесь хозяйке:
— Иду за мукой, но сперва печь растоплю. Напечете нам хлеба.
Принес он огромную охапку гороховых стеблей, а хозяйка толкует:
— Погоди, милок, печь разжигать. Успеем истопить, когда с мукой вернешься.
— Нет, хозяюшка, затоплю сейчас, а то когда еще она нагреется.
Зажег он пучок, сунул в печь, а ксендз как завопит оттуда:
— Гжесь, Гжесь! Что ты делаешь? Ведь я здесь задохнусь!
А работник ему:
— Разве к лицу ксендзу в печи сидеть? Вот ужо я расскажу хозяину.
Снова упросили они Гжеся молчать. Оставил он их и пошел за мукой.
На третий день хозяин с работником опять в поле пашут.
— Пойду, дров наколю, — говорит Гжесь. — Хозяйка хлеб печь собирается.
— Чего ты наколешь? Там и дров-то нет, — отвечает хозяин.
— А там перед домом старая трухлявая груша стоит, так я ее на дрова срублю, — отвечает Гжесь.
Вот идет он домой, а ксендз-то опять у хозяйки. Завидел он Гжеся издали, выскочил из дома и спрятался в дупле той самой груши. Говорит Гжесь хозяйке:
— Дров нужно наколоть, срублю я эту грушу.
А она в ответ:
— Да оставь ты ее, ради бога! Жалко ведь, будут еще груши на ней.
— Какие там груши с нее, с трухлявой, — ответил Гжесь и пошел рубить.
Ударил он раз-другой топором, а ксендз изнутри кричит:
— Стой, Гжесь! Побойся бога, ты же мне ноги отрубишь!
— Во имя отца и сына, вы-то что здесь делаете? Ну куда ни ткнешься — всюду вы!
Выбрался ксендз из дупла, Гжесь и говорит:
— Конец моему терпенью, уж теперь-то я обязательно хозяину скажу.
Пошли снова пахать мужик с работником. Накинул Гжесь на красного быка до половины дерюгу, чтобы он издали казался таким же пестрым, как бык ксендза, а потом говорит мужику:
— Нынче нам хозяйка вкусный обед принесет.
— Откуда ему взяться, вкусному обеду-то? — отвечает хозяин. — Да и некогда ей мне обеды носить.
— Вот увидите, — говорит Гжесь.
А хозяйка как раз несла ксендзу галушки, мясо, хлеб и водку. Увидала издали пестрого быка, решила, что это ксендз пашет, и подошла.
— Бог в помощь, — говорит.
— И правда, парень, женка обед принесла! — воскликнул хозяин.
Видит хозяйка, что ошиблась, что ксендз подале пашет, и говорит она мужу да работнику:
— Оставьте и ксендзу немного, пусть подкрепится. Ему-то ведь обеда никто не принесет.
— Ладно, ладно, — говорит мужик. — Отнеси и ему немного.
Вмешался Гжесь:
— Я сам отнесу, хозяюшка, а вы посидите тут с хозяином.
По дороге хлеб съел, водку выпил, а галушки выловил и разложил по дороге кучками. Пришел к ксендзу с пустыми руками и говорит:
