— Не хочешь ли ты сказать, rex, что и твой трон занят… Не на твоих ли глазах отец и мать умерли за пиршественным столом, пригубив первыми из пущенной по кругу «чаши любви»?.. Не над твоей ли колыбелью склонялась женщина, желая смерти тебе?.. Не тебя ли, трехлетнего, задыхающегося под полой плаща вместе с малюткой сестрой, рот которой ты зажимал рукой, чтобы никто не услышал плача, выносили бесконечными переходами из замка?.. Добрый Вальгар… О, сколь ранняя память у горя, rex Влэдимэр!
Совсем ребенком показался мне сверстник мой Эдвард Айронсайд, в минутном приступе скорби уронивший голову на худенькие руки: смоляные волны волос закрыли матово бледное лицо его…
— И у меня люди отняли данное Богом: должно ли падать духом, князь Эдвард?
— Умирающий от голода не грезит о нарядах для украшения тела! Что мне трон, если море лежит между мною и землей бриттов?
— Тебя изводит тоска по родной земле?
— Да, клянусь Пресвятой Богоматерью! Земля бриттов скудна по сравнению с Руссией, страной городов, поражающей своим богатством и великолепием, невежественна по сравнению с ее просвещенностью… Все это так! Но я — бритт, и rex бриттов… И мне мила Британия, земля подвигов rex’а Артура, хоть и далеко ушли от нее времена благородного, дружного рыцарства, боровшегося со злом, подобно поражавшему змия святому Георгию!
— Но они пришли на Русь! Не раз на пирах у Крестителя Руси — Владимира Красное Солнышко — собирались бесстрашнейшие для беседы за чашей старого меда или привозного вина: вспомянуть недавние битвы и подвиги, чтобы разъехаться затем на поиски новых! Узы рыцарства пришли на Русь: вот моя рука, rex Эдвард Айронсайд!
И мы, так странно сведенные похожими нашими судьбами, скрестя наши мечи, поклялись на них друг другу в рыцарской дружбе… Долго говорили мы в тот день: уже посинело небо в узких окнах, оплыли свечи белого воску, а небо из темно-синего стало ослепительно черным, и бездонную свежую чернь его усыпали радостно яркие звезды, а мы все говорили друг с другом.
— Тебе должно быть известно, что мою страну, Британию-Англию, давно терзают набеги язычников-данов, — начал повествовать мой обретенный друг-брат, дабы пояснить свои предыдущие слова.
— Да, я о том читывал, князь Эдвард. — У нас — степные кочевники, у вас — морские.
— Понятное дело, мы и живем на острове, rex. Однако суть одна: народ страдает великим страданием. Но по вине двух злых женщин наши обидчики усилились. Но то события давности столетней, наберись терпения, иначе не поймешь причины моих злоключений. В те времена всей страною правил славный Эдгар по прозванью Мирный. У него было два единокровных сына. Старший, Эдвард, родился от первой жены, и когда Эдгару пришла пора умереть, он был уже почти миновал юношеский возраст. Решительный и разумный нрав Эдварда сулил стране хорошего правителя. Однако был другой сын, еще дитя, рожденный второй Эдгаровой женою Эльфридой. Эго звали Этельред. Любя своего сына, Эльфрида возненавидела его брата. К тому ж хотелось ей сделаться правительницей матерью, а не оставаться просто вдовою прежнего правителя. И вот однажды Эдвард ворочался с ловитвы мимо лесного имения мачехи. Разгоряченный, он попросил вина или воды у этой лицемерки, что вышла с почетом встретить его к воротам. С низким поклоном Эльфрида подала пасынку рог, полный вина, и покуда он пил, не слезая с седла ибо торопился, сделала знак рукою своему доверенному слуге. Негодяй кинулся на пьющего Эдварда и ударил его ножом. Он убил его до смерти, rex!
— К чему присудили жестокую женщину, к смерти или к пожизненному заточению? — спросил я.
— У Эльфриды была сильная семья, суда не состоялось. Так и стала она править при маленьком Этельреде, которого всячески баловала. Мудрено ли, что он вырос скверным человеком! Кроме того был он глуп, труслив и нерешителен. Народ дал ему прозванье Этельред Неповоротливый. Прознав о том, даны хлынули на наши берега в неслыханном количестве. Они грабили, жгли, убивали и даже имели наглость селиться в моей стране! Когда сделалось совсем худо, Этельред бросил Британию на произвол врагов и бежал в Нормандию. Там он и спрятался, спасая собственную жалкую жизнь! В Нормандии он позабыл о том, что оставил дома жену и маленького сына Эдмунда. Он взял в жены Эмму, дочь rex’а норманнов.
— Его сын был Эдмунд, — переспросил я. — Но ведь…
— Да, Этельред Неповоротливый был мне дед, — Эдвард вздохнул. — Мы поклялись в дружбе, зачем мне скрывать от тебя правду? Но поверь, отец мой, избранный народом, покуда Этельред прятался в городе Кане у норманнов, смыл грехи Этельреда и своей бабки! Он как лев кинулся на Канута, сына Свейна, что правил данами, и дал ему семь сражений. Он теснил и теснил завоевателей, за что и был прозван Железнобоким. Меня же зовут так в память об отце, я покуда ничем не заслужил прозванья. Канут отступал по нашей земле все ближе и ближе к воде, что принесла его к нам. Боясь, что скоро для него не останется и пяди британской земли, он подослал к отцу отравителей. Мать и отец мои умерли в одночасье. Незадолго до этого злодеяния умер в Нормандии и дед, оставивши двух сыновей — Эдварда и Элфреда. Не хочу назвать их дядьями своими, ибо они рождены от брака, свершенного при живой жене. И вот, что надумал коварный злодей Канут. Он предложил Эмме свою руку.
— Дабы сесть в Англии?
— Увы. Взамен он пообещался ей, что сделает наследниками своими в нашей земле ее сыновей. Конечно, он ей лгал, лелея мечты о благополучии собственного сына, дана. Но их желания до поры совпадали. И вот злокозненная чета прибыла на благословенный наш остров. Не было в живых моего отца, некому было дать отпор. Вот уж поселились они в наших палатах. С малых лет я день изо дня жестоко дрался с Эдвардом Подкидышем и Элфредом, защищая себя и сестру, хоть оба и были старше нас. Но в младенчестве сделался я разумен, ибо людская злоба помогает взрослеть. Эмма желала моей смерти — я знал это с трех годов. Еще бы, я стоял, по ее беззаконному мненью, между ее старшим сыном и столом. Однако ж не все даны — язычники, средь них много добрых христиан. Один из таких, именем Вальгар, был мне дядькою. Он и увез меня подальше от Британии, Дании и Нормандии. А вскоре после Канут прогнал прочь Эмму — она уж не была ему нужна! Свободный и от меня, и даже от сыновей Эммы, он объявил наследником своего сына. Так он и царит с той поры, и терзает мой народ.
Воистину, судьбы наши совпадали самым удивительным образом! В ответ я рассказал князю Эдварду о своих злоключеньях, утаив только, сам не зная почему, все, что касалось ведовства.
После долгого и жаркого спора, мы пришли, наконец, к одному решению: я должен был ехать за подмогой к Великому князю. Не один век княжество мое стережет Степь… Неужто Ярослав откажет мне? Князь Эдвард вызвался ехать со мной. Решено было выступить в путь с утра. Правда, я уже несколько часов как чувствовал себя не совсем здоровым: вероятно из-за ожога меня то знобило, то кидало в жар, а голова была тяжелой, будто налитая свинцом. Но я умолчал об этом: мне не хотелось терять времени.
Мы выехали на рассвете. Князь Эдвард сказал мне, что до Киева не более полусуток пути. Ему не хотелось брать с собой провожатых, я не настаивал.
Дорога вилась холмами душистого соснового бора.
— Взгляни, rex, — Эдвард Эдмундович показал рукой, — в той стороне лежит дивной красоты озеро, скрытое лесом. Вода его напоминает серебро, а у берегов — сплошь растут белые лилии. Я называю его Озером слез, как называлось то озеро, владычица которого дала Мерлину и Артуру волшебный меч…
— Я тоже очень люблю эту историю… До чего здорово иметь волшебный меч, как у Артура! А помнишь ли, князь Эдвард, как Артур, когда умирал, велел рыцарю Борсу бросить меч обратно в озеро?
— Кто же еще мог владеть этим мечом?! После смерти Артура место его было только снова в озере, у озерной владычицы. Скажи, rex, а в ваших озерах есть озерные девы?
— Они называются у нас русалками, — и я отер со лба пот: несмотря на нежаркую утреннюю пору, я едва держался в седле, и за последний час не раз сожалел о том, что не отложил на день путешествия в Киев.
— Русалки… Не золотого ли цвету у них волосы, — негромко и задумчиво проговорил князь Эдвард. — Но что с тобой?! Ты бледен как снег, rex Влэдимэр!
— Пустое, Эдвард Эдмундович! Я утомлен немного… — больше всего мне хотелось упасть тяжелой головой на холку коня, я усилием воли не давал себе клониться вперед…
— Спешимся, rex! Тебе надобен отдых!
Голос князя Эдварда донесся до меня как будто издалека. Словно мутная пелена закрыла белый свет от моих глаз, и я почувствовал, что поводья выскальзывают из моих рук.
…
Сквозь дрему мне слышался колокольный перезвон: звучный, многоголосый, казалось, он шел отовсюду… Золотой звон, золотой солнечный свет… Свет падал мне в лицо, струясь через окно широкими радостными лучами. «Звонят к утрене», — подумал я.
