Да, это было не так просто — собрать пушку. На-все-руки-мастер сложил лафет и вставил концы лафета с прорезами в прорезы щита. А щит он опустил вниз и загнул на нем концы лафета.
Потом он взял спичку, заострил ее с двух сторон и продел через дырочки в лафете, и на эту ось он надел колеса из кружочков пробки.
А дуло он свернул трубочкой и до половины вставил в кружок на щите. И получилась пушка.
Но тут часы пробили час. На-все-руки-мастер погрузил свои пушки в корзинку для завтрака, сел на Лыску позади Любимого товарища, и они поскакали к мальчику по прозвищу «Раз-два-и-готово».
Раз-два-и-готово не спал. Он сидел за столом и складывал бумажки.
Он складывал и вырезал их вот так, и планеры были раз-два — и готовы.
Раз-два-и-готово подарил каждому мальчику по планеру, и они уже хотели начать игру, но конь Лыска заржал:
— Пора, пора, светает! Пора домой!
Ребята скорей простились с Раз-два-и-готово, вскочили на коня Лыску и поскакали домой.
Сперва они завезли домой На-все-руки-мастера, потом Любимого товарища, и наконец наш мальчик тоже добрался до своей постели.
— Пора, пора, девятый час! — сказала мама. — Ты до каких же пор спать будешь? С Новым годом, мальчик! Ребята уже час тому назад прибежали и принесли тебе подарки — пушку, планер, бумажных лошадок и красноармейцев. А вот тебе от меня подарок — заводной самолет.
Она завела самолет, и он, жужжа, полетел по комнате. А мальчик улыбнулся в подушку. Он-то знал! Самолет, может быть, из магазина, а ребячьи игрушки он сам с товарищами ночью смастерил.
Мыло лежало высоко на шкафу и смотрело на всех сверху вниз. Внизу на табуретке стоял таз с горячей водой и терпеливо ждал. А около табуретки на полу жались кучкой носовые платки, такие жалкие, замызганные, серенькие комочки.
— Слезай! — дребезжал таз. — Слеззай вниззз!
— Постирай нас, — шелестели платочки, — посстирай нассс!
Но мыло наверху дразнилось:
— Я с вами не вожусь, с грязнулями! Я два месяца на шкафу лежало. Я сухое, я хорошее. Не хочу в воду бултыхаться.
— Слезай! — не своим голосом зазвенел таз.
— Сами сюда лезьте, если я вам нужно! — дразнилось мыло.
От этого визга проснулся старый зонтик. Он вышел из своего угла и, постукивая единственной ногой, направился к шкафу. Тут он стал шарить своей старой кривой ручкой, но по слепоте еще дальше задвинул мыло, с горя махнул своей кисточкой и ушел восвояси, а носовые платочки заплакали.
Тогда заговорила вода. Она была чистая, ясная, горячая и говорила таким спокойным, ясным и чистым голосом, что все ее сразу послушались.
— Перестаньте плакать, маленькие грязнули, — сказала она, — и прыгайте в таз. Я вас сама постираю.
Тут мыло подвинулось ближе к краю и с любопытством посмотрело, что будет.
Маленькие платочки один за другим прыгали в таз и ныряли в ясную воду. А вода ласково обнимала их, разглаживала их складки, распрямляла морщинки. И бедные платки расправляли свои крылышки и лежали на воде словно большие бабочки. Так они лежали и отдыхали. Вдруг вода шепнула:
— Перемените меня. Я, кажется, стала совсем мутная.
— Вот, — закричало сверху мыло, — я же говорило, что вам без меня не обойтись! Теперь вы все перемазались, а толку никакого.
Но никто не обратил на него внимания.
Таз соскочил с табуретки и помчался на кухню вылить воду. А чайник сейчас же налил его доверху свежей горячей водой. Носовые платочки заметно ожили и подняли в чистой воде превеселую возню. Они крепко терли свои пятнышки, они сжимались и разжимались, чтобы вода проникла сквозь ткань. И что же? Ярко выступали пестрые каемочки, а пятнышки бледнели и исчезали. Исчезло совсем без следа большое пятно на том платке, которым девочка обмотала палец, когда порезала его ножиком. Совсем незаметным стало синее чернильное пятнышко. И маленькое пятнышко от ягодки клюквы стало совсем бледно-желтое, невидное.
— Вот чудеса! — сказал таз. — Первый раз в жизни вижу, чтобы такие пятна отмывались.
— Это потому, что их нельзя сразу мылить, — прошептала вода. — Мыло закрепляет краску, и пятна остаются. Перемените меня.
Тут мыло не выдержало. Как только переменили воду, оно прямо со шкафа бултыхнулось в таз. Оно умоляло:
— Давайте водиться! Возьмите меня в игру! Я больше не буду зазнаваться. Я буду хорошее.
Ну, конечно, его приняли. Тем более, что воду переменили третий раз и она не помнила обид.
Вот пошла игра! Мыло сейчас же намылило все платочки, и по воде пошли мыльные пузыри. А солнце заглянуло в окошко и заиграло радугой на пышной пене. А платочки терли уже не только пятнышки, а все свои одежки, и они стали белые и душистые, как яблоневый цвет. Тут они прополоскались и побежали сушиться.
Как услыхала зайчиха эту сказочку, сейчас же побежала в лес, постирала своим зайчатам хвостики.
Как увидала ворона белые заячьи хвостики, сейчас же полетела в лес, постирала своим воронятам нагруднички.
Такая эта сказка стиральная: кто прочтет, сейчас же стирать начнет.
Превращения одного лоскутка
В одной шкатулке жили-были разные лоскутки. Еще там жила всякая всячина: одноглазый-красноглазый рябой наперсток, мотки и катушки и старый гриб для штопки. Но больше всего было лоскутков.
Каждый день девочка доставала шкатулку. Шкатулка, щелкнув, растворялась, и лоскутки вываливались пестрой гурьбой. После этого они с девочкой играли.
Лоскутки всегда играли с девочкой в одну игру — в прятки. Один лоскуток спрячется за другими, и девочка его полчаса ищет, найти не может. Ну, а девочка с лоскутками играла в разные игры, каждый день в новую игру.
У них была игра в праздник. Девочка свяжет лоскутки друг с другом, будто они за ручку взялись и хоровод водят. А потом развесит их гирляндами по всей комнате, а сама под ними ходит и песни поет.
Еще была игра в радугу. Девочка их разложит на столе, по цветам подберет, а сама на них любуется. Будто она летит на самолете выше облаков, а под ней далеко внизу радуга, словно цветущий сад.
И еще была игра в прогулку. Девочка свернет лоскуток фунтиком и сверху узелком завяжет. Лоскуток будто кукла в широкой юбке. Они так по всему столу стоят-гуляют в саду.
Лоскутки любили играть с девочкой, потому что она была такая выдумщица и веселая.
Иногда случалось, что какой-нибудь лоскуток не возвращался с прогулки. И вообще домой не возвращался. Одноглазый-красноглазый тогда бубнил:
— А я знаю, где он! А он к крокодилу в пасть попал!
Но легкомысленные лоскутки катались с катушками вперегонки.
— А я знаю, где крокодил живет! В недрах шкатулки. Близко! — пугал одноглазый-красноглазый.
Но веселые лоскутки не слушали и не пугались ни капли.
* * *
Вот один раз случилось, что девочка убирала лоскутки после игры, а один лоскуток оставила на столе.
— Ты самый мой красивый лоскуточек, — сказала девочка и разгладила его пухлым пальчиком. — Я сделаю из тебя носовой платочек и пошлю папе в посылке.
Тут лоскуток так зачванился, что даже стал топорщиться. Но девочка опять разгладила его и сказала:
— Я тебя завтра утром сделаю. Ты одну ночку подожди, а потом станешь еще красивей.
Тут лоскуток так растопорщился, что девочке с большим трудом удалось сложить его и засунуть в шкатулку.
Как только лоскуток вернулся домой, любопытные братцы гурьбой кинулись к нему:
— А мы думали, тебя крокодил съел!
Но лоскуток оглядел их снисходительным взглядом, закинул один уголок на плечо, будто плащ, и сказал небрежно:
— Девочка считает, что я самый красивый лоскуток на свете. Она говорит, что мне не место в шкатулке и что я способен стать замечательным носовым платком. Я думаю завтра заняться этим превращением.
— Зачем откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня? — подмигнув, посоветовал одноглазый-красноглазый.
— Ты прав! — согласился лоскуток и закинул свой плащ на другой манер. — Можно и сегодня ночью.
— А это не страшно? — шепнула маленькая розовая тряпочка. — Говорят, если лоскуток хочет стать платком, он попадает в пасть крокодилу.
— Молчи! — буркнул одноглазый-красноглазый. — С такой замарашкой, как ты, крокодил и водиться не станет. Он знается только с самыми красивыми лоскутками.
Но наш лоскуток сразу поник. Складки его плаща распустились и обвисли. Он пробормотал едва слышно:
— Ночь длинная… еще успеется…
— Конечно, конечно! — поспешно согласился одноглазый-красноглазый. — Все эти тряпочки тебе просто завидуют. Увидимся попозднее, когда они заснут. Я зайду за тобой в полночь.
* * *
Большие часы на стене комнаты пробили двенадцать раз, и двенадцать ровных ударов глухо отдались в глубине шкатулки, когда одноглазый-красноглазый явился за лоскутком. Лоскуток спал сладким сном, сам в себя закутавшись, будто в одеяло. Но тут он сразу проснулся и сел таким маленьким, несчастным комочком.
