— Так-так-так, — папин указательный палец прокручивал колесико у «мышки». — Не то, не то… Опять не то… И это тоже нам не подходит… — бормотал себе под нос папа, пролистывая электронные страницы. — А вот это? Может быть… Ну-ка, Мишка, глянь сюда.
Пункт 145 раздела 14, похоже, давал нам шансы на относительно свободное передвижение по городу.
— Ты только посмотри, куда они его запрятали, — сказал папа, — не у всякого родителя, а тем паче ребёнка, хватит терпения, чтобы дочитать до этого места.
Пункт 145 гласил: «…несовершеннолетний может передвигаться по городу без сопровождения взрослых, имея на руках особым образом оформленную справку и доверенность от родителей, если он направляется: а) в кружок или секцию; б) в поликлинику; в) на работу…» Да-да, именно так.
— Нам надо оформить документы, — сказал папа, — и посетить поликлинику.
— А поликлинику-то зачем? — недоуменно пожал плечами я.
— Надо показать меня доктору, — ответил папа.
— Что-то я сомневаюсь в том, что медицина тут поможет..
— Но не будем исключать и этой возможности, — сказал Боря. — Используем, так сказать, все шансы…
Ну, с доверенностью родителей проблем не было. Папа сел и тут же выписал мне и моему «брату» Борису доверенность в том, что он, папа, доверяет нам одним ездить по городу.
«Они мальчики хорошие, воспитанные, из приличной семьи…» — начал нахваливать самого себя «брат» Борис.
— Ты что, с ума сошёл? Кто так доверенность пишет? — я вырвал у папы лист бумаги. — Пиши по новой. «Я, такой-то, доверяю своим сыновьям Борису… эээ… Борисовичу и Михаилу Борисовичу самостоятельно посещать кружок игры на домре и секцию синхронного перевода с английского языка, а также курсы бухгалтерского учёта и факультатив по математическому анализу в любое удобное для них время. В настоящее время я, такой-то, не имею возможности сопровождать своих детей на внешкольные занятия, необходимые для их всестороннего гармоничного развития. Однако ответственности за их жизнь и здоровье с себя не снимаю. О правилах поведения в общественных местах Борис Борисович и Михаил Борисович уведомлены и о возможной ответственности за их нарушения предупреждены. Дата, подпись».
— Странный у тебя набор какой-то, — сказал папа, дописывая доверенность под мою диктовку. К счастью, почерк у него почти не изменился, да и подпись осталась тоже вполне папина. — И домра, и бухучет, и английский, и матанализ зачем-то приплёл.
— Соображать надо, — постучал я себя по голове. — По этой справке мы можем в любую часть города ехать. А куда, спросят нас, вы, мальчики, направляетесь? На домре играть, ответим мы, если будем в центре рядом с Домом культуры. На курсы юных бухгалтеров идём — если в районе Биржевой, где финансовый институт находится.
— Ну, понял, понял… — прервал меня папа. — Но тут вот ещё сказано, что доверенность нужно у домкома подписать, а потом в ЖЭУ печать поставить и пошлину заплатить, чтобы выдали разрешение установленного образца. Что-то уверенность меня покидает… Вряд ли мы эту справку получим.
— Не окисляйся раньше времени, пап. Будем женщину обольщать.
— Женщину? Нет, что ты! Это исключено. Как могу я в таком виде обольстить женщину? Да и какое я имею на это право, будучи женатым человеком… — начал мямлить папа.
— Слушай, женатый человек, — напомнил ему я, — вечером придёт твоя жена и позвонит Бориной маме, то есть твоей маме, бабе Маше, и тут-то и выяснится, что это за друг Боря такой. У мамы точно обморок будет. А что с бабушкой случится, я даже представить себе не могу — фантазии не хватает.
— Ну, может, оно ещё само собой рассосётся, — робко предположил папа. — Глядишь, и стану я к вечеру снова взрослым человеком. Мне кажется, что я уже немного подрос, разве нет?
— Может, и рассосётся, — мрачно сказал я. — Только неизвестно когда. А пока с тебя, вон, даже штаны твоего сына сваливаются.
— Ну да, ну да… — заметил папа и подтянул джинсы. — Мне кажется, в этой ситуации главное — не начать жить в обратную сторону. Ну, как в фильме «Странная история Бенджамина Баттона». Может, ну их, эти документы? Это же статья за подделку, уголовщина, колония для несовершеннолетних…
— Пап, мы не сможем решить твою проблему, сидя дома. Надо, как ты говоришь, использовать все шансы.
— Значит, женщину? — вздохнул папа. — Надеюсь, одну?
Обольстить нам предстояло домкома Склочневу. Её подпись должна была стоять на отцовской доверенности. А ну как Склочнева не согласится ставить её? К тому же надо ухитриться, чтобы она подмахнула нашу бумагу, не читая. Иначе начнутся расспросы про «брата» Борю. Чтобы она не начала спрашивать, расспрашивать будем мы.
Я взял блокнот и ручку. Папа сказал, что к женщине нужно идти с цветами и конфетами. Подходящего и вообще никакого букета в доме не было. Папа осмотрелся и прихватил с подоконника керамический горшок с каланхоэ.
— Мишка, не жмись, — сказал он. — Я видел, тебе вчера шоколадок надарили. Тащи одну.
Я взял одну, с альпийской коровой на обёртке.
— Какая у нас легенда? — спросил папа.
— Какая у нас… что?
— Ну, нам надо договориться о том, с чем мы заявились к этой женщине, — сказал папа. — Придумать какую-нибудь правдоподобную историю.
— А, ясно.
— Вчера Склочнева на нас накричала, — продолжил папа. — Сегодня мы идём извиняться. Чтобы она нас быстрее простила, мы подарим ей цветы и шоколад. А чтобы усыпить её бдительность, мы скажем, что пришли писать о ней статью. Дали задание на каникулы для школьной газеты — написать статью о своём соседе. А Склочнева у нас — всем соседям сосед.
— Ась? — спросила из-за двери Склочнева. — Каку-таку статью? Я сама вас щас под статью… Уходите, хулиганы, сейчас полицию вызову!
— Ираида Варсонофьевна, — сказал папа голосом глубоким, как Чёрное море, — позвольте подарить вам этот скромный букет, — и поднёс горшок с каланхоэ к дверному глазку.
Через две минуты мы уже сидели на склочневской кухне, и домкомша металась по ней седою курицей, расставляя на столе чайные чашки с какой-то доисторической тусклой позолотой.
— Всё-всё расскажу, ничего не утаю, — ворковала Склочнева, — и как вахтёром в КГБ служила, и как на общественную должность перешла, и как ГТО ещё сдавала… Я ведь на стрельбах сто очков из ста возможных выбивала. Я сразу вижу, кто свой, кто чужой…
Мы допивали уже третий самовар чая. Склочнева сидела на табуретке, прижав к груди подаренный каланхоэ, и поглаживала его, как какое-то бесценное сокровище. А шоколадку она поставила на холодильник, прислонив её к какой-то коробочке так, чтобы альпийская корова на обёртке была видна всем, кто входит в эту кухоньку.
— …и вот я теперь уже который год несу на своём балконе бессменную вахту по охране общественного порядка в нашем отдельно взятом дворе… — разливалась весенним ручьём речь домкома, а с фотографии на стене молодая Склочнева строго смотрела на старую Склочневу, которая сидела тут и выбалтывала двум подозрительным «хулиганам» всю свою, некогда засекреченную, биографию.
— Ираида Варсонофьевна, — снова сказал папа тем же проникновенным голосом, — Миша сейчас записал весь ваш рассказ. Очень интересный, содержательный рассказ. Весьма поучительный для молодёжи. Просим вас в блокноте поставить подпись, что с ваших слов всё записано верно. Таков порядок, извините.
— Да, да, конечно, — затрясла головой вахт-бабушка. — Я порядки знаю. Очки возьму только, в комнату схожу.
— Возьмите мои, — сказал папа и стянул с переносицы свой, как он называл, «бинокль доцента».
Склочнева надела очки на самый кончик носа и стала поверх них глядеть на мои записи, вчитываясь в каждую строчку!
— Нужно подписать каждую страницу, — сказал папа. — Ещё раз простите.
— Не извиняйтесь, юноша, — сказала Склочнева, важно поджав намазюканные по случаю визита «корреспондентов» губы, — раз надо, так надо.
И она мельком просмотрела страниц двадцать, ставя на каждой свою закорючку. В блокнот я вложил и нашу доверенность, которую Склочнева тоже завизировала.
— По крайней мере, мимо Склочневой теперь мы можем ходить спокойно, — сказал я, когда мы вышли из её квартиры.
С визой Склочневой мы пошли в ЖЭУ ставить печать. На нашей доверенности её ставить не хотели и требовали привести родителей.
— Мой папа только что был у Ираиды Варсонофьевны. Или вы, — я старался говорить как можно увереннее и значительнее, — хотите сказать, что такой ответственный и бдительный общественник, как Ираида Варсонофьевна, может подписать документ кому попало?
Паспортистка ЖЭУ хмыкнула, пожала плечами, потом достала из ящика стола круглую печать, нежно подышала на неё и поставила штампик на нашу доверенность.
